POV Салли
Не имея ни малейшего понятия, куда лежал путь, мы ускоренными шагами пересекали дороги на переходах и светофорах, а на тротуарах переходили на лёгкий бег. Точнее, только мне было не ведомо, куда же меня потащили. Хоть Ларри и при ходьбе умудрялся говорить, о том, в каком месте по окончанию маршрута мы очутимся, этот парень не заикался. Времени у нас было не так много до того момента, как взрослые начнут переживать по поводу нашего отсутствия. В городе было не очень много народа, но люди всё же встречались. Благо, мы проходили их достаточно скоро, так что, по большей части, остались мы без лишнего внимания от прохожих. Что, безусловно, являлось хорошим знаком. Мне ещё больно было сгибать конечности, но отставать или пожаловаться на дискомфорт я не собирался. Мне было далеко не до этого. Начавшись с мучительной интриги, эта прогулка лишь к своему завершению сулила хоть какими-то более-менее толковыми объяснениями. Я находился в абсолютном незнании о том, что и почему происходит сейчас. Немой вопрос висел в воздухе, следуя прямиком за нами. И пускай мы общались сейчас, это больше похоже на условность, одолжение обеим сторонам. Скрашивать нелепую тишину во время этого мини-путешествия. В небе уже краски сменялись с вечерних на ночные: холодные цвета ложились поверх тёплых оттенков плавным переходом, создавая полумрак на пустеющих улицах, а звёзды лениво проникали сквозь атмосферу, на радость наших глаз. И я порой смотрел на эту картину, пока мы, останавливаясь ненадолго, ждали светофоров. Я обожал это время суток и эти произведения искусства над головами. Мог целую вечность с удовольствием разглядывать их, поражаясь красоте космоса, что был, кажется, и неимоверно далёк, и предельно близок, отчего голова начинала кружиться при долгом просмотре. Уличные фонари зажигались вслед нас, будто взмахом волшебной палочки, как если бы за нами всё же следил кто-нибудь. А пока они не горели, вокруг было темно, настолько, что в тени можно скрыться, и никто, даже стоя близко, не приметит твоей фигуры, особенно, если одежда тёмных цветов. Когда же лампы освещали всё кругом, те слепили при взоре, кинутом в их сторону, они были достаточно новыми и яркими. Фары машин предоставляли также дополнительное освещение на пути. В окнах зданий появлялись первые огни. На термометрах уверенно падали показатели, отчего даже становилось прохладно, однако, пока мы бежали на всех парах, смена погодных условий так яро не ощущалась. Я влюблялся в эти виды, буквально, с каждой секундой всё больше. Обожал ночные пейзажи засыпающих городов. Смену дня и ночи. Эти, казалось бы, обычные вещи, мне казались прекрасными и уникальными. Ведь ни на одной планете больше не увидеть такого. И это не сравнится для меня даже с красотами дикой природы. В нашем старом доме я находил счастье только в те моменты, когда сидел на подоконнике в своей комнате и смотрел на это перевоплощение вокруг, без своего протеза, открыв настежь окно, преисполненный чувством свободы, что погружало с головой в свежий, холодный воздух. Все мысли тут же испарялись, оставляя приятную пустоту внутри. Ту, которая днём казалась пыткой. Но вечером эффект от неё оказывался совсем другим. Пока мы в стремительном темпе двигались дальше, я попутно пытался хоть частично запомнить, куда вообще мы передвигались, сворачивали, после какого переулка, у какого из небольших заведений кругом - магазины, библиотеки или больницы. Было сложно, но я не терял надежд уловить хоть что-то и запереть в клетке своих воспоминаний, заполняя ту на максимум возможностей. Наверное, иногда это являлось моей проблемой: желание успеть везде и всё сразу, разом. Порой из-за этого в итоге сразу несколько дел терпели крах, и я расстраивался этому, не осознавая, что сам же всё поломал своими попытками убить двух зайцев одним выстрелом. Пока я вглядывался в вывески кругом, успел раз-два спотыкнуться, то об неровную поверхность