Потомки лорда Каллига

Как и каждый день, Ишит проснулся на рассвете. Но сегодня, впервые в жизни, он спал в большой спальне. Сегодня — впервые в жизни — он был один. Больше не было рядом наставника. Не было тёплой руки, которая укажет путь, голоса, который напомнит забытое и поведает неизвестное. Ишит лежал в постели и слушал, как свистит ветер, кружа вокруг его башни, как переговариваются в гнезде над окном безымянные серые пичужки, каплет с карнизов вода от ночного дождя. Наконец, он встал. Подошёл к зеркалу и удивился тому, что отражение было то же, что и вчера. Заплёл волосы в косу. Обулся. Надел чёрную мантию. Надел кожаный воротник, зашнуровал кожаные поручи. Прижал алым поясом алую ленту, свисавшую с воротника до самого подола. Пристегнул к поясу стальной нож и плетёную сумку. Но в зеркале всё ещё отражался всего лишь Ишит — пусть и надевший все положенные цензору регалии, но тот же, что был вчера, позавчера, месяц и год назад. Чуда не произошло. Но время шло, и Ишит шёл за ним следом. Он не чувствовал себя цензором, но он знал, что должен делать: прочитать утреннее правило, спуститься в цокольный этаж за благовонными палочками, расставить их в витражной галерее, где теперь одним окном стало больше, зажечь... Старший Цензор Мерисэль, как и все старшие цензоры до него, не смотрел вниз. Его взгляд был прикован к центральному окну, центральному изображению — к коронованному солнечными лучами мужчине в ало-пурпурных одеждах и стоящей рядом с ним женщине в лазурном покрывале, прекрасной, как сама тьма. — Vaar'ia ke Dar'ia nar ar'ia... — что означали эти слова? Ишит не знал, как не знал Мерисэль, и не знала бывшая до Мерисэля Старший Цензор Аттар, и наверное, множество до неё. Он просто повторял слова — как птица, не заботящаяся о значении и знающая лишь мелодию, сочетание звуков, которые ей по нраву. Боги любят птиц. Боги любят цензоров. Поэтому цензоры не должны есть птичье мясо, как братья не должны есть братьев, а сёстры — сестёр. Благовонный дым поднимался выше и выше, заволакивая строгие, равнодушные и ласковые лица былых Старших Цензоров. Близилось время завтрака. Со вчерашнего дня оставалось ещё немного жареной каши, спелое ониблоко и кусок холодного мяса, поэтому Ишит решил не морочиться с готовкой для себя и загрузил в синтезатор только заготовленную загодя траву, поставив выходным запросом хлеб. Синтезатор замигал пёстрыми огоньками и загудел; последний месяц гудел он всё громче. Старший Цензор Мерисэль считал, что это признак поломки, но какой — ни он, ни Ишит не знали. Синтезатору было столько же лет, сколько башне, в конце-то концов. Кто его установил? Кто построил башню? «Империя», — отвечал Мерисэль. И пока стоит башня, пока в ней живут цензоры, храня бумажные книги с непонятными буквами, молитвы из непонятных слов, синтезатор и свои обеты — Империя будет стоять, ей будет благоволить ало-голубая чета с витража и Сила убережёт её от любого зла. В Империи трава на лугах красная, а небо — синее, и в золотых дворцах живут прекрасные господа-лорды, не зная печали и не ведая сомнений. В Империи нагая богиня хранит законы, а её брат — людей от законов. В Империи все равны перед Императором, от последнего раба до величайшего лорда, а сам Император вечно помнит о царящих над ним богах. Если цензоры будут хранить свои обеты, говорил Мерисэль, однажды Империя вернётся и установит закон во всех мирах. «И прогонит мерзавцев-ситхов с их поборами да побоями», — заканчивал он всегда, и каждый пятый день сжигал пятую часть их нехитрого ужина на алтаре в витражной галерее, чтобы боги приблизили срок возвращения Империи и гибели ситхов. А пока приходится терпеть. Выглядывать из окна, прежде, чем спуститься: не поджидают ли там весёлые ребятки в доспехах? И если да, то в каких — чёрно-красных или бело-рыжих? Бело-рыжие жаждали выгнать цензоров и передать башню джедаям, но от них всегда можно было откупиться самогоном. У чёрно-красных дисциплина была построже, но и хотели они немногого: всласть поорать, немного поколотить и убедиться в своей власти. И те, и другие ещё хотели повстанцев, но уж этого им было не видать, как ирьязу своих рогов. И не потому, что Ишит или Мерисэль были такие уж патриоты Балморры; у них не было дома, кроме башни здесь и Империи где-то там. Нет. Просто цензорам запрещено обманывать доверие. Синтезатор издал длинную трель, и это значило, что хлеб готов. Можно грузить на тачку и катить её вниз по тропинке в сторону деревни. Там он оповестит о смерти Мерисэля (даже про себя произнести это слово — "смерть" — было неуютно) и отдаст товар, а взамен получит что-нибудь