Sebastián Yatra — no hay nadie más
Сейчас, только что простившись со своим лучшим другом, Майкл вновь вспоминал все их встречи так ярко и отчётливо, словно они все произошли только что, и осознавал, что сегодняшняя не сравнится ни с какой другой, ведь та искренность, что возникла между ними несколько минут назад, вряд ли повторится ещё когда-либо. Была в этом всём некая невероятная атмосфера, что-то большее, что-то необъяснимое во взгляде Паскарелли, ни с чем несравнимое, как и его манера оберегать и пытаться притвориться, что ему не плохо в тот момент, когда всё хуже некуда. И Ронда бы так хотел заботиться о нём по ночам, когда тот болел, носить ему без остановки чай и каждый раз гладить по голове, видя, как шатен всё равно старается улыбаться ему в ответ. Так бы хотел скучать по нему в минуты ненастья и без упрёков, наверное, по-дружески любить, и даже если появятся тысячи причин отказаться от этого всего — для Майкла всё равно нет больше никого.Никого, кроме его Паскарелли.
Ведь Руджеро каждый раз избавлял его от всех проблем, хлопая по плечу и говоря, что всё наладится, и помогал сделать так, чтобы в жизни Майкла больше не было меланхолии, потому что рядом с ним всё обретало, наконец, смысл. И сейчас, замечая забытую кофту своего друга, Ронда, не смея прерваться, продолжал вспоминать сегодняшний вечер и то самое незабываемое ощущение, что весь мир замирает, когда они вместе. И вот он подносит к губам кофту, оставленную Паскарелли на стуле, и пытается найти в ней хоть что-то, что позволит ему ощутить парня рядом с собой; затаив дыхание на пару секунд и прикрыв глаза от удовольствия, внимает её запах…Запах Руджеро, от которого всё внутри него переворачивается вверх дном.
Ронда поспешно снимает с себя футболку, оставаясь ненадолго практически голым, если не считать коротких шорт и нижнего белья под ними, однако тут же натягивает на себя кофту парня, словно оказываясь в его косвенных объятиях. Растянутую, тёплую, пропитанную его запахом, кофту, в которой абсолютно всё напоминает Майклу о сегодняшнем вечере и обладателе этой вещи. Парень ложится на кровать, заворачиваясь в кофту Паскарелли так, как это только возможно, натягивая на голову даже капюшон, чтобы полностью окунуться в «объятия», и легонько притрагивается губами к ткани. Ткани, которая ещё каких-то пятнадцать минут назад прикасалась к телу шатена, при одной мысли о котором вся вселенная Ронда приобретает иной смысл. Этот шатен с кучерявыми волосами для Майкла — перемена сознания, самое сильное, просто неукротимое восстание, смесь страха и желания, с которыми так сложно оказалось бороться. Ронда разбит им, но не уничтожен, морально избит им, но не сломлен, полностью обезоружен им, но всё ещё не готов сдаваться. Только не сейчас, только не в тот самый момент, когда, казалось бы, все ключи к ответам практически найдены, осталось лишь пару шажочков к такому неизведанному.Пару шагов, чтобы наткнуться на Руджеро и попасть в его объятия.
Он едва улавливает, как шатен появляется в комнате, и растерянно ищет взглядом забытую им же кофту, которая, по всей видимости, оказалась ему очень нужна, раз он решил за ней вернуться. Или, быть может, не кофта побудила его вернуться сюда вновь?.. Майкл еле успевает снять с себя хотя бы капюшон до того, как Паскарелли замечает его, спокойно лежащего на кровати в его кофте. И он едва понимает, в какую нелепую ситуацию он попал, быстро вскакивая с кровати и оказываясь лицом к лицу к Руджеро, который косо поглядывает на парня. Ронда совершенно не знает, что сказать, поэтому просто продолжает стоять и смотреть на шатена, в глазах которого читается непонимание и какая-то усмешка, необъяснимая ему. В его голове витают мысли о том, что этот момент как нельзя кстати для того, чтобы признаться в том, что он ощущает, однако продолжает молчать, не смея подобрать нужных слов. Осознание собственных чувств к Паскарелли было сравнимо с тем, что Майкл внезапно упал и упал, по всей видимости, с многоэтажки. Нет, он никогда не задумывался о том, что может влюбиться в своего лучшего друга, никогда не задумывался о том, почему Руджеро показывает свои песни любовного содержания именно ему, не имея в те моменты какой-либо девушки, встревожившей его сердце, и никогда не задумывался о том, почему Паскарелли ни с кем ещё не встречался в этой жизни. «Не нашёл подходящую», — отнекивался тот, на самом деле боясь признаться, что сам уже давно влюблён в Майкла. Взгляд Руджа пронизывал своего лучшего друга насквозь, словно молния, пробирался в голову и медленно уничтожал здравый смысл Мики; тот же, в свою очередь, смотрел на него крайне внимательно и… до боли романтично. Наблюдая за поведением своего друга, Руджеро мог бы вполне уверить себя в том, что его чувства взаимны, но он и сам не до конца понимал, что именно он ощущает по отношению к тому. Самые искренние дружеские отношения, пожалуй. По крайней мере, ему так хотелось верить в это и он убеждал в этом самого себя с каждым днём всё чаще. Майкл же едва вообще улавливал напряжение между ними и, наконец, осознав, что между ними что-то всё-таки происходит, готов был прекратить любое общение с тем. Влюбиться в лучшего друга — это сильно. Но ещё сильнее — принять это и открыться. Для чего они пока что не решались, просто стоя рядом и смотря друг другу в глаза. В глаза, где всё и так было сказано.Чёрным по белому. «я люблю тебя, чёрт возьми.»