под ногами, то о свою же громоздкую обувь. В итоге, один из шнурков таким образом развязался, что позволило объявить перерыв нашей пробежке. Мы почти сразу остановились, когда я сообщил о необходимости в этом. В боку покалывало от слишком большой дистанции, которую мы уже преодолели. Джонсон тихо посмеивался, тяжело дыша, стоя рядом и наблюдая едва не кряхтящего меня, что наклонился, не сгибая коленей от боли, вниз и стал завязывать верёвочки на обуви, вытянув руки вперёд, к ступням. К счастью, парень стоял не позади, потому что в противном случае не обошлось бы без шутки про мою пятую точку, оттопыренную вверх, пока я занимался возникшей проблемой. Когда с этим делом было покончено, я выпрямился и тут же ощутил острую боль в бёдрах и голенях. Словно огромные тиски зажали конечности в немой ловушке. Я жалостливо поглядел на сверстника, как бы выпрашивая у него взглядом поблажку в плане темпа. Более того, что он заметил это, тёмноглазый юноша тут же отозвался на просьбу. - Тут осталось совсем немного, меньше минуты, уверяю. Потерпи, пожалуйста. Ты не пожалеешь. - мне оставалось только вздохнуть, поправить чёлку пальцами и смиренно продолжить то идти, то бежать за товарищем. Спутник, стоит заметить, на удивление быстр в беге, не смотря на то, что он курил явно не вторые сутки. Конечно, дышалось ему куда труднее, даже если сравнивать со мной и моим протезом на лице, но это не мешало металлисту опережать меня по скорости. Думаю, сказывалась разница в росте. Один его шаг примерно в полтора раза превышал мой. За время всего передвижения меня не покидали мысли о том, как себя повёл Ларри, услышав те слова, которые он сам произнёс, пока был в пьяном бреду. Он был так резок и... испуган тогда. Будто его подстрелили, только пятки сверкали. А от внезапного падения после этого я прижал заклееную пластырем руку всем весом, отчего не сдержался и в голос выругался. Я только стал свыкаться со своими догадками по поводу отношения ко мне со стороны художника, уж не знаю, вина ли тут моего повреждённого временем разума под тяжестью всех невзгод за эти годы, либо подобное было со мной всегда, и до всего этого. А теперь, похоже, все старания были напрасны. Сейчас я чувствовал самоконтроль брюнета, ограниченность в его движениях и словах, как если бы он вернулся к первому дню нашего с ним знакомства, до последовавших жестов и той фразы. Прекрасно понимаю, что подобные выходки - уже край безбашенности. Если меня и без таких вещей общество не принимает уже который год, то с ними - и не взглянет. Даже и не знаю, рад я, или бесконечно разочарован. - Вот оно! Мы на месте! - Радостно выдала высокая фигура, перекрывая собой обзор. Я нагнал спутника и наконец узрел, к чему мы так долго добирались. Он не ошибся - я не пожалел о том, что потратил своё время на дорогу сюда. Мне явилась такая безлюдная и умиротворённая обстановка, я был просто не в силах оторвать глаз от открывшегося вида. В данный момент стало действительно жаль, что они не способны делать фотографий. С превеликим удовольствием я запечатлел бы это творение природы на плёнку, чтоб миг имел привкус вечности, бессмертия. Я застыл на одном месте, переставая моргать на какое-то непозволительно долгое время, не имеющий права прервать зрительного контакта своей физиологией. Кажется, ещё чуть-чуть, и от восторга я пущу крокодильи слёзы. Изредка мне доводилось узреть нечто, столь же восхитительное. Я уж и не вспомню прошлого раза, он вылетел, а на его место встало это пространство, что было предо мной. Небольшая, эта полянка, затканная зелёной гладью, на небольшой возвышенности, брала не своими внушительными размерами, она поражала видами дальше неё и над ней. Здесь, кажется, небо просматривалось лучше, чем где-либо. Я не мог себе вообразить более удобного места. Сама же трава была аккуратна, выглядела ухоженной, хоть и являлась дикой, как и все эти цветы кругом. Цветки самые разные: