— Мастер, что-то не так? — тревожно спросила Сайфер.
— Нет. Ничего, — отмахнулся он.
«Нет. Ничего»... страшные и прекрасные слова. Колдовские. Кажется, протяни вперед руку, скажи: "нет ничего" — и падет иллюзия, мир осыплется осколками зеркал, и останется только свет. Золотая вечность, всегда готовая обнять и упокоить любую заблудшую, заблудившуюся душу. Последнее откровение, абсолютная истина, властью своего существования стирающая глупую грёзу о бытии.
Так верили предки-миралука, по крайней мере. Иногда, в особо невесёлые минуты,
Тристену хотелось разделить их веру; иногда он задавался вопросом: а что предки думали, когда вместо света к ним пришла столь же бескомпромиссная, всепожирающая тьма, безымянное чудовище в человекообразном обличье, которого шёпотом поминали, как Владыку Голода. Если вообще решались его упомянуть, конечно.
Теперь та же тьма угрожала всему мирозданию. Так говорил брат Реут, а брат Реут всегда знал, что говорит. Император устал от человечества и хочет поглотить всю Галактику, чтобы не было больше всей этой утомительно-живой возни...
Одной из стандартных медитативных задач на сопротивление страхам и надеждам была установка «вообрази, что все сказки — на самом деле слегка искажённая реальность». Трис обычно сосредотачивался на всяких страшных колдунах и ведьмах, ну или на Серой Бабке[1] — а надо было, значит, втыкать на Тёмного Ситхового Императора. Может, был бы тогда готов к нынешним откровениям.
Явление загадочного чисса спутало все планы. Тристен должен был просто подготовить почву для неминуемого — названного в восском пророчестве — визита Избранного на Тарис. Создать нужные препоны, убрать лишние... словом, хорошенько поработать. А вместо этого он сидел сейчас и ломал голову над словами учителя, над тем, как могут быть правдой оба рассказа, над тем, какое отношение ко всему этому имеет треклятый вениковый колдун.
— Мастер, у вас входящий вызов, — снова Сайфер.
— Перебрось сюда, — вздохнул он.
— Это девушка из гарнизона, — уточнила разведчица. — И у неё имперский акцент. Каасский говор.
— И не такое бывает в этом мире, волею Троих, — пожал он плечами.
Хорошо, что предупредила. Трис часто ориентировался на слух, говоря по дальней связи. Мог и ошибиться — и провалить всю операцию.
— Мастер Кулу, сэр? — и правда, чистейший каасский выговор. — Надеюсь, я не помешала?
Он смутно видел фигуру, сплетённую из сомнений, жгучей веры, гордости и неуверенности в себе. Совсем ещё юная, с руками целителя и сердцем воина, и печатью мученицы на лбу. Интересная девушка.
— Нет, вовсе нет, — он качнул головой. — Кто вы и чем я могу вам помочь?
— Сержант Дорн, мастер, сэр, — представилась она. — Спасательно-розыскные работы.
— Подчинённая капитана Нелекса, значит? Что ж, очень приятно. Я так понимаю, моя помощь будет нужна в розыске или спасении?
— Не совсем, ми... мастер, сэр. — «Забавная оговорка; значит, выросла в Империи?» — Я хотела поделиться с вами своими сомнениями. Волнениями. Понимаете, слишком много человек пропадает бесследно. Больше расчётной величины. Много больше. И следов отыскать не удаётся.
— Это Тарис, сержант. Здесь водятся всякие злобные твари.
— Мастер, сэр, простите, но вы оскорбляете мою компетентность. Эти, как вы выразились, твари внесены в реестры, они поддаются расчёту и анализу. Они, наконец, оставляют обгрызенные кости или пополняют свои ряды новыми ракгулями, одетыми в нашу форму.
Последнее, что ему сейчас было нужно — новая тайна, которую срочно надо было разгадать. «Ну что, Жойез? Хотел снова побыть джедаем? Получай. Ты же здесь единственный доступный...», — тут он прервался, припомнив данные с брифинга.
