* * *
— Поймите, как вас там мастер Штейнбах, — наседал кошак, — мы все понимаем всю глубину опасности, в которой находится Корускант! Честно! Ни один из нас не желает ни грана зла этой прекрасной планете! Но! Мы обязаны доложиться нашему начальству, иначе нас сочтут дезертирами. — Общественное мнение — презренный раб, в каждом видящий сурового хозяина. Не стоит к нему прислушиваться. — Да мы бы и рады, — тот дёрнул левым ухом, — мы бы и рады, но нас тогда будут искать по всему великому городу, чтобы отдать под трибунал. А нам вроде как с угрозой бороться надо, не? Штейнбах явственно задумался, потом широким жестом — рукав хлопнул на ветру, как крыло пёстрой явинской птицы — указал куда-то в сторону здания Сената. — Хорошо. Я даю вам четыре часа на то, чтобы привести в порядок мирские дела. Ступайте! И они побрели. Кошак (надо бы уже запомнить его имя) направился в сторону таксо: по отпечатку пальца ему были обязаны предоставить бесплатный проезд до здания Военсовета. Джедаям, к сожалению, таких услуг не оказывали, и Ран отправился пешком — благо, от цели его отделяли три площади и четыре пешеходных моста, то есть совсем немного. Исаак непонятно зачем увязался следом. — И всё-таки жаль, что денег нет, — пробурчал Ран через десять минут, когда его очередной раз едва не спихнули с моста. — Могли б ехать в комфорте, так нет же... — Нет денег? — немедленно сказал кто-то за спиной. — Хочешь быстро заработать? Ран сморгнул глазами и обернулся на голос. — О, да, ты же ещё больший красавчик, чем мне казалось! — восхитился плюгавый типчик с блестящим от лака чубом. — Верь старому Нерхефу: такой красавец, да ещё мириаланин, за пару роликов соберёт столько, что сможешь хоть трижды в день за пивом на таксо ездить. Ран снова туповато нахмурился, потом сообразил: он же сменил джедайскую униформу на... на то, что подобает носить инородцу на имперском корабле. И меч у него не на виду. А должен быть на виду, раз такие предложения без спросу делают. Так что он просто вынул меч из рукава и повесил на пояс. Зря: "старый Нерхеф" немедленно бухнулся на колени и принялся умолять о прощении. — Я же не знал, что вы джедай, — бормотал он, — откуда же знать, вы же без регалий, мастер джедай, я же думал, вы простой инородец, как все другие... Носком сапога Ран брезливо отодвинул его в сторону и поспешил дальше. — А мог бы руку отрубить, — рассеянно сказал Исаак. — Или ногу. Но лучше всего голову. Тело потом роботы всё равно уберут. Для Рана это было знакомо и понятно: одарённые имеют право, неодарённые обязаны терпеть, мир делится на лордов и их рабов, вот эта вся дрянь, из-за которой Империя однажды погибнет, если не изменится. Но Редвин был другим. У Редвина не было учителя, который всегда говорил: — На самом деле между нами и ними почти нет разницы, разве только в терминах. Где-то говорят "лорд", а где-то "мастер", но дрянь одна и та же. Но и добро одно и то же, Ран, добро тоже, — и добавлял: — потому-то у нас и не выходит сосуществовать, что мы на самом деле слишком похожи. Редвин был идеалистом. Редвин почти ненавидел сейчас тот факт, что он — одарённый, а значит, по природе своей часть этой несправедливой системы. Но Редвин хорошо воспитан, поэтому он только сказал: — Я не считаю, что я вправе быть судьёй и палачом человеку, которого встречаю впервые в жизни. А законов, к великому моему сожалению, он не нарушал.* * *
Они сидели на пороге бункера и гадали, живы или мертвы лежащие на койках в госпитальных палатах люди и нелюди, превратятся ли они в гулек и что всё-таки делать с тремя живыми имперскими солдатами, чуть не ставшими жертвой... нет, совершенно не безумного учёного. В центральном зале, облитый кесселином, догорал Райлер Дорант, Погромщик, за голову которого когда-то предлагали столько, что можно было целый небольшой флот прикупить. — Я бежала из Империи, потому что там вот такое было в ходу, — тихо сказала Дорн. — Когда-то давно я бежал от вот такого из Республики, — честно ответил Трис. — Но вы вернулись, несмотря ни на что? — Через много лет, офицер Дорн. Через очень много лет. — У меня там семья. Отец, мать, брат... они тоскуют и злятся. Но я ведь не могу вернуться. Я так красиво уходила! — она горько усмехнулась. — Знакомо, — кивнул Трис. Хотя честь по чести именно семью он вспомнил только сейчас. Все эти годы он оглядывался в первую очередь на учителя, во вторую — на товарищей по орденскому клану. «Теперь эти товарищи — большие магистры: Сатель Шан, Оргус Дин...» — Я не могу вернуться, — повторила она. — Не могу, это будет как-то... жалко. Тристен улыбнулся: — Не отвергай жалость. Она чистый дар любящего сердца. И не бойся осуждения. Оно как игрушечный меч: бьёт, но не ранит. Звучало банально, но зато по-джедайски. Потому что джедайские банальности Тристен готов был говорить хоть вечно. — Они не будут воспринимать меня всерьёз! — воскликнула девушка. — Сегодня ушла, завтра вернулась, никакого постоянства мнений. — Разве это важно, если ты знаешь, что всё всерьёз? И разве ты не сумеешь им объяснить? — Сумею, наверное... но они отдадут меня под суд, ведь я дезертир и предатель! — Что поделать. Убеждения предполагают готовность за них пострадать, — пожал плечами Трис. Юная Дорн нахмурилась, потёрла лоб. — Такое чувство, что вы меня убеждаете вернуться в Империю, мастер джедай. Но как такое возможно, вы ведь... — Джедай, — Трис снова улыбнулся. — А джедай служит лишь истине, и Силе, в которой истина отражена. Не государствам и не правителям. В идеале, по крайней мере, — он вздохнул. Реальность, увы, к идеалу даже не приближалась. — Поймите, офицер Дорн: добро и зло, правда и неправда, благородство и подлость не имеют национальности, подданства, гражданства... они просто есть. Дрянь не станет ни меньше, ни больше дрянью, сменив хозяина. Так и благородный человек не станет более благородным просто от пересечения границы. Мы живём в мире, раздираемом враждой на пустом месте, мы всё время пытаемся найти себе врага, но правда в том, что мы одинаковые и именно потому так ненавидим друг друга. Потому что видим напротив отражения своих собственных слабостей, недостатков, грехов, ошибок... Девушка молчала довольно долго, рассеянно глядя, как ветер шевелит жухлую траву, как солнце золотит верхушки больных деревьев и разрушенных небоскрёбов. — И потом, — добавил он подумав, — я просто, как всякий старик, хочу уберечь вас от повторения моей ошибки. Чтобы вам было, куда вернуться. Чтобы вы не прождали слишком долго. — А сколько ждали вы, мастер джедай? — Полсотни лет. Согласись, многовато. — Да, — почти с ужасом согласилась она. — Да! Они сидели и смотрели в пёстрые разводы токсичных облаков на небе, в тишину небольшого леса и шорох ветра в траве. И думали — каждый о своём.