большие и маленькие, уже спящие и только распустившееся, яркие и неброские, высокие и низкие. Вся прелесть была прямо перед глазами окружающих, но, как говорил Джонсон, никто не приходил сюда, кроме него. Поразительно, как общество, заметив подобные вещи, идёт мимо, в упор не воспринимая всего очарования окружающей их действительности. Здесь подросток находился наедине с собой, предпочитал сидеть в одиночестве и размышлять о всяком, затягиваясь очередной сигаретой. А теперь юноша разделил место своего уединения со мной. Я был практически растроган. Мне хотелось наброситься на художника, сжать в своих объятьях в безмолвной, пожизненной благодарности. Но было понятно, что после того инцидента не стоит заниматься такими вещами. Мне оставалось сдержанно глядеть на стоящего рядом, с тёплой улыбкой на устах, первую за последние полгода, которую тот никогда не увидит. Повсюду - чудные растения, вызывающие бурю эмоций. А на душе - сплошные тревоги и сломанные надежды, которым не суждено сбыться. Впервые за жизнь мне захотелось покурить. Казалось, эта привычка умеет притуплять внутреннюю боль, не связанную с физической плотью.***
Вытянутой рукой в сторону умопомрачительной картины перед нами, брюнет приглашал прилечь на зелёную перину. Я тут же, не произнеся ни слова, принял это приглашение. Мне было всё равно на одежду, что она, может быть, испачкается. И я также позабыл о своих травмах. Словно моё тело осталось на земле, а дух переместился куда-то очень далеко отсюда, в безмятежную степь и стал там отдыхать от прочего мира. Ларри присел рядом. Достал пачку. И закурил. - Тебе нравится тут, я вижу. Но погоди, осталось ещё совсем малость времени и ты совсем охренеешь, - с абсолютной уверенностью в лице и голосе заявил подросток, затягиваясь табаком снова. Я повернул голову в сторону собеседника и не стал ничего отвечать. Оказывается, это ещё не вся часть сегодняшней программы. Теперь я лежал как на иголках, истерзанный собственным любопытством. Мне не терпелось узнать, о чём это говорил художник. Прикончив сигарету, откинув затушенный о землю бычок подальше от нашего лежбища, металлист решил прилечь, положив пачку и зажигалку обратно в карман. Я старался не смотреть на него без остановки, но выходило несколько скудно. Иногда мы встречались взглядами. Я страшно волновался, словно был на важном экзамене и не знал ни одного ответа. От почвы спиной чувствовал холод и поэтому дрожал. Или не только поэтому?***
- Похоже, что.... сейчас! - Вдруг басом выдал Джонсон, указательный палец направив вверх. Я поднял взгляд. И внезапно увидел то, на что ранее не так сильно обращал интерес. Этой ночью, звёздное небо вовсю красовалось своими маленькими огоньками, которые мигали снова и снова, приковывая надолго мой восхищенный взор. Этой особенной, необыкновенной ночью. Парень, лежащий справа, тихо засмеялся. Я не понимал его эмоций. Затем, он вдруг замолчал так же внезапно, как и заговорил потом. Я был совершенно сбит с толку. Юноша рассказывал о всех созвездиях, а я внимательно слушал, вникал в каждую историю, запоминал её. Запоминал этот день и час. - А вот это - "Пегас" - одно из крупнейших, Сал. - Спокойный, негромкий, но хриплый и приятный на слух, голос. Мне было неловко слышать своё имя от него. Эмоции прорывались наружу. Я думал, что ещё капелька - и протез развалится на части, станет поломанным хламом и отправится в утиль. Видимо, всё это вдохновляло художника, он казался мне таким... увлечённым. Будто мы вновь обсуждали сингл "Смысловой Фальсификации".***