— Погодите-ка, Дорн, — он склонил набок голову. — Разве к силам капитана Нелекса не приписан мастер Син Тикан? Опытный следопыт и великий охотник? И его ученица? Отчего вы обращаетесь именно ко мне?
И без того не очень ясный образ девушки затуманился ещё больше: рухнул под ударом волны неуверенности, окутался мелкой взвесью страха и решимости.
— Поймите, мастер Кулу, сэр, я не из тех, кто нарушает закон! — поспешила она оправдаться. — Но я... — внутри неё брызнули слёзы, но наружу они не вышли. — ...я не могу говорить с мастером Тиканом из-за того, в какой сложной ситуации нахожусь. Я дезертир, мастер Кулу, сэр. Перебежчик, — мигом поправилась она.
— И вам не доверяют, считая, что предавший единожды — предаст и снова? Сочувствую.
Значит, не однофамилица. Дорны, Дреллики, Бессикеры, Пайроны — опора Империи, семьи, редко дарившие миру одарённых, но неизменно — крупных военных и государственных деятелей. Что могло толкнуть урождённую Дорн на измену и бегство к врагу?...
«А что могло толкнуть урождённого Кулу? Всё одно, одинаковое по обе стороны границы: ложь, слякоть лицемерия, мерзость преступлений, стыдливо прикрытых именем долга.»
— Мастер Кулу, сэр, вы выслушаете меня? — тёмное пламя отчаяния охватывает её. — Потому что моё... происхождение — лишь половина беды. Вторая половина — то, что я не могу доверять мастеру Тикану. Его поведение... оно начинает напоминать мне о худших представителях наш... имперского правящего класса. Тех, которые заигрались с Тьмой и стали... неуравновешены.
— Тёмная сторона искушает всех, не заботясь о навешенных ярлыках, — грустно констатирован Тристен. — Конечно, я охотно вас выслушаю, Дорн. Если вам удобнее подняться ко мне на корабль — поднимитесь. Если нет, укажите место встречи.
— Я приду, мастер, сэр. Через полчаса у меня личное время, вас устроит? И ещё: в числе пропавших сегодня упомянута ваша ученица, рыцарь Ашес.
— Приходите, Дорн. Поговорим, — кивнул он и прервал связь.
В его каюте спал чисс — живой неуместный артефакт, непонятная ошибка природы. За стеной нетерпеливо бродила туда-сюда по коридору Сайфер (ситы всё-таки совершенно не умеют бороться с тревогой). Через полчаса его ждала встреча с Дорн-перебежчицей.
Но стоило открыть глаза, сняв повязку — как он видел учителя за столом, и рыжеватый Коррибан по ту сторону псевдогласса. И учитель усмехался ему, и гладил по голове, и говорил:
— Ничего, Трис. Ничего. Ты ведь джедай. Значит, ты справишься.
* * *
«Жирная морда Килрана просто создана для мерзких ухмылок», — мрачно подумал Кейн.
— Благодарю за доставленное удовольствие, — сообщил тот. — Видеть джедая готовым предать одного из своих союзников ради спасения других... о, такое блюдо не каждый день подают. Как и наслаждение лицезреть героиню республиканской пропаганды в виде жертвы военно-полевого суда. Не правда ли, милая госпожа посол, иногда мировая справедливость может стать очень неприятной?
Тви'лекка выгнула шею и плюнула в голограмму. Кейн поморщился: оскорбить таким образом Мясника всё равно не вышло бы, так зачем выставлять себя неуравновешенной дурой?
