Placebo — Battle for the Sun
«12:20» — ты стремительно пробежалась глазами по стене, что была окрашена в светло-розовый — твой самый нелюбимый цвет — и остановила взгляд на часах, пронзительно всматриваясь в них, испепеляя взором эти стрелки, которые всё никак не хотели двигаться, а ты готова была разбить тут всё к чертям, лишь бы эти оставшиеся десять минут прошли быстрее. Оставался последний урок, урок твоей любимой, но в то же время ненавистной физики; иногда ты ругалась про себя и называла её «долбанной», а то и хуже, что в большинстве случаев, но эти все мысли появлялись в твоей голове лишь из-за преподавателя. Ты всей душой обожала этот предмет, ты посещала уроки физики всегда исправно, никогда не пропускала и постоянно готовилась к занятиям, ты была лучшей в классе до того злосчастного весеннего дня, когда объявили, что мистер Гарсия — твой самый любимый учитель в школе — ушёл в один из лучших университетов страны, где, соответственно, больше зарплата. Твой любимый преподаватель бросил тебя и твой класс на произвол судьбы, как тебе казалось, ведь вместо него пришёл новый, молодой красавчик с брутальной ухмылкой и самоуверенным взглядом, которому твои одноклассницы вечно строили глазки, отчего тебе становилось тошно. Самовлюблённый кретин? Возможно, хотя нет, именно таким ты его и считала и отказывалась слушать о том, что «Он не такой, ты просто плохо его знаешь», никак не соглашаясь с тем, что он чем-то хорош; или тебе это лишь казалось... Ты ненавидела его так же сильно, как и моменты, когда кто-то прикасался к твоим волосам, а вдобавок к тому, что он раздражал тебя сам по себе, он ещё и делал последнее, когда быстро диктовал какую-то тему, а ты записывала, и твоя «причёска» мешалась перед глазами, ведь ты не успевала убрать пряди с лица. И тогда он проходил по рядам, а оказываясь около тебя, поправлял твои волосы, будто нарочно желая разозлить тебя, опрокидывая их назад, на спину, затем вновь удаляясь в противоположную сторону от тебя, и в эти моменты ты облегчённо вздыхала. Каждый раз, когда он появлялся рядом, когда подходил к тебе ближе, чем обычно, ближе, чем к другим твоим одноклассницам, у тебя перехватывало дыхание, замирало сердце, и хотелось провалиться под землю. Однажды ты даже ходила к какой-то сомнительной женщине, которая, по её же рассказам, имела магические возможности и по необходимости использовала их, правда, ты таких «ведьм» всегда называла шарлатанками, но сейчас что-то пошло не так, и ты добровольно оказалась у одной из них. Ты заплатила нехилую сумму, чтобы эта женщина, минут тридцать доказывающая, что действительно умеет колдовать, убрала навсегда из твоей жизни этого злосчастного учителя физики, этого ненавистного тебе мистера Вьетто, при одном только упоминании имени которого тебя бросало в дрожь, и на руках становились видными вены. «12:25» — ты закатила глаза и сжала ладони в кулак, пытаясь не сорваться, ведь Гастон медленно приближался к тебе и, хотя все твои одноклассницы были уверены, что он смотрит именно на них, ты чётко понимала, что он пронизывает своим взглядом тебя. Однако об этом ты предпочитала умалчивать, хотя и частенько задумывалась над тем, почему же окружающие не замечают самых очевидных вещей вроде той, что этот физик хочет докопаться до тебя, хочет унизить тебя и растоптать в прах?.. Ах, твоя ненависть к нему была сильна и, если бы тебя попросили назвать самый отвратительный и злобный взгляд, который ты замечала в своей жизни, ты бы с жаром поведала о взгляде своего физика. Жаль, что ты не видела, с какой нежностью и трепетом он отзывался о тебе, как он в действительности смотрел на тебя; жаль, что ты так и не поняла, что скрывается за маской «самоуверенного кретина». Тебе вечно казалось, что он ненавидит тебя, и от этого ты ненавидела его ещё больше, а ту мысль о том, что это всё иллюзия, ты быстро откидывала в сторону, убеждая себя всё больше в том, что он хочет избавиться от тебя. Считая и вечно убеждая себя в том, что он ненавидит тебя, ты даже не задумывалась, что