Мой анестетик

POV Белла Какое-то время мы с Джейми так и стояли, прижавшись друг к другу, посреди операционной – я в одном хирургическом топе, моя любимая так и вовсе в трусиках, которые толком ничего не скрывали. Несмотря на менее чем комфортную температуру в помещении, холодно нам не было, хотя стоять в таком виде в стерильной комнате, хирургическом святилище, было, мягко говоря, ужасно непривычно. Судя по всему, девушка чувствовала то же самое, потому что оторвалась от меня и сказала, словно прочитав мои мысли: – Очень странно стоять за операционным столом голой. – Надеюсь, ты не делала этого со своим парнем из медицинской школы? – не удержавшись, поддразнила главного хирурга я, и Джейми очаровательно сморщилась, передёрнувшись. – Я о нём не думаю уже лет десять, – фыркнула любимая. – Да и вообще не представляю, как я могла встречаться с парнями. – Так-так, доктор Роджерс, – прищёлкнула языком я. – Кажется, вы говорили о своей бисексуальности, но сейчас совершенно не кажетесь таковой... – На самом деле... – девушка глубоко вздохнула, натягивая хирургический топ через голову, и я невольно залюбовалась плавными изгибами тоненькой талии и деликатно выступающими контурами рёбер. Никакие шрамы не смогли бы затмить природную красоту и совершенно особенную, непередаваемую эстетику её тела. – Так вот, я очень долго копалась в себе и пришла к выводу, что я не бисексуальна, – продолжила Джейми, завязывая верёвочки на штанах, и я на секунду пожалела, что она спряталась под слоем одежды. – Я лесбиянка. Да, это так. – Это твой официальный каминг-аут, дорогая? – растроганно улыбнулась я. – Ну, я уверена, что ты и так это поняла, – смутилась любимая. – Да, особенно после того, как ты призналась, что у тебя было такое количество любовниц! – Я столько времени сопротивлялась этому, – покачала головой девушка, прикусив нижнюю губу. Я моментально ощутила, как изменилось настроение Джейми, из беззаботного становясь подавленным. Я всеми клеточками чувствовала, что говорить о своей ориентации ей далеко не так легко, как казалось с виду. – Чему? – ласково спросила я, заглянув в зелёные глаза, подёрнутые пеленой воспоминаний, о которых я не имела ни малейшего понятия. В глубине души вновь шевельнулось гнетущее осознание того, что я так плохо понимаю любимую и так слабо разбираюсь в её прошлом, которое представлялось мне гигантским пугающим айсбергом, ледяной глыбой под поверхностью спокойной воды. – Тому, что я предпочитаю девушек и только девушек, – объяснила Джейми. – Знаешь, сначала я убеждала всех вокруг и себя саму, что я натуралка, что мне нравятся парни, просто я ещё не нашла своего, потом стала оправдывать отсутствие отношений тем, что я феминистка и вообще выступаю за полную независимость женщин от мужчин, даже в романтическом плане. Потом, когда я уже не могла отрицать очевидного влечения к девушкам, я стала говорить, что, возможно, я и бисексуальна, ведь нет ничего такого, чтобы поэкспериментировать, тем более в молодости. И я продолжала возбуждаться от одного только вида женского тела, но при этом заставлять себя встречаться исключительно с парнями. Сейчас я понимаю, что изо всех сил держалась за иллюзию нормальности, не хотела отличаться от остальных ещё и в этом плане, хотя мужские тела не пробуждали во мне ни малейших чувств. Представляешь, когда я занималась любовью... На этом моменте девушка запнулась, словно сказала что-то не то, и между её бровей пролегла складочка. – То есть, конечно, не любовью, а сексом, – поправилась она. – Я ни с кем ни занималась любовью, кроме тебя. Внутри у меня всё защекотало, и я не смогла сдержать широкой