- Звёзды сегодня такие красивые. А знаешь, кто ещё красивее? - вдруг задал вопрос юноша. Неожиданно меня охватило чувство замешательства. С одной стороны, в моей голове был ответ, который я бы предпочёл услышать. А с другой - точно знал, что шанс произнесения этого самого ответа крайне мал. Потому, я пытался придумать иной ответ. Он так и не появился. - Кто? - тихо ответив вопросом на вопрос, я с откровенным смущением смотрел на лежащего рядом. Тот слегка приподнялся. Я же остался неподвижен, переводя взгляд обратно, в сторону неба, с замиранием сердца ожидая ответа. - Парень, что лежит сейчас слева от меня. - Меня только что слух не подвёл случаем? Сбитый с толку, я хотел только сказать что-то на предложение, произнесённое металлистом, но мне, в итоге, не удалось это сделать. В несколько мгновений юноша оказался сверху, но не наваливаясь всем весом, он опёрся коленями в, заросшую цветами, землю, оседлав тонкие бёдра. Кратко оглядев протез, парень почти невесомо, мягко коснулся своими губами к тем, что рельефом выступали на этой "преграде" между этим художником и моим лицом, чуть склонив голову вниз. Мне оставалось лишь стихнуть и, не издавая ни шороха, смотреть глазами, размером с блюдца, на юношу с родинкой на правой щеке, который опустил веки, совершая этот внезапный акт проявления своих чувств. От эйфории мне казалось, что я ощущал тепло чужих уст даже через белёсую помеху. Я забылся в окружении. Отпустил переполнявшие меня переживания. И отдал всё своё внимания этому ненормальному... но обворожительному металлисту с бесконечно тёмными - а в таком освещении - безупречно чёрными глазами, в которых тонули океаны моих собственных. Я тихо выдохнул. Ларри поднял голову и, подняв веки, снова взглядом поглотил в свои сети. Похоже, я и правда, как девчонка, влюбился в этого человека. Не в силах сдерживать больше своих эмоций, я громко, переполненный и счастьем, и страхами одновременно, заревел. Слёзы катились по щекам, и я по привычке закрыл руками лицо, совсем позабыв, что оно и так закрыто. Из-под ладоней послышались всхлипывания, а я задыхался от влажности и перекрытого доступа кислорода в протезе. Длинноволосый осторожно положил ладони на мои плечи и, несильно сжав пальцы, как бы приобнял меня. Когда стало уже невозможно дышать, я убрал кисти и стал жадно поглощать свежий, прохладный воздух, громко вдыхая и выдыхая тот. Джонсон не торопил меня, не пытался насильно повлиять на поведение. Он неподвижно находился рядом. Я не имел ничего против близости. Подросток поднялся, отряхнул джинсы и протянул мне ладонь. Я взялся за неё, как за спасательный круг, и с её помощью встал с помятой под нашими телами травы. Однако, если я полагал, что после этого наши ладони разойдутся, то всё было иначе. Ларри только сильнее сжал руку, которую держал, я же лишь молча поддался этой прихоти спутника.***
На обратном пути домой мы продолжали болтать о чём-то, отдалённом от того, что было на душе и в уме, что происходило так недавно. Но на этот раз я не ощущал той скованности в юноше, что была ранее. Скорее, теперь та захватила меня. Я старался не придавать слишком сильное значение простому скреплению рук в замок, но отчего-то не получалось. Как итог - стал частично выпадать из реальности и диалог уже больше был похож на монолог художника. Видимо, он понимал, что я примерно сейчас чувствую. Наш темп стал размеренным, медленные шаги в направлении старого, многоэтажного здания на окраине города. Мы положили болт на то, что может последовать наказание за такие поздние прогулки. В данный момент ничто не имело право нарушить идиллии, которая царила между нами с подростком. И вновь мне было очень жаль, что при себе нет камеры. Запечатлеть бы нас такими: беззаботными и счастливыми от компании друг друга. Рассчитывать на одну только память не слишком умно, потому что ей свойственно периодически стирать некоторые важные фрагменты. Мы уже подходили к концу маршрута вечернего рандеву. За поворотом показались Апартаменты Эддисона. Прежде, чем зайти внутрь, Ларри остановился для перекура. Думаю, куда лучше курить на улице, чем в почти наглухо закрытой комнатушке подвала. Я стоял рядом, всё ещё держась за руки. К счастью, ветер уносил табачный дым в направлении от моего лица, потому я едва учуял запах сигареты. Подросток