это приносит тебе неимоверно колкую боль, которая пронизывает всю тебя насквозь, даже не задумывалась, что его мнение тебе небезразлично. И никогда не признавала того, что любишь его, что действительно любишь его, чёрт возьми, что глубоко в сердце сходишь по нему с ума. Что готова исчезнуть и раствориться в нём, что готова стать той, кого он хочет видеть, готова стать другой, готова измениться. Готова на всё, лишь бы быть его Маленой, чтобы быть с ним, чтобы знать, что он не ненавидит тебя, как ты думаешь, что он сделает ради тебя то же, на что и ты способна ради него. Его зелёновато-карие глаза пленили, завораживали, заставляли чувствовать себя особенной, но никак не давали понять, хорошо ли это, не давали осознавать, какие слова на самом деле он приберёг для тебя. А он хотел бы посвятить тебе самые красивые слова, самые чудесные прилагательные, которые только существуют, быть для тебя лучшим парнем в мире и подарить самые восхитительные цветы, которые, как бы он сказал, даже не в половину ослепительнее тебя, ведь ты — самое необыкновенное чудо из всех чудес. Он бы желал рассказать тебе хоть часть того, что чувствует к тебе, хоть маленькую долю того, какая ты красивая, когда искренне улыбаешься. Ах, он бы отдал всё, лишь бы поведать тебе об этом, о том, что милее и чудеснее девушки он ещё никогда не встречал, о том, что он любит тебя. Но ваши «отношения» были слишком деловыми, хоть он и пытался изменить это, как-то ухаживая и заботясь о тебе, но ты воспринимала это всё как желание уколоть тебя, унизить. Ты вечно говорила, что в жизни не влюбишься в такого человека, как Гастон, в такого самоуверенного, такого наглого и злого, такого надменного, такого… к своему сожалению, ужасно привлекательного. И вечно повторяла в своей голове и дома, в истерике, бросая на пол все свои вещи, что ненавидишь его всем сердцем, до потемнения, до дикого и непреодолимого желания придушить, убить, повесить, закопать, никогда больше не видеть; до такой степени, что тебе самой иногда становилось страшно, как в тебе может таиться столько злости и ненависти. Ты никогда даже не представляла, что в тебе могло уместиться столько ненависти: если бы она измерялась в килограммах, то ты бы без стеснения и лишнего притворства сказала бы, что в тебе её тонны; и была бы права. В этой жизни ты ненавидела множество вещей, но больше всего — Гастона; десятки оттенков цветов, но больше всего — цвет его зелёно-карих глаз; кучу различных человеческих качеств, но больше всего — самоуверенность, потому что только при одном упоминании о ней в голове всплывала его ухмылка. Его чёртова самоуверенная ухмылка. Если бы тебя попросили назвать цифру от одного до десяти по шкале ненависти, ты бы несмотря на данный порог ответила числом, намного превышающим максимального; если бы на планете оставался лишь один мужчина — Гастон — то ты бы даже под пушечным прицелом не подошла к нему; если бы у тебя был выбор: умереть или выйти за своего физика, ты бы лучше покончила с собой или пережила самые ужаснейшие муки и пытки, но не устроила свадьбу с ним, не согласилась бы прожить с ним всю свою жизнь. Да, ты так часто повторяла это чёртово слово «никогда», искренне веря, что оно не наступит, но каково же будет твоё удивление, когда это всё же произойдёт… В скором времени это «никогда» обязательно наступит и окончательно собьёт тебя с толку. «12:30» — ты облегчённо вздохнула, думая о том, что самое страшное уже позади, и приготовилась услышать долгожданный звонок с последнего урока физики сегодня да и вообще в этом учебном году, но после того, как он прозвенел, и большая часть класса поспешно стали вскакивать со своих мест, мистер Вьетто попросил всех остаться ещё на несколько минут. «Тварь» — подумала ты про себя, никак не защищая и не оправдывая преподавателя в своей голове, лишь желая оскорбить его вслух, хотя ты и понимала, что ни к чему хорошему это не приведёт. Он звонко, с весёлым и крайне позитивным настроем рассказал о своём непреодолимом желании сходить с вашим классом