Потомки лорда Каллига

В спасательном челноке нет смысла сидеть тихо. Ни один звук, ни одно движение не пробьются из него наружу. Они так сконструированы: в случае захвата судна, враг не должен понять, что челноки не пустые. Дядька Андроник говорил, этим часто пользовались его пираты: пробирались на корабль, забирались в один из челноков и ждали выхода в гипер. Тогда вскрывали плазменным резаком люк, выходили наружу и делали своё пиратское дело. Он же рассказывал жутковатые истории о том, что случалось из-за того, что звуков наружу не проникает, а люк открыть после загрузки челнока невозможно ни изнутри, ни снаружи до завершения цикла «выход-посадка». В спасательном челноке нет смысла сидеть тихо, но они всё равно боялись шевельнуться — так и сидели, замерев в красноватом свете аварийных лампочек, как сразу после загрузки. До того катар пошаманил с кнопками на крышке люка — включил тот самый режим защиты, в котором челнок не пошлёт сообщение о загрузке на центральный узел. Ран спрашивал дядьку Андроника, почему этот режим никак не отменят — такое же раздолье пиратам. Тот долго объяснял, но в целом получалось, важнее дать команде шанс на спасение при захвате судна, чем предотвратить все возможные риски. Но долго сидеть в челноке было нельзя: запас кислорода в статичном режиме был невелик, и на возобновление он шёл только в фазе выхода. Предатель Риан сидел на полу и тихо бинтовал своему учителю обожжённое выстрелом плечо. Катар плотным комком свернулся на сиденье. Сам Ран припал к иллюминатору — за которым было смутно видно серые рёбра челночной шахты и больше ничего. Им оставалось только сидеть: даже отстегнуть челнок они должны были не сами. Это каким-то чудом сделает волшебный друг предателя — лорда — Риана, агент Чорхан. Потому что иначе есть шанс, что их всё-таки остановят, и тогда прощай Галактика, приятного аппетита, Император. Голубая полоска, обозначающая количество кислорода, ползла вниз. Ран попытался уйти в медитацию — так можно почти совсем не дышать — но у него не получалось. Вместо ровных и покойных картин — деревьев, водоёмов, красных песков и рыжей растущей из них травы — он видел то бедолагу лорда Долоруса, то самого себя, то учителя, то погром на Джурио. Медленно-медленно ему удалось успокоить себя, пройти сквозь все слои времени и памяти и вернуться к самому простому: к тому, как сидеть под палящим солнцем, раскладывая по кучкам обжигающе-горячие пластинки чёрного хрусталя. Более толстые и плотные — в одну, мелкие и тонкие — в другую, гладкие и длинные — в третью. Ничего, кроме простой задачи, понятной и ребёнку — младенцу. Только солнце и три кучки, и множество горячих пластин с острым-острым краем, который так легко рассекает кожу. Но резаться нельзя — накажут. Толстые и неровные — в одну, мелкие чешуйки — в другую, длинные и гладкие — в третью...

* * *

С их последней встречи Боров[1] Килран ничуть не изменился: всё тот же гигант, затянутый в стандартную армейскую форму, едва сходящуюся на изрядном брюшке. Едва ли изменились и его вкусы: экзоток он всегда любил. — Всегда одобрял решение расширить набор в армию и Ситскую Безопасность, — сальный взгляд задержался на декольте и скользнул ниже. — Такие красавицы, как вы, агент... — Позывной "Призрак", — она улыбнулась, демонстрируя клычки. — Даже для меня? — чувствовать его руку на талии и ниже было неприятно, но Тремейн привычно напомнил себе: всё, что происходит, происходит не с ним. «Ты сам не имеешь к этому никакого отношения, ты здесь на работе». — О нет, гранд-мофф. Вы — особенный. Для вас и вашего допуска — я агент Вивьен Шарпкло, — ответила она, мягкой лапкой попытавшись его отстранить. Кажется, он принял это за попытку заигрывания. Перехватил руку, чмокнул в безволосые подушечки, плотнее сжал за талию (и ниже). Потом отпустил, вызвал дроида-официанта. — Вивьен, — тот тяжело вздохнул и уселся, явно подумывая, как бы затащить агента к себе на колени. — Я знал одну Вивьен, тоже кошка была. Бешеная! Про неё, знаете, республиканцы сняли целое кино, а я с ней не одну ночку провёл на Тарисе. И это было правдой: Тремейн отлично помнил, как его первая любовь, прекраснейшая в мире девушка и Ашла во плоти, уходила на частную яхту Килрана. Уже тогда гранд-моффа и уже тогда изрядного уродца. Но как это касалось Вивьен Шарпкло, блондинки чуть за двадцать? Она и не родилась тогда, когда её рыжая тёзка умирала на руках своего мальчика-поклонника... Что она могла ответить? — Знаете, я всё время боюсь. Это пройдёт с опытом, скажите? Боюсь неправильно себя повести, не так повернуться, испортить репутацию катаров в Империи... опоздать из-за нехватки гипертоплива, — она грустновато усмехнулась. — Уж лучше бы я была бешеной, как та моя тёзка, да? — Многим так кажется, — гранд-мофф подвинул ей бокал с горьковатым коктейлем "Улыбка Найрисс". — Но на самом деле из тех, кто всего боится, однажды вырастают лучшие, точнейшие и неуловимейшие агенты. А бешеные... для бешеных есть передовая. Там, милая моя, всегда много героев, но ни вождей, ни профессионалов там не водится. Она сделала глоток, рассудительно кивнула. — И всё же неприятно быть трусихой, — доверительно вздохнула. Килран растянул мерзкую рожу в подобии добродушной улыбки: — Ну какая же вы трусиха! Истинно трусливый человек попытался бы на остатках топлива дотянуть до цели, но никак не посмел бы тревожить имперский флагман на задании. Просто ваша храбрость не безрассудна, агент Вивьен. — Если вы так считаете, гранд-мофф, я буду почаще вспоминать ваши слова, — она явно польщена его вниманием. — Техники говорят, ваш корабль нуждается в ремонте, — правда только наполовину: "Фантом", конечно, не в лучшей форме, но летал бы ещё и летал. — Я могу приказать отремонтировать его в рамках межведомственной помощи, а вы долетите до... — Чампалы, — вставила она. — До Чампалы в качестве моей гостьи. Не возражаете? Катарка прижмурила жёлтые глаза, всем видом выказывая согласие. Да и чему тут возражать? Приятный собеседник, шансы на карьерные бонусы... Тем более, отказываться было заведомо поздно: "Фантом" закрыт в ремонтном доке, а по стенам и полу прошла характерная дрожь перехода в гиперпространство. Спину Тремейна обожгло: это Икс отсоединил челнок. Основная задача была выполнена. Оставалось терпеть борова и не вызывать подозрений до выхода у Чампалы.