Но сейчас признаться во всём этом казалось совершенно невозможным, нереальным действием, которое он бы не выполнил даже под страхом смертной казни или, что ещё хуже, многочисленных пыток. Да и разве есть на свете слова, чтобы описать то, насколько сильно он влюблён?Однозначно нет…
— Чёрт, извини, Руджеро, — Ронда поспешно сбросил с себя кофту, оставляя её на диване, на котором пару минут назад наслаждался мнимым присутствием шатена, и как можно быстрее сбежал с «места преступления», где теперь уже от настоящего присутствия Паскарелли было душно, душно морально, было тяжело и страшно. И страшнее всего, пожалуй, было признаться в своих чувствах в первую очередь себе, и тяжелее всего, пожалуй, было признаться в своих чувствах ему…Своему самому лучшему другу.
Sebastián Yatra — devuélveme el corazón
Парень скрылся в ванной комнате, достаточно громко хлопнув дверью и не понимая, почему же он так зол в этот момент, хотя всё было так легко и так ожидаемо… Сам того не осознавая, он злился на себя за то, что так трусливо сбежал, ушёл раньше времени, ничего не объяснив и толком не сказав, злился, ощущая себя маленьким мальчиком, который впервые напакостил. Но разве можно было назвать это пакостью? Минутную слабость, которую он не позволял себе на протяжении стольких месяцев, минутное наслаждение тем, о чём он и подумать раньше не мог… Майкл практически рывком открыл кран с холодной водой, чтобы умыться и привести себя в чувства, вновь обрести контроль над своим разумом. За шумом воды он вновь не заметил, как рядом появился тот, кого он так не хотел видеть сейчас — в тот самый момент, когда он так зол и так растерян, в тот самый момент, когда его, кажется, поймали с поличным. Пока что он ещё не знал, не хотел осознавать, было ли это трусостью, но понимал, что вся сложившаяся ситуация — его вина, ведь ничего бы не случилось, не возьми он эту кофту, так тихо и практически незаметно лежащую на стуле, так манящую к себе… И сейчас он, как никогда, боялся вопросов, боялся каких-то, возможно, «неправильных» мыслей Паскарелли, хотя где-то глубоко в себе он надеялся на эти самые «неправильные» мысли. На эти самые «неправильные» мысли, которые позволят ему не говорить самому что-либо по этому поводу и как-то оправдываться… — Майкл…— еле слышно обратился к шатену Руджеро, вырывая того из размышлений, — Если ты думаешь смыть с себя мой запах и мысли обо мне из своей головы, что вообще в принципе является невозможным, то на всякий случай хочу сказать, что у тебя это не получится… — в этот момент Ронда был готов провалиться под землю, зарыться головой в песок и спрыгнуть с девятиэтажки, лишь бы не поднимать голову вверх: слова так чётко и так пугающе «врезались» в него. Но ведь и именно эти слова заставляли его изо всех сил улыбнуться и вспомнить своего бывшего лучшего друга, своего настоящего практически любовника — своего Паскарелли, который шутил в не зависимости от неловкости ситуации. Шатен не вытерпел и повернулся, забывая даже выключить кран, из которого по-прежнему хлестала вода, правда говоря, уже нагревшаяся, наполняя комнату паром, что добавлял странно притягательную атмосферу, и шумом, спасающим его от каких-то слов. Ронда резко притянул шатена к себе, жадно впиваясь в его губы и, казалось бы, забывая обо всех предрассудках и предубеждениях, которые так долго отталкивали его и «запрещали» вытворить то, что он сейчас, наконец-то, сделал. Желание ощутить вкус его губ, ощутить его тело, вероятно, было в разы сильнее его чувства страха и, как он думал, непреодолимого волнения и чуть ли не стыда. Капли воды десятками сбегали по его лицу, падая на руки и тело, передаваясь Руджеро и словно «марая» его, словно делая его «своим» или, может, соединяя этих двух парней в цельную конструкцию.Конструкцию, которую теперь невозможно разрушить…