летом в поход на пару дней, куда-нибудь на берег Ла-Платы, попеть песни у костра и просто хорошо провести время, добавляя, что его назначают со следующего года вашим классным руководителем, и он не прочь был бы вас лучше узнать. Конечно же, все девчонки радостно завизжали, соглашаясь, да и парни тоже подхватили эту, как они сказали, достойную быть идею, но оно и понятно — он слыл и в их кругу общения одним из лучших учителей; ах, как же тебе было сложно признавать, что ты единственная, кто ненавидит его. Ты вместе со всеми согласилась и натянула на себя неестественную улыбку, желая показать, что тоже не против этого похода, хотя на самом деле меньше всего в своей жизни тебе хотелось куда-то переться со своими одноклассниками и этим злосчастным мистером Вьетто. Гастон слишком неоднозначно влиял на тебя и, хотя пока ты не понимала, как именно, ты не хотела лишний раз ощущать это чувство, от которого тебя всю передёргивало. Ты не хотела осознавать, что он что-то да значит для тебя. Но дело было уже на полпути к завершению: ребята наперебой кричали свои предложения о месте и прочих вещах, и вскоре все договорились о том, когда точно будет устроен поход, что нужно брать, где все будут собираться и как долго продлится это «путешествие». Почти ни для кого незаметно ты закатила глаза, понимая, что кое-кто тебе ненавистный всё же заметил это; Гас загадочно ухмыльнулся и продолжил рассказывать ребятам о самом важном. Вы шли уже в последний класс, и было решено, что если даже родители вам не позволят, то преподаватель поговорит с ними на эту тему, и вас в любом случае отпустят; поэтому присутствие было обязательно, и ты, услышав об этом, поняла, что даже ложная температура под 40 тебя не спасёт. Хотя, тебя уже ничто не спасёт. Вот если бы другая девушка не смогла, то, скорее всего, Гастон пропустил бы это мимо ушей, но не ты, ведь именно ради тебя он и устраивает весь этот сыр бор. Однако ты слишком упряма, ты точно уверена в том, что будешь бороться за солнце и не остановишься, пока не одержишь победу; Гас стоит у тебя на пути, и тебе больше нечего сказать, кроме того, что ты не собираешься сидеть сложа руки. Ты стряхнёшь всю грязь и притворишься, что тебе не было больно, не хочешь участвовать во всём этом, потому что тебе довелось заглянуть в дуло ружья. И в этом ничего смешного нет, ведь ты считаешь этого самодовольного парня дешёвой и бездарной подделкой, а себя — препятствием, которое ему так и не удастся преодолеть. Он словно брат твоей мечты, словно твой убийца, твой любовник… Но ты будешь бороться за место под солнцем, ты будешь делать всё от тебя зависящее, чтобы он прекратил свои постоянные нападки, от которых тебе уже тошно. Эта битва, в которой ты явно не собираешься быть последней, пусть он и твой убийца, пусть он твой любовник.* * *
ONE OK ROCK — The beginning
Дул лёгкий ветерок, развевая твои волосы и иногда спутывая их у тебя на лице, чтобы ты не могла ничего видеть, но это не мешало тебе. Ты вышла из палатки, говоря, что хочешь подышать свежим воздухом и посмотреть на ночное море, а сама просто сидела перед костром на песке, зарыв в него свои ступы и думая о чем-то совсем далеком, не о том, что происходит здесь и сейчас или как хорошо находиться в это время на Ла-Плате. Хотя ты и думала про преподавателя, который странным образом под конец лета немного изменился и уже не так стал докучать тебе; его шутки в твой адрес, которыми он пытался тебя задеть, уменьшались, правда, ещё появлялись вскользь, но в общем он казался уже совершенно другим человеком. И, словно как по закону подлости, в этот момент, когда ты только подумала о нём, он появился перед тобой, немного растрёпанный, уже не со своей самодовольной улыбкой, а с какой-то до боли искренней и милой, отчего ты даже удивилась про себя. — Малена, на улице хоть и лето, но уже ночь и далеко не так тепло, чтобы сидеть в одной майке, ты можешь заболеть, — он накинул тебе на плечи свою кофту, в которой вышел и которую ты поспешно сбросила с себя и попыталась отдать