вкусное на ужин. А потом, может быть, попросят рассудить чей-нибудь спор. Или спрятать в подвал повстанцев. У деревенских вечно была наготове куча дел, в которых никак без цензора... Чем ближе к деревне, тем тяжелее висел в воздухе запах химической гнили, которой республиканцы недавно обработали поля, чтобы ситхам не достался урожай. Ситхи обещали всё исправить (и забрать потом две трети урожая), но пока не спешили. То ли забыли, то ли и без того дел хватало. И что делать, когда синтезатор сломается? Что будут есть деревенские? А Ишит? Цензорам было запрещено зарабатывать, они жили подаянием и тем, что производил синтезатор. «Незачем об этом думать», — напомнил он себе. Если слишком много думать, легко впасть в отчаяние, а цензоров, как птиц, любят боги. Они и прокормят. И конечно, он не ошибся насчёт повстанцев. Стоило выйти из деревни и повернуть тачку к дому, как... — Ишитик! — рядом притормозил ховеркар, из окна которого высунулся господин Пайн — или, как его называли в переговорах, "смотрящий по региону Серая Звезда". — Ишитик, хочешь, подвезём? — Мне нельзя, господин Пайн, — напомнил он в который раз. — «Если можно дойти пешком, цензор должен идти пешком», гласит закон. — Можно ли ходить пешком, когда друг предлагает подвезти? — пошутил тот и обернулся внутрь кара. — Зенит, это из той самой башни, о которой я говорил. Ишитик, как там старина Мерри? — Старший Цензор Мерисэль скончался вчера вечером, господин Пайн. — И кто теперь за старшего? Ты? — тот посерьёзнел, но на дешёвые соболезнования размениваться не стал; и то добро. Господин Пайн вообще был человеком дела, не зря его повстанцы за главного держали. — Я. Теперь буду Цензор Ишит, — звучало это тоже странно и чуждо. — А почему не Старший Цензор, как Мерри? — У меня ещё нет младшего, — пояснил он. — А когда будет? — Когда боги того пожелают, — пожал Ишит плечами. — Вам опять в подвале отсидеться? У нас синтезатор скоро сломается совсем, чем я людей кормить буду? Травой? — А мы его починим, Ишитик! У нас знаешь, какие мастера? — Все у вас мастера, да что-то никто не работает, все только бегают и взрывают... — хроно на запястье чирикнуло, и это значило, что в первый же свой день он ухитрится опоздать к дневной молитве. Или нет? — Ладно, господин Пайн, если довезёте до башни меньше, чем за полторы минуты — суйте мне в подвал хоть целый полк! Он как раз закончил молитву и спустился вниз подготовить новый водяной барабан[1] — позавчерашняя артподготовка унесла тринадцать жизней, сказал районный староста деревенскому. И ещё пятеро не вернутся из повстанцев, а трое — из республиканской армии. Господин Пайн, занятой человек, уже уехал, а вот его приятель крутился возле синтезатора, махал какой-то штуковиной. Здоровенный такой тви'лекк, золотой, как солнечный свет. Что он и его собратья забыли здесь, на Балморре? Чем она им так дорога, что они готовы умереть за неё? — Зенит, — представился гость. — Интересно тут у вас, господин цензор. — Ох уж эти клички! Нет бы по имени назваться, как господин Пайн, — вздохнул Ишит. Издевается гость, что ли? «Нет. Просто ты и в самом деле теперь — господин Цензор». — А зачем тебе моё имя? — тви'лекк осторожно снял крышку синтезатора и помахал уже внутри. Ишит как раз закончил писать первое имя на заготовке и показал её гостю: — Напишу, когда помрёшь, — местные имена странно сочетались с извивистыми буквами древнего языка, но на святом барабане бейсиком писать было бы ещё более странно. — Как этих вот. За последние два года пять новых барабанчиков сделать пришлось, мрёт ваш брат, как мухи. Гость изучил барабанчик, покачал головой, сказал что-то лекками, вслух прибавил: — Однако, невесёлая у тебя работа, мальчик. — Я не мальчик, мне скоро восемнадцать. А это не работа. Это просто так, чтобы боги мертвых пожалели. Закон говорит: кто заботится о мёртвых, достоин почтения у живых. Цензор должен быть достоин почтения. — Интересно, интересно... а там что? Твоя комната? — тви'лекк кивнул в сторону лестницы. — А туда тебе ход заказан, — сухо отозвался Ишит. — Твоё дело тут сидеть, а если доспешники придут — то в подвале. Там божье место, а не ваше. Синтезатор жить будет или как? Тви'лекк улыбнулся. Зубов у него было — на зависть. — Будет, будет, он ещё меня переживёт. Полная исправность. — А гудит так страшно почему? — А это потому, что чем сложнее операция по превращению сырья в еду, тем больше он тратит сил и тем сильнее должен себя остужать, чтоб не перегреться. Если хочешь, могу ему чуть подновить систему охлаждения. Но лучше не трогать. Помолчал и добавил: — Ран. Запиши имя: Ран. Ишит улыбнулся.