— И, — жирдяй развёл руками, словно извиняясь, — мне, право, очень жалко и даже стыдно, дорогой мастер-джедай, но я должен отвергнуть ваше щедрое предложение. Понимаете ли, — он доверительно понизил голос, — вы всего лишь предлог. Ваш милый кораблик, ваша госпожа посол, ваш капитан и пассажиры, ваш ручной предатель и лично вы, мастер-джедай — всё это совершенно незначимо в моих глазах. Но ваша гибель, о! Ваша гибель будет историческим событием. Республика не оставит её неотомщённой, я уверяю вас.
— Новая война, — прошептал кошак. — Он хочет начать новую войну!
— Но зачем? — недоумённо протянул Редвин. — Империя ведь не выдержит новый цикл боевых действий, она и так на последнем издыхании!
«Странно, что это сказал он, а не мой ученик». Тот, кстати, замер, аки леди Скьялла[2], и хорошо, если хоть дышал — так был ошарашен. Наконец, он опомнился:
— Это преступление, Килран!
— Будущее рассудит, — Мясник пожал плечами. — И в этом будущем мы с Дартом Ангралом будем прославлены как победители Республики, уничтожившие наконец эту омерзительную гадину. Засим позвольте откланяться!..
Отвесив издевательский поклон, он исчез, оставив Кейна кусать губы и сжимать кулаки в бессильной злости.
* * *
— Где ты была все эти годы?
Та, которую назвали маршалом, пожала плечами:
— Много где, Реваншист. Много когда. Много кем.
— Много кем?
Та покачала в бокале синее снежное вино.
— Много кем, да. Понимаешь, если... если однажды повезло родиться? Не знаю, как сказать точнее, пусть будет так. Если однажды повезло родиться, бесследно исчезнуть уже не выйдет.
— Но и занять своё место — тоже? — подхватила мысль её собеседница.
— Именно так. Но иногда в истории появляются... свободные места. Я не знаю, откуда — никогда не баловалась философией Силы. Знаю только, что мне доводилось их занимать.
— И на что это было похоже?
— Не находишь, что беседа превращается в допрос? Это потому, что твой десерт кончился?
— Я прошу тебя, Маршал. Мне ведь правда это нужно, а больше я никого не знаю, кто может мне помочь.
Маршал качнула головой:
— Всё-таки наглое ты создание... но хорошо, получи. Я просто оказывалась где-нибудь и когда-нибудь. Иногда я хотя бы смутно знала, кто я теперь — какова моя роль и имя. Но чем дальше, тем...
— Погоди. А сколько раз это повторялось? Сколько жизней мы уже разменяли?
— Десять? Или пятнадцать? Я не могу ответить точно, Реваншист. Но пару раз мне даже довелось снова побывать собой. А ты насчитала сколько?
"Реваншист" тупо смотрела прямо перед собой.
— Десять. Или пятнадцать, — повторила она тихо. — Скива милостивая, я думала — дважды, боялась что трижды или даже четырежды... Маршал, ты должна мне помочь!
— Кому должна? — та лениво отпила из бокала. — Реваншист, когда ты уже поймёшь, что вопли и призывы — плохая тактика?
— Когда она перестанет работать? В любом случае, ты правда должна. Себе, мне, своим близким, которые тебя потеряли, — она болезненно дёрнула уголком рта. — И тем, кто так же вот попал в колоду мешающихся судеб, кто стал не-собой. И их близким.
Беспомощно всплеснув руками, она устало прикрыла глаза. Её собеседница усмехнулась:
— Что мне в тебе нравится, Реваншист — ты себе не изменяешь. Падаешь, разбиваешься, бьёшься о стену лбом, но упорно не изменяешь даже тогда, когда всё подсказывает, что пора бы уже.
— У нас это семейное, знаешь ли.
— Хулисы, да... — кивнула та. — Если честно, не представляю, чем я могу помочь. Без флагмана и флота я — всего лишь немолодая покойная алкоголичка.
— А тебе и не надо. Я представлю за нас обеих, — решительно заявила Реваншист.
Её собеседница только развела руками — её привычный, видимо, жест — и, допив вино, снова наполнила бокал до краёв, но теперь лиловым куарренским.