ему обратно. — Спасибо, но я не нуждаюсь в ней, — огрызнулась ты. — Зря ты так, Мале, я к тебе со всей душой, забочусь, а ты воспринимаешь всё в штыки и отказываешься от любой, даже совсем незначительной помощи. — Я не просила заботиться обо мне, вы мой преподаватель, а я — ваша ученица, и то, что мы в походе, ничего не меняет! — Я же люблю тебя, дурочка… — Что?! — Спокойной ночи, Малена, — он встал с песка и повернулся в противоположную сторону, собираясь уходить, но ты не хотела отпускать его вот так, после такого нелепого, спонтанного признания в любви, не понимая вообще, верить ли его словам или забыть, ты жаждала объяснений, а он в спешке пытался скрыться. Ты немного приподнялась, быстро хватая его за левую руку, отчего он повернулся к тебе обратно, помогая подняться, хотя на секунду тебе показалось, что вы сейчас упадёте, но этого не произошло. Он крепко держал тебя за руку, а затем обхватил ладонью твою талию и прижал к себе намного ближе, чем когда-либо вы находились друг от друга, так, что ты отчётливо чувствовала его дыхание. Ты хотела хотя бы попытаться вырваться, но у тебя не было сил, и его зелёно-карие глаза всё больше притягивали тебя к нему, не позволяя хоть на секунду оторваться. Его глаза сейчас словно говорили, что в его руках безопасно, что даже если мир будет рушиться вокруг вас, то вы будете держаться вместе, возьми его ладонь в свою, и вернитесь назад, в тот самый весенний день, когда Гастон только пришёл в твою школу. И тогда ты ведь даже не представляла, что он даст тебе повод продолжать заставлять твоё сердце биться, на протяжении всего этого времени он рисковал всем и лишь ради тебя, а ты пропускала это мимо себя, считала, что это ничего не значит. Но сейчас всё то, что он делал, не казалось тебе таким пустяковым, как раньше, сейчас, если ты не ошибалась, то ты понимала, что он имел в виду, когда произносил каждое слово, адресованное в твой адрес. Ах, сейчас ты осознала всё: и то, почему он поправлял твои волосы, и то, для чего он заботился о тебе, и то, что он говорил, когда был рядом и как это делал. И тот шёпот в ночи, говорящий тебе, что время сдаваться ещё не пришло — да, может быть. И вдруг тебе стало невыносимо холодно в этой майке, в которой ещё пару минут назад ты готова была сгореть от жары, и вдруг тебе так захотелось, чтобы он обнял тебя, такой внезапно родной, такой любимый, которого ещё пару минут назад ты готова была убить. Его глаза при этой обстановке казались цвета самого чёрного кофе, и ты тонула в них, как нежный белый зефир в тёмном, немного горьковатом, но до боли вкусном какао, которое готовили в одной из твоих любимых кафешек. И как сложно было тебе в этот момент осознавать, что твой самый любимый урок — физику — преподаёт твой самый ненавистный преподаватель, при виде которого ты думаешь о смерти, хоть и в глубине души сходишь по нему с ума. И он стоит сейчас рядом с тобой при свете луны в одну из летних ночей, когда ты уже и подумать не могла, что это произойдёт, но сейчас ты осознала, что не в силах отвергать свои чувства. Твоё сбившееся дыхание выдавало тебя, выдавало в желании ощутить его ещё ближе, чем сейчас, и как тебе хотелось оттолкнуть его от себя, и как тебе хотелось притянуть его и сократить расстояние между вами до нуля. О, больше всего тебе сейчас хотелось прикоснуться к его губам, но ты со страхом пыталась откинуть эти мысли, эти странные желания прочь, ты просто не верила, что управляешь своим разумом, тебе казалось, что кто-то иной вселился в тебя. Но это в какой-то степени и нравилось тебе, поскольку теперь ты чувствовала; чувствовала то, что его слова — не ложь, что твоя любовь к нему — не иллюзия, как ты раньше думала. Ты боишься даже представить, насколько безумна в этот момент и пытаешься открыть рот и попросить, чтобы тебя разбудили, ибо тебя охватывает чувство, что ты спишь. Но ты и не хочешь, чтобы Гастон что-то говорил, между вами гармонизирует тишина, словно вокруг вас есть только пустота, и он старается использовать этот шанс, дабы сделать