* * *

Когда челнок отсоединило и завертело в сюрреалистичном вихре автовыброса из гипера, Кейн невольно сделал несколько судорожных вдохов. И не он один: ученик тоже словно вспомнил, что дышать можно и нужно, солдатик тщательно делал вид, что просто пытается выровнять дыхание из-за бешеной турбулентности... только Редвин не пошевельнулся, продолжая беззвучно шевелить губами: «Первая кучка, вторая кучка, третья кучка». Наконец их прекратило бросать вверх-вниз и в стороны, а лица и предметы приняли привычный вид и перестали казаться экспонатами павильона кривых зеркал. Первая — самая сложная, самая страшная стадия побега была позади. Впереди была вторая: снова сидеть и ждать, пока явится какой-то мужик из СИС и подберёт их. — По крайней мере, — оптимистично сказал он, — на сей раз у нас гораздо больше времени до отключения систем жизнеобеспечения. Ученик хмуро усмехнулся: — Да уж, есть милый шанс сдохнуть от голода и жажды задолго до того, как сможем задохнуться. — Главное, мы спаслись, — катар потёр лапой переносицу. — От той смерти, я имею в виду. И теперь сможем сообщить о заговоре куда следует. — Где нам не поверят, — соизволил Редвин выйти из медитации. — Скажут: Империя опять атакует Республику, война-шмойна, вперёд, всем убивать злобных ситхов. — А что их, щадить что ли? — пожал плечами катар. — Они ж ситхи. Вопрос был философский, конечно. Ещё недавно Кейн тоже бы недоумевал: ну что, щадить их, что ли? Но у него был ученик. А у того была какая-то семья, а учитель всегда говорила ему: близкие наших учеников — это наши близкие. Вот и выходит, что где-то там, по ту сторону, у Кейна внезапно нарисовались близкие ситы, которых... — Джедай должен щадить по умолчанию, — веско ответил кошаку Редвин. — Джедай не должен убивать, если может не убить. Потому что гибель каждого разумного существа есть гибель вселенной. Вот ты лично готов взять ответственность за отдельно взятый конец света? — Это такая, довольно злобная вселенная, — возразил солдатик, но без особого энтузиазма, больше из чувства долга. А потом капсула вздронула и её определённо потянули к видному в иллюминатор крупному кораблю — красному крейсеру монкаловской постройки.

* * *

Люк открылся, и первым делом Ран услышал знакомую музыку. Эта мелодия... он не помнил её названия, но она крепко ассоциировалась с домом, с каасской квартирой учителя, с репродукторами и каналом имперской культуры. Лорд Риан тоже нахмурился, вспоминая — или вспомнив и теперь силясь понять, к чему оно. Кейн и катар просто недоумённо подняли головы вверх к люку. Откуда посыпались золотые монеты вперемешку с лепестками цветов, и Ран мгновенно понял, что это, чёрт возьми, за музыка — и в ужасе застыл, потому что дать единственно-верный, спасительный совет означало бы себя выдать. Хоть бы лорд Риан оказался любителем театра! — Лепестки! — прошипел тот, и Ран мысленно выдохнул. — Не вздумайте подбирать монеты, берите лепестки! И сам первый набрал две полных горсти. Музыка стихла. Кто-то рассмеялся и провозгласил: — Радуйтесь, ибо я принёс вам свободу! А затем в люк, красивый и нереальный, спрыгнул Квинт Штейнбах — в розовой рубашке, синем кафтане и надетой поверх него длинной полупрозрачной накидкой без рукавов, расписанной зелеными розами. В юбке-штанах от инквизиторской полевой формы. С длинной трубкой в руках и с мечом у пояса. Замер, едва касаясь пола кончиками пальцев босой левой ноги и повторил: — Радуйтесь! Ибо в вашу осень пришла весна!