улыбки. – Когда я занималась сексом с Мэттью, моим первым парнем, я не ощущала ровно ничего, – призналась Джейми. – То есть физические действия вроде и были, но я могла испытать оргазм только тогда, когда закрывала глаза и представляла, как я сама вхожу в девушку. Но я всё равно изо всех сил убеждала себя в том, что это пройдёт, что это просто фаза, что когда-нибудь и мне самой понравится парень, и тогда я наконец испытаю то, что в красках описывали все мои одногруппницы. Хотя, конечно, девушек в отделении хирургии почти не было, и все говорили, как мне повезло. Мол, столько парней, выбирай кого хочешь. Но я не хотела. Совсем. Она остановилась, чтобы перевести дыхание, а я затаила своё, зная, что любимая вот-вот скажет мне нечто важное, открываясь с ещё одной своей стороны, возможно, самой интимной и важной из всех своих составляющих. – У нас в медицинской школе было достаточно либеральное, доброжелательное общество, и я никогда не слышала, чтобы над кем-либо издевались из-за сексуальных предпочтений. Я даже знала нескольких парней-геев. Однако один раз мы с группой сидели в кафетерии, и мимо прошла новенькая девушка, которую никто из нас раньше не видел. Кажется, она была с факультета педиатрии, тогда подавляющее большинство девочек шло именно туда. Несмотря на серьёзность тона Джейми и самой истории, я всё же не могла не отметить, как девушка раздражённо тряхнула головой и произнесла «большинство девочек» едким саркастичным голосом, что вызвало у меня смех. – Истинный адепт хирургии, ммм? – ухмыльнулась я, стараясь немного расслабить любимую. – Вот кто точно бы не пошёл в педиатрию! – Ну конечно, ведь девушка-хирург – это аномалия и даже поломка в ДНК, некоторые из моих так называемых подруг с других факультетов не упускали случая как бы вскользь сообщить мне об этом! – приподняла брови Джейми. – Как же я буду резать людей, а потом возвращаться домой к своему мужу и детям? Это же такой огромный стресс для женской психики! – Тебе что, и правда так говорили?! – на секунду я замерла с открытым ртом. – Тебе, человеку, который показал феноменальный результат на хирургической олимпиаде всего в двенадцать, повторю, двенадцать лет?! – Да-да, постоянно! – подтвердила любимая, энергично закивав. – Причём говорили мне это сами девушки, а не парни! – Как и следовало ожидать, ты ведущий мировой специалист, настоящий дар для глобальной хирургии, а этих... сексисток никто не знает, ведь правда? – подбодрила я. – Ну, я не видела их в рейтинге лучших врачей мира или даже Америки, – скромно сказала девушка. – Но что же всё-таки произошло в кафетерии? Если, конечно, ты всё ещё хочешь об этом рассказать... – поспешно добавила я, пытаясь не выдать своего волнения. – Новая студентка была очень красива, – продолжила Джейми, слегка задумчиво. Со стороны могло бы показаться, что она невнимательна, однако теперь я знала: любимая вспоминает, перебирая в голове мельчайшие подробности того случая. – Шикарная фигура, почти такая же, как у тебя. И пока остальные девушки смотрели на неё с завистью, как на потенциальную конкурентку, я восхищалась тем, какое потрясающее у неё тело с эстетической точки зрения. Мой живот прямо весь сводило от возбуждения, дыхание участилось, щёки, естественно, покраснели. Другие это заметили и спросили, что со мной, а я, не подумав, сказала: «Вот это тело!». И как только они услышали, то сразу замолчали, старались не встречаться со мной взглядом. Честно, сначала я даже не поняла, что такого в моей реплике – ведь они все думали так же, как я, а я всего лишь выразила их мысли вслух? А потом одна из девчонок понизила голос и спросила: «Джейми, ты что, из этих? Я имею в виду, ты... ну, понимаешь... лесбиянка?». Теперь они все, наоборот, смотрели на меня, и я не знала, как оправдаться, поэтому начала лепетать что-то вроде: «Нет, что ты, конечно же, нет, я натуралка, просто я люблю рисовать и оцениваю с художественной точки зрения, вот и всё, а так, конечно, мне нравятся мальчики!». Мне было четырнадцать, я только-только привыкала к Нью-Йорку, и я очень боялась, что меня начнут унижать. Всем этим девушкам было как минимум двадцать, и они смотрели на меня с неприязнью, с недоверием, и я ужасно пожалела, что села с ними в кафетерии, хотя сначала они показались мне такими приятными! Но потом одна из них сказала: «Да и вообще, как может одна женщина трахать другую, это же неестественно! Разве это сравнится с эрекцией, когда тебя как следует любят по ночам, ммм, вот уж вообще не пойму всех этих лесбиянок...». И я прямо вся сжалась, как будто внутри что-то исчезло. Меня уже тогда совершенно не привлекала, наоборот, отвращала даже сама механика гетеросексуальных ласк, я знала, что это не то, как я вижу свои интимные отношения. Теперь уже и не знаю, зачем всё равно пробовала секс с парнями. Просто пыталась доказать самой себе, что я нормальная... Мои глаза увлажнились, и я часто-часто моргала, чтобы не позволить слезам потечь вниз по щекам. – Этот парень, Мэттью, с которым у тебя был первый раз... он же не позволял себе лишнего в отношении тебя, правда? Он не делал тебе больно? – мой голос повысился, и вопрос прозвучал резко, с вызовом. – Нет, он очень обо мне заботился, что ты, – успокоила любимая. – В первый раз мне не было больно, ни физически, ни морально. Мне было просто никак. Я ничего не ощутила и захотела сбежать сразу же, как только мы... закончили, точнее, только он, я-то даже близко не испытала удовольствия. Я хотела просто узнать, каково это, и оказалось ещё хуже, чем я себе представляла. А потом я лежала в кровати и фантазировала о девушках. О самых разных: о той новенькой в кафетерии, о студентке, которую я осматривала на диспансеризации сотрудников, просто о тех, кого видела каждый день. Я замечала каждую деталь в понравившейся девушке: её жесты, манера речи, изгибы тела, смех, тушь на ресницах... знаешь, ведь я не была с тобой полностью честна. У меня не происходило никакого осознания своей бисексуальности во время осмотра той студентки. Я просто всегда чувствовала, что меня непреодолимо тянет к девушкам. Джейми провела рукой по волосам и сделала глубокий вдох. – Всё это время я жила с внутренней гомофобией. Считала, что мои желания извращённые, что фантазировать о человеке одного пола с тобой – это ужасно, что мне лучше было бы не рождаться вовсе, чем родиться таким аутсайдером во всех сферах. Если вдруг мои друзья намекали мне на свидание с девушкой, я яростно всё отрицала и убеждала их в том, что я натуралка. Я просто ненавидела себя, как будто у меня и без того было мало поводов для низкой самооценки, а слово «лесбиянка» казалось мне оскорблением. Я избегала любых тем, хоть каким-то образом касающихся романтических отношений. Проще было не говорить на эту тему вообще, нежели в очередной раз доказывать всем свою мнимую гетеросексуальность. – Неужели у тебя не было никого, кто поговорил бы с тобой об этом? – прошептала я, чувствуя, как дрожит мой голос. – Они пытались, – выдохнула девушка. – Прежде всего моя семья, ведь они с самого начала всё понимали, ещё тогда, когда мне понравилась девочка в детском садике, а потом и в школе. Папа предложил мне сделать валентинку для девочки, и я так разозлилась на него, кричала, что мне не нравятся никакие девочки и