тебя своей, а ты всё ещё притворяешься, что очевидные вопросы — это всего лишь подвешенные декорации. И Гастон всегда думал, что разрушенная, рыдающая, отцветшая и растворившаяся, эта надежда больше не имеет смысла и, ослеплённый, он не видел конца своим мучениям и мыслям о том, что всё впустую, что все его слова в твой адрес не поняты. Иногда ты бывала безумной, но это лишь сильнее заставляло его влюбляться в тебя, лишь больше доказывало то, что его сердце выбрало правильного человека. Он так же слепо, как и ты, влюблён и верит в то, что у вас может что-то получиться… В суматохе событий ты блуждала взглядом по его лицу, что выражало всё ещё непривычную тебе самоуверенность, хотя в этот миг она имела иной характер; без остатка растворяясь в его глазах, как в океане. Он был самоуверен и сейчас, но только в своих чувствах к тебе и в том, что ты тоже к нему небезразлична, хоть и всеми силами пытаешься скрыть свою симпатию к нему. Правда, симпатия — это слишком по-детски в такой недетской ситуации. Внутри тебя всё бушевало: ураган чувств с океаном растерянности получали из себя целый коктейль словно неизведанных до сих пор эмоций — эмоций, которые ты на самом деле практически постоянно чувствовала, когда он находился рядом. Но сейчас эти ощущения давали о себе знать гораздо в большем количестве, теперь ты даже не боялась признаться себе в том, что действительно любишь этого брюнета, что на самом деле тебя привлекает эта чёрная сережка в его ухе, которую раньше ты считала признаком дурости и нелепости для парня. Ты не боялась признаться, что ты сходишь с ума от его улыбки и зелёно-карего оттенка глаз, что тебе, оказывается, так нравится его самоуверенность. Однако, несмотря на внезапно прорезавшуюся смелость прокричать это всё в своей голове, ты не могла совладать с диким страхом рассказать о своих чувствах Гастону, что до сих пор прожигал тебя взглядом. Ты, как никогда прежде, понимала, что его терпение не вечно и прямо в этот миг может закончиться, но не могла проронить ни звука, хоть и пыталась справиться с оцепенением, что потихоньку уже начинало отступать. — Ты прекрасно видишь, что со мной творится, когда ты рядом, ты чувствуешь меня и, прошу, не притворяйся, что это всё лишь иллюзия, — ты еле смогла выдавить эти слова и томно выдохнула, наконец сделав это. Сейчас ты чувствовала почти правильность момента, но некую робость перед последствиями, некий страх быть непонятой. В сумраке ожиданий ты хотела сделать всё, но не признаваться, не делать ничего, но оказаться в его объятиях, прижаться так близко, как это только было бы возможно, наконец ощутить вкус его губ. Безумие? Да, наверное, именно оно и овладевало тобою в данный момент, но это было для тебя уже абсолютно неважно. Ты случайно покачнулась и теперь уж и вовсе задела его губы своими, возможно, это произошло случайно, возможно, специально. Ты сама не могла понять своих действий, но не спешила оттолкнуть, а он, и так осознавая твои чувства, поцеловал сам. Если бы ты когда-нибудь решилась на создание своих мемуаров, то для описания этого поцелуя определённо бы взяла фразу «этот момент длился вечность», добавляя, что «он включал в себя столько пробудившихся словно ото сна эмоций, столько страсти и любви, что я забыла, как дышать». — Ты даже представить себе не можешь, насколько ты мне нравишься, даже нет… — он остановился, словно давая тебе время на то, чтобы как следует вникнуть в суть его слов, — Я, чёрт возьми, люблю тебя, я в твоём плену и, как бы странно это ни было, я не хочу из него освобождаться.***
Tokio Hotel — 1000 Oceans