старательно выглядывал из стороны в сторону, что было видно невооружённым глазом. Он что-то потерял, или... Закончив потреблять никотин, Джонсон развернулся лицом ко мне и вновь коснулся протеза устами, уже более настойчиво, уверенно и чуть дольше, чем вновь шокировал меня. Отдалившись, парень грустно улыбнулся и отпустил мою ладонь. Я мог бы долго стоять на месте, как столб, от происходящего, не веря в то, что происходит. Но этого не позволял сверстник, что находился рядом. Расцепив пальцы, мы, играя из себя друзей, держа дистанцию, прошли к лифту. Когда казалось, что тем для диалога уже нет совсем, художник случайно вкидывал какой-то факт или историю, и мы начинали живо обсуждать те. Ожидая приезда кабины на первый этаж, я кратко распрощался с металлистом. Прежде, чем мне удалось покинуть коридор в кабине, юноша слегка задержал меня. - Ты свяжись со мной, как будешь у себя. Нам ещё есть о чём поговорить, Салли. - различимо радостным тоном заявил собеседник. Я лишь застенчиво кивнул, не в силах ответить на то предложение, где собеседник назвал меня по имени. Непривычно было слышать чужой голос, произносящий моё обычное имя, без издёвок. Хотя, пожалуй, за эти дни тембр Ларри перестал быть для меня чужим. Напротив, мне нравился этот слегка грубый, громкий, хриплый баритон.***
И двери сомкнулись, а лифт нерасторопно двинулся вверх. Я проигрывал, как на заевшей кассете, в своей голове этот вечер снова и снова, в целом, и его последний час, в частности. Для меня это всё ещё было чем-то вроде сна или больной фантазии. Но нет, всё было реально! Каждая деталь, каждый цветок, и каждая звезда на небе, и то, что делал длинноволосый тинейджер. Всё по-настоящему. С настоящими эмоциями, трепетом на сердце и мягкой улыбкой при мыслях об этом человеке, что жил ровно на три уровня ниже. У входной двери квартиры 402 меня тут же повстречали и кот, и отец. Первый был рад, а второй - однозначно зол. Я виновато глядел на обоих из-под протеза, потирая затылок. Родитель, скрестив руки на груди, недовольно потопывал ногой в нервном тике. Переживал ли он обо мне? Надеюсь, что всё так, иначе получилось бы, что все его отцовские чувства сошли на нет. - Похоже, уже время для сна, так? - попытался высказать таким образом осознание своего проступка перед старшим Фишером. - Я знаю, что ты гулял с тем пацаном, и мне это не нравится. - Прямо высказал своё мнение папа. И эти слова полоснули по мне ножом. Хотелось выкрикнуть в ответ всю ту обиду, что сидела во мне из года в год. О том, как мне тяжко было всё это время обходиться только собственной поддержкой, изредка получая таковую даже от своего родителя, что днями напролёт лишь знал, что работать и пить, забываясь в собственных горестях и наплевав на мои проблемы, когда самостоятельно те решить было не в моих силах. Каково было мне, одному, наедине с угрызениями совести при каждом упрекающем взгляде отца на мой протез, который скрывал изуродованное лицо. Я, не издав и звука, обошёл отца и направился в свою спальню, не в настроении продолжать разговор. Но даже безуспешно пытаясь в сознании стереть на этот конфликт, моё настроение всё ещё было приподнятым. Здесь - в комнате - меня ждал уже родной матрац взамен разобранной кровати, а также сложенные по коробкам вещам. В углу, как обычно, валялся Gear Boy. Бросив на своё временное ложе усталый взгляд, я, выложив рацию на коробку поблизости, упал на него, тяжело вздыхая. Только теперь прочувствовал каждую ноющую мышцу тела, виной всему тот забег, что устроил мне спутник. Вновь вспоминая о событиях на той красивейшей поляне, я накрылся одеялом до самых ушей. От рации пока ни единого писка. Приподнявшись с постели, стал расстёгивать свою "ношу" на лице. Избавившись от той, я перевернул её внутренней стороной от себя. Принялся разглядывать все мелкие потёртости и царапины, что отражали те годы, проведённые с этим протезом. Когда вновь пришла картина