что я нормальная, как все. С тех пор родители и бабушка неоднократно старались спросить меня об этом, но я даже слышать об этом не хотела. Не понимала, как мне повезло, что моя семья – не гомофобы... Я нежно обняла любимую и принялась поглаживать по спине. Конечно, я предполагала, что принятие своей сексуальности проходило для Джейми болезненно, но я и представить не могла, что настолько. Я не понимала, как одногруппницы могли так презирать уязвимую четырнадцатилетнюю девочку только за то, что она восхитилась красотой фигуры другой девушки. Всё моё существо ныло и сжималось от жалости к любимой, и я зарылась лицом в её волосы, как бы говоря, что я здесь и выслушаю всё, в чём бы она мне ни призналась. Джейми немного пришла в себя и заговорила снова. – Помнишь, я рассказывала тебе, что в медицинской школе у меня была ментор доктор Блэквелл? Я кивнула. Когда в поезде по пути в Рим девушка описывала тот ужасный день, когда она попала в аварию, именно эта женщина оперировала мою любимую. – Так вот, доктор Блэквелл была открытой лесбиянкой и никогда не скрывала того, что у неё есть возлюбленная. Мы часто видели их вместе в перерывах между операциями. Доктор Блэквелл была моей главной ролевой моделью, единственная в нашем отделении женщина-нейрохирург, жёсткая, уверенная в себе и при этом всё равно женственная. Её очень уважали, но я не раз слышала, как некоторые её коллеги женского пола уничижительно отзывались о её ориентации, мол, это у неё от того, что ни один мужчина не станет терпеть её характер. Я мечтала поговорить с ней об этом, о том, как она приняла себя, но всё не решалась, а потом доктор Блэквелл уехала к себе домой, во Францию. Затем я встретила Мередит, и она тоже пыталась поднять тему однополой любви, потому что видела, как я ненавижу себя из-за этого, но я упорно продолжала говорить, что испытываю к девушкам лишь сексуальное, но ни в коем случае не романтическое, влечение. И это было логично – как я могла построить отношения с девушкой, когда сталкивалась лишь с плохими примерами женского пола? Поэтому я дружила почти исключительно с парнями. На тот момент я уже точно знала, что ни за что не стану беременеть и рожать детей, у меня была сильнейшая токофобия... про это я ещё тебе расскажу... и из-за своих взглядов я отдалялась всё дальше и дальше от основной массы девушек. Я никогда не хотела сменить пол, не подумай, мне было очень комфортно в женском теле и я не страдала расстройством гендерной идентичности, не хотела быть похожей на парня, но и типичной представительницей женского пола назвать меня было совершенно точно нельзя. – Это же отлично, – улыбнулась я. – Ты не соответствуешь ни одному стереотипу! – То же мне говорила Эддисон, моя лучшая подруга и единственная девушка, с которой мы были очень близки, – вздохнула Джейми. – В каком это смысле «очень близки»? – приподняла брови я. – Точно не в том, в каком ты подумала, бесстыдная, – упрекнула любимая, и я прыснула. – Мы с Эдди не спали, разумеется, да и вообще не состояли в отношениях! Хотя она учила меня целоваться, и я поняла, как прекрасно целоваться с женщиной. Эдди бисексуалка, и она всегда была очень раскованной в хорошем смысле этого слова, с высокой самооценкой. Она очень помогла мне адаптироваться в Нью-Йорке, в самостоятельной жизни, и, кажется, я только ей одной призналась, что меня влечёт к девушкам. Джейми на секунду задумалась, а потом взяла моё лицо в свои ладони, прижимаясь своим носом к моему, и прошептала прямо мне в губы: – У меня не было такой связи ни с одной девушкой до тебя. Ты первая и единственная, с кем я хочу быть не только телом, но и