Дальше для тебя всё казалось неразборчивым, жизнь была как в тумане. Остаток августа, эти несколько дней ты едва сумела пережить и дотянуть до начала школьного года: твоё желание увидеть Гастона с каждой минутой всё увеличивалось. У тебя была возможность в любой момент позвонить ему, но ты не могла пересилить себя, боялась показаться глупой. Сотнями тысяч в твоей голове летали мысли о том, что это неправильно, что ученица и её преподаватель не могут быть вместе, ведь так не принято. С того момента всё так кардинально изменилось, что ты едва верила в то, что всё это правда; могла днями скитаться по одиноким улицам, чувствуя каждое дуновение ночи, этот холодный ветер, который пробирал тебя до дрожи, и носила образ Гаса глубоко в себе. Твой мир словно ослеп, словно лишился красок, хотя, казалось бы, ты должна сейчас ликовать от осознания собственных чувств и того, что они взаимны. Но вместо этого ты постоянно размышляла о том, нужно ли тебе это — отношения с твоим физиком: твои одноклассницы мало того, что стали бы из зависти портить тебе жизнь, так ещё и остальные распускали бы слухи о том, что твои хорошие оценки — далеко не плод твоего мозга. Мысленно возвращаясь в тот день, ты не теряла надежды на то, что он по-прежнему хочет быть с тобой, но не могла полностью верить ему: боялась окружающих; ты не хотела признавать этого, но ты действительно была зависима от того, что о тебе подумают другие. А для того чтобы быть вместе, вам придётся пройти тысячу океанов и тысячу тёмных ночей, когда время застывает, словно умирает, проплыть тысячу раз против бесконечного течения и предвзятого мнения людей. Через эти тысячи звёзд, проносящихся мимо, и тогда вы станете свободными и где-нибудь найдёте маленькое место друг для друга. И, хоть пульс в ваших венах уже не чувствуется, биение ваших сердец проведёт вас сквозь темноту, позволит оглянуться назад без сожалений. И в первый учебный день ты пришла всё с теми же мыслями, но уже с более отчётливым желанием сказать ему, что ты хочешь что-то да попробовать вместе с ним, сказать ему, чтобы он не уплывал далеко от тебя, за тысячу океанов. Тогда он произнёс, что если ты хочешь, вы можете попытать счастье, но если ты пожелаешь, чтобы он исчез из твоей жизни, он сделает это; затем мгновенно пропал из виду, скрываясь в палатке и оставляя тебя наедине с этим действительно сложным выбором. Нет, ты уже не сомневалась в том, что любишь его, но ты начала задумываться о том, как и что будут думать об этом твои знакомые да и вся школа в общем. Ты практически ненавидела себя за это — за свою чёртову зависимость от чужого мнения, но никак не могла её побороть и просто мучилась, надеясь на то, что когда-нибудь всё это перестанет играть для тебя такую огромную роль. И сейчас, предвкушая встречу с Гастоном, ты ужасно нервничала и вновь думала об окружающих, за что уже хотела убить себя, а не своего преподавателя, как это было раньше. Желание и страх — это так опасно, так волнительно и заманчиво; ах, что же выбрать, что предпочесть: спокойствие и скуку или же счастье, хоть и слухи за спиной? Ты была удивлена своему всё более проявлявшемуся желанию отдаться целиком второму варианту и быть счастливой с Гастоном, но это самое удивление увеличилось ещё в несколько раз, когда ты услышала, что мистер Вьетто сразу после вашего похода на берег Ла-Платы написал увольнительную и ушёл в другую школу. И как же тебе расценивать этот поступок теперь? Посчитать его трусом, который побоялся услышать отрицательный ответ или разговоров всей школы по поводу ваших возможных отношений, или пуститься всё же вдогонку за своей любовью, наплевав на всё вокруг? Все последующие дни теперь начинались и заканчивались абсолютно одинаково: тебе приходилось выслушивать постоянное нытьё твоих одноклассниц по поводу того, что их любимый мистер Вьетто ушёл из школы, и в этом, должно быть, виновата именно ты и никто другой. Только вот тебе было непонятно, почему в этой беде они винили тебя; может быть, всё потому, что ты единственная, кто не показывал своего разочарования публично, в отличие от всей оставшейся школы? Эти вечные нападки и практически настоящие слёзы начинали тебя уже порядком раздражать, и ты, не выдержав постоянного наплыва этих колких фраз в твою сторону, всё же решилась и с помощью мамы написала заявление о переходе в другую школу.В школу, где в первый день учёбы встретилась взглядом с тем, кого уже и не надеялась встретить.
Ну что ж, гонка продолжается.