И мог ли кто-нибудь подумать, что вода может стать связующим, крепкими цепями, сковывающими их между собой и не позволяющими оторваться друг от друга? Хотя фактически они оба в глубине души понимали, что дело вовсе не в воде, но заставить себя отпрянуть было выше их сил… Майкл жадно хватал воздух в те немногочисленные секунды, когда их губы на мгновение нехотя отрывались друг от друга, а затем также страстно продолжал целовать Паскарелли. Впрочем, тот был совсем не против, и это было видно по тому, с каким энтузиазмом он отвечал на эти поцелуи, активно пуская в ход язык, а затем и руки, которые с удовольствием начали беспрестанно ворошить волосы Ронда. Комната полностью наполнилась паром, не позволяя им дышать, хотя они оба догадывались, что это далеко не главная помеха, ставящая воздух «вне закона»… Однако находиться в ванной комнате больше было невозможно: они резко вывалились, чуть ли не падая на пол в прихожей, но успевая прислониться к одной из стен и продолжая также неугомонно, также страстно целоваться. В этот момент обоим было совершенно наплевать на то, сколько воды сейчас выливается в ванной комнате: лишь они вдвоём, беспрестанно наслаждающиеся друг другом в темноте прихожей… Руджеро практически вдавливал шатена в стену, прижимаясь к нему всем своим, хоть и небольшим, весом и блуждая руками по рельефному торсу Майкла. Тот же, будучи не в силах справиться ни со своим давно уже сбившимся дыханием, ни с безумным желанием стянуть с парня одежду, мешающую ему почувствовать тело парня, всё же переместил свои руки с его лица на край футболки, поднимая её вверх. Но Паскарелли, оставшийся, как и шатен, вытворивший эту «пакость», с оголённым торсом, ничуть не возражал и лишь усмехнулся, оттягивая нижнюю губу Ронда, отчего у того непроизвольно вырвался стон. — Наверное, это странно, но больше всего я люблю в тебе твои ненамеренные, импульсивные и такие, чёрт возьми, живые стоны, особенно, если это происходит рядом со мной… — как-то ласково и невероятно нежно шепнул Руджеро, когда подобрался к уху парня, тут же кусая его за мочку и слушая очередной томный вздох. — Знаешь, самое грустное в моём существовании — понимать, когда наступила ночь, что тебя нет рядом… Я не могу больше, я не хочу больше… Верни моё сердце, Руджеро…— отрывисто отвечал Майкл, стараясь привести в норму своё дыхание, однако сердце билось всё чаще и чаще каждый раз, как только он смотрел в карие, такие пугающе тёмные, полностью затягивающие глаза Паскарелли. Возможно, он хотел бы попросить вернуть и обещания быть лучшими друзьями навсегда, данные Руджеро некоторое время назад, и песню, которую он сочинил и посвятил ему в своих мечтах, и все воспоминания, связанные с ним и машинально причиняющие ему боль, и жизнь, которую он потерял. Вероятно, он хотел бы ещё и добавить, что шатен был любовью всей его жизни, безумной страстью, которую невозможно побороть, его потерянным смыслом и человеком, безвозвратно забравшим его сердце, но всё это лишь осталось черновиками в его голове, не смея стать реальностью… Ронда так боялся, что всё это, происходящее с ними, скорее всего, лишь временное влечение со стороны Руджеро, и хотя его целью никогда не было завоевать этого шатена, но проиграть сейчас, после всего того, что между ними произошло, было бы так обидно… И он знал, что если взгляд Паскарелли покинет его, то он уже не будет таким, как прежде, и спустя многие годы он забудет его голос и его лицо. И даже если этот огонь погаснет, Майкл хотел бы зажечь его снова, но как жаль, что любовь способна не на всё… Но пока, имея возможность наслаждаться каждым миллиметром тела Руджеро, парню было не так уж грустно и обидно. И до тех пор, пока это будет возможно, Майкл будет продолжать его целовать…