душой. Полностью твоя, и это не изменить. Именно поэтому я причиняла тебе боль, поэтому отталкивала, никак не могла признаться прежде всего себе самой в том, что я могу быть с женщиной. Что я могу принять себя и просто быть счастливой, понимаешь, не заботясь о том, что подумают другие. И теперь я поняла: нет ничего постыдного в том, чтобы вслух сказать, кто я такая. Я – лесбиянка, и я больше не хочу считать это слово оскорблением. – О, Джейми, – счастливо выдохнула я, улыбаясь так широко, что даже не могла как следует её целовать. – Ну конечно, в этом нет ничего стыдного! И потом, что может быть пикантнее? Доктор Джейми Роджерс в своём идеальном смокинге, со стрелками и красной помадой, способная соблазнить любую женщину, даже натуралку... да они все просто текут при виде тебя, не обращая внимания на своих мужей. Разве хоть одна женщина может перед тобой устоять? А сопротивляться тебе, ммм? – Текут, говоришь? А не пора ли мне вымыть ваш маленький грязный ротик с мылом, мисс Гриффин? – строго осведомилась любимая, и тут уже у меня самой увлажнилось одно интересное место внизу. – На самом деле я не виновата в том, что смокинг сидит на мне лучше, чем на многих мужчинах... – Доктор Роджерс, истинный ценитель женской эстетики, – подмигнула я. – О да, что может быть прекраснее женщин, особенно... – она забралась горячими руками ко мне под топ и, проникнув пальчиком под бюстгальтер, задела напряжённый сосок, заставив меня судорожно всхлипнуть и выгнуть спину, – ...таких женщин, как ты? – Только такие женщины, как вы, – прошептала я. – Я влюбилась в тебя сразу же, как увидела, – ладонь Джейми скользнула по моему животу, чуть опускаясь под резинку хирургических брюк. – Представляешь, ты ещё даже рот открыть не успела, а я уже поняла, что ты нужна мне... – Да, о ваших собственнических замашках я хорошо осведомлена, доктор Роджерс, – парировала я, а потом приникла к её сухим тёплым губам, целуя со всей страстью, на которую только была способна. – Я так тебя люблю, родная, – призналась девушка, и в её зелёных глазах было столько чистых, неприкрытых, сырых эмоций, что у меня перехватило дыхание. – Несмотря на то, что мне всё ещё бывает непривычно встречаться с девушкой, и иногда я чувствую, что делаю что-то неправильное. Пожалуйста, только не обижайся, я вовсе не имею в виду, что наша любовь неправильная, просто... – Я знаю, – заверила любимую я, прижав палец к её губам. – Я знаю, что тебе было сложно принять то, что ты отличаешься от других. У меня не было такого адаптационного периода, потому что до тебя я вообще ни в кого не влюблялась и даже не думала об этом. И я понимаю, что тебе всё ещё бывает нелегко, Джейми, ты не должна чувствовать себя виноватой... поэтому скажи это ещё раз. – Что сказать? – не поняла Джейми, но её губы растянулись в многозначительной улыбке, как только она уловила смысл. – Ах да. Я лесбиянка, забыла тебе сказать. – Правильно, – выдохнула я, а внутри всё трепетало от того, что девушке становится легче и легче произносить эту фразу. – Ты ещё кое-чего не знаешь, – заговорщически шепнула любимая. – Алан и Эшли сегодня опять попросили переночевать у друзей, потому что они считают, что нам нужно побыть наедине. Вы позволите отвезти вас в мои апартаменты, мисс Гриффин? – А вы сомневаетесь? – ответила я вопросом на вопрос. – Это значит «да»? – робко спросила Джейми. – Значит, – подтвердила я, обвивая руками её шею. – Тогда поехали... но только после душа, – решила девушка, поглаживая мою грудь через ткань хирургического топа. – В таком случае оставьте в покое моих девочек и идите в свой душ, доктор Роджерс, – решительно сказала я.

***

POV Джейми Семь часов спустя Я проснулась из-за того, что мне безумно хотелось пить. В горле пересохло, а во рту не было даже слюны, чтобы смочить шершавый язык. Сознание работало заторможенно, мозг наотрез отказывался проявлять какую-то активность, и я хотела снова провалиться в безмятежный сон, но жажда с каждой секундой становилась сильнее. Коря себя за то, что по своему обыкновению не поставила стакан воды на тумбочку перед тем, как лечь в кровать, я разлепила веки, изо всех сил борясь с подступающей сонливостью. В комнате было темно, только мигающие электронные часы отбрасывали слабые зеленоватые всполохи света на постель, притягивая взгляд, заставляя посмотреть на время. Два часа пятьдесят минут утра. Это уже происходило раньше. Сон как рукой сняло. Я резко выпрямилась, сердце подскочило куда-то к горлу и принялось бешено там стучать. Может быть, я успею, ведь ещё не поздно? Ещё можно всё исправить, переписать, изменить. Предотвратить. На этот раз я смогу, я должна. Я не могу позволить этому случиться снова. Я вылезла из кровати. Ноги сами собой несли меня к выходу из комнаты, туда, где я смогу всех предупредить. Я подниму весь дом и расскажу им, даже если ради этого придётся включить пожарную сигнализацию или в одиночку оббегать все этажи и квартиры в здании. А потом мы все вместе что-нибудь придумаем, позвоним руководству, менеджерам, полиции. Если будет нужно, обратимся в Конгресс, и они точно что-то предпримут. Конечно, дозвониться в Конгресс будет очень трудно, но они не могут бездействовать. Они должны знать, и тогда всё будет хорошо. Всё будет как раньше. Я споткнулась и чуть не упала, зацепившись за край пушистого ковра в спальне. Вот выход, нужно только добраться до лестницы, ведущей на другие этажи, ведь время ещё есть. Ровно пять часов сорок шесть минут. Этого же достаточно для того, чтобы правительство успело отреагировать? Да даже не правительство, а кто угодно, лишь бы они что-нибудь предприняли... А если мне не поверят? Поверят. Ведь я уже видела это. Я знаю, что произойдёт. Да где, чёрт возьми, этот выход?! Спокойно. Ты успеешь, просто ищи, он где-то совсем рядом. Часы на стене тихо тикают, и в тусклом свете, исходящем от соседних домов, я могу различить время: два пятьдесят утра. Я смотрю на сияющую всеми своими огнями панораму нижнего Манхэттена в городе, который никогда не спит, и сердце тревожно сжимается. Липкий страх подступает к горлу, сдавливает лёгкие, ледяной водой течёт по венам и артериям. Пальцы дрожат, и я едва могу удержать в них стакан, из которого пила только что. Я пытаюсь сделать вдох, но ничего не выходит, словно паника не даёт поступать кислороду. Я напряжённо вглядываюсь в бесконечные ряды светящихся окон, тянущихся до самого верха, совсем рядом, так близко, что, кажется, их можно потрогать. Люди здесь работают даже ночью, проводят её в офисах, среди своих коллег, пока весь остальной Нью-Йорк спит. Вот только здания, уходящие далеко в тёмное небо, кажутся не величественными, а зловещими. Что-то должно произойти. За моей спиной раздаётся шорох, я вздрагиваю, оборачиваюсь, стакан воды едва не летит на пол. – Джейми? Ты чего встала? Иди спать. Ещё один поворот, и впереди покажется лестница, обязательно, ведь я знаю этот дом так хорошо. Дыши. Просто дыши. Моя нога срывается вниз. Никакого поворота здесь нет, только пустота. И острая, ошеломляющая, накатывающая волнами боль, пока я лечу вниз с крутых ступенек. Звон стекла. Ещё больше обжигающей боли. Я возвращаюсь в кровать, забираясь под одеяло, дрожа, словно у меня высокая температура, а может, так оно и есть. Сна уже нет ни в одном глазу, осталось только чувство неестественной тишины. Всё слишком спокойно, а воздуха в комнате чересчур мало, чтобы противостоять надвигающейся панике, оставляющей во рту отвратительный привкус. Я хочу вскочить с постели, бежать куда-то, делать хоть что-то, но не могу, и поэтому лежу, уставившись на часы, чья минутная стрелка проходит цифру двенадцать. К тому времени, как часовая стрелка останавливается на четырёх, я всё-таки засыпаю. Над Манхэттеном медленно встаёт солнце. А вокруг меня наступает темнота.