звёздного неба и нависшего Ларри, что-то во мне ёкнуло. И я осторожно поднёс к своим устам то место, куда Джонсон и целовал. И, кажется, фантазируя самому себе, представлял вместо этого непрямого поцелуя что-то ближе. Вдруг средство связи зашуршало. Я подскочил и даже успел выронить предмет из рук, благо, на заправленный матрац. Взял чёрную коробочку с антенной. Нажал на выделяющуюся клавишу. И мы стали говорить. Вновь беседа находилась в нейтральном русле, болтовня была непринуждённой. Мы говорили не переставая. Ещё в разговоре проскальзывали глупые шутки. И время полетело с бешеной скоростью. Мы с подростком не заметили, как стрелки часов уже переходили за полночь. Завтра и его, и меня, ждут учебники, тетради и ручки, а мы обсуждали ближайшие премьеры в кино, попутно выбирая, на что же сходить. Спать нам оставалось всё меньше и меньше, потому я и стал намекать на то, что пора бы разговору подойти к своему завершению. Во мне не покоилось никакого желания тащиться в школу, особенно припоминая, почему мои колени теперь будут усыпаны шрамами, когда раны уже заживут. Но это было моей обязанностью. В любом случае, на переменах можно таким же образом перекидываться фразами с Джонсоном. Когда мы стали наконец прощаться, художник неожиданно спросил:***
- Хэй, так тебе понравилось сегодня? - меня обуздал лёгкий шок. За весь диалог собеседник по рации ни разу не подходил к теме так называемого свидания, что он устроил, а тут выпалил в лоб столь непредвиденный вопрос. Щёки запылали пламенем, а сердце задало ускоренный ритм. - Да... - только и выпалил я тихо, едва слышно, отвечая так специально для него. Я хотел, чтобы только он слышал этот ответ. И сейчас, что поразительно, всё шло именно так, как бы мне и хотелось. По ту сторону - ничего. Думаю, Ларри был доволен. - Отлично. Спокойной ночи, Салли, - с явным восторгом в голосе произнёс подросток. Я ответил парню тем же. Рации отключились. Не важно, насколько ужасным мог быть следующий день. Я был уверен, что теперь ничто не способно испортить мою жизнь. Ведь я вместе с Джонсом, всегда, даже сейчас, когда нас разделяет три этажа жилого комплекса Апартаментов Эддисона.***
Посреди ночи, из сна меня, в прямом смысле, вытащил дикий шум. Загудела рация, регулятор громкости хоть и был на минимуме, звук едва ли не бил по моим ушам. Я взял в руки эту штуку и стал пытаться убрать источник помех, который мог разбудить и не только меня. И всё бы прошло успешно, если бы ещё недавний собеседник не включил свой аппарат. Сначала тишина. Потом шорохи. Звуки расстёгивающейся молнии. А после - тихие стоны и хлюпающие звуки. Мне сразу стало понятно, ЧТО происходило по ту сторону. Буквально парализовав меня этими действиями, юноша продолжал своё грязное дело, становясь всё громче. Я сделал рацию тише, но убирать звук до нулевой слышимости было невозможно. Лицо сгорало от воспринимаемых звуковых волн, я стянул одеяло от наступившей жары из ниоткуда, и остался дальше лежать так неподвижно, не бросая взгляд на вещь, из которой и исходили эти похабные выдохи и шёпот. - Ааагх... Боже.. Да.. Салли, чёрт побери! - Вымолвил возбуждённый парень с родинкой на щеке, переходя на крик от удовольствия. Кажется, в моём разуме что-то в эту минуту сломалось, я хотел было в протест завопить художнику, что тот совсем охренел, но что же не давало мне сделать этого прямо сейчас? Словно немой, я внимал каждому вздоху человека, что сидел в своей комнате и, включив рацию, бесстыдно творил такие вещи. Это шоу продолжалось минут десять-пятнадцать. Окончив своё дело, этот извращенец хрипло откашлялся и вскоре отключил аппарат нажатием кнопки. Понятия не имел, сделал ли Ларри это намеренно, или то была совершенно дерьмовая ошибка, однако, какое это значение имело? Эта ночь уже не предвещала сновидений. Ни в одном глазу. Я лежал один на один со своими смятением, смущением и.... мыслями о намерениях высокого металлиста.