Потомки лорда Каллига

— А Собрик очень изменился с тех пор, как я тут последний раз бывала, — сказала тогрута. Как её звали, Риан пока не запомнил — ему плохо давались имена инородцев. Но не согласиться с ней было сложно: город, в который они прилетели, был обычным имперским городом. Строгие прямые улицы и дома стандартной сборки "колония-5" упирались в рыжие скалы или тонули во внезапном лугу с нарциссами, колченогие дроиды-охранники строго следили за дисциплинированными пешеходами. Мужчины в шапочках "рыбий хвост", дамы в тюрнюрах... право, так недолго и подумать, что вся республиканская жизнь ему приснилась, и вот он наконец проснулся. — Сегодня у господ делегатов культурная программа, — сообщил дроид, тоже типичный имперский дроид-экскурсовод. — Вы можете посетить музей независимости или оперный дом. — Империя, — тихо фыркнула дамочка из Гильдии Охотников. — Куда она ни приходит, везде обязательно появится музей чего-нибудь, оперный дом и ситховая отборочная комиссия. — Правильно говорить "ситская", госпожа, — поправил дроид. Других возражений ни у него, ни у Риана не нашлось. — Если господа делегаты желают посетить заседание отборочной комиссии центральского филиала Академии, вам следует... — Господа не желают, — оборвал его Кордан. — Была охота смотреть на избиение одних младенцев другими. — Боюсь, детские гладиаторские матчи не входят в запланированную культурную программу. Только опера, музей, приёмная комиссия и выступление самодеятельного оркестра. — Что за опера? — поспешила спросить девица Дорн. Должно быть, тоже соскучилась по нормальной культуре за время жизни среди республиканских дикарей. Или знала, на что похожи выступления провинциальной самодеятельности. — "Зимняя сказка"[1], — ответил дроид. — Замечательное произведение имперской культуры, демонстрирующее глубину всенародной травмы, нанесённой... — Они совсем с глузду двинулись, "Сказку" давать в честь нашего прибытия? — прямо спросил Кордан, и Риан был склонен согласиться. В репертуаре имперского театра были и более оскорбительные для Республики вещи, например, недавняя "Первая и последняя ласточка", но им сильно не хватало эмоциональной силы. А вот от Трилогии Катастрофы, говорят, сами джедаи проникались чувством вины и ненавистью к республиканскому строю. Но "Сказку" не ставили уже давно, не в крупных театрах точно — Риан её и не видел ни разу в жизни. И упускать шанс не намеревался. — Господин президент, может быть всё же оперу? Поверьте, мы не столь нежные цветы, чтобы увянуть от критики в адрес нашего Ордена, — сказал он самым что ни есть легкомысленным тоном. — Да, да, — попросила девица Дорн. — Я слышала, это великолепная вещь! — В главной роли, — сообщил дроид, — лорд Вистер, Артист Империи и верховный жрец Эшеса. Казалось, именно это убедило Кордана. Решительным тоном с лёгкой ноткой опьянения он заявил: — Значит, опера. Постепенно Риан начал сомневаться в правоте принятого решения. Конечно, строки Тайрелла не стали хуже от неловкой и скованной игры провинциальной труппы, но и спасти катастрофически непрофессиональную работу они были не в состоянии. И едва ли в состоянии был лорд Вистер — хоть трижды Артист Империи, а старость есть старость. Вистеру было не меньше полутора сотен лет. А потом на сцену вышел Ларез. Чуть прихрамывающий, уже немолодой дальнобойщик сошёл с трапа корабля, сощурил глаза в летящие с неба хлопья пепла, тихо сказал: — С ума я сошёл или сплю? Или сон безумный стал явью? На миг Риану даже стало страшно, таким настоящим был этот Ларез и таким живым, ясно видимым даже в Силе — его горе. Потом он улыбнулся. «Кажется, некоторые таланты с годами не становятся хуже».

* * *

Заливисто смеясь, обнажённая красавица замерла по колено в воде, придерживая волосы правой, унизанной тонкими серебряными браслетами, рукой. Тристен заворожённо смотрел на неё снизу вверх, но подняться с расстеленного на земле серого плаща, идти в воду... на всё это не было ни сил, ни желания. — Иди купаться, охотник! — позвала красавица. — Только купаться? — лениво пошутил он. — Пока только купаться, — лукаво ответила красавица. — А когда наш рогатый друг уйдёт... кто знает! Рогатый друг, смешной и нелепый мальчишка-ситх, сердитым рывком выдернул плащ из-под Тристена. Не был бы он уже красным — покраснел бы, наверное. — Да на здоровье, милуйтесь, — неестественно-громко сказал он. — Искупаюсь потом! Хороший сон. Не хочется оставлять его и возвращаться в новый, неуютный мир, где только тёплая темнота и холодная невыносимая яркость. Не хочется — но никуда не деться; Трис вытянул руку, нащупал стену, постарался подняться — и почувствовал, как мягкая, но сильная рука укладывает его обратно. — Лежите, лежите, господин чемпион, — сказал знакомый голос. Женский, низковатый, приятный. Где же Трис его слышал? Без зрения различать людей стало невыносимо сложно. — Целитель сказал, вам сегодня надо полежать. Потом выключим свет и попробуем привыкать к новым возможностям, — сказала женщина. «Целитель сказал» — значит, он всё ещё у сектантов. В воздухе не пахнет антисептиком — значит, не в большом лазарете, а в одной из множества маленьких комнаток для особых гостей. Вот и ещё одна новая для него вещь: судить о мире на слух, на запах, на ощупь. Миралуки презирали все чувства, кроме зрения; очевидно, зря. Он втянул носом воздух и ощутил острый, мускусный запах тви'лечьей кожи и сладковатый аромат духов. Такой знакомый, привычный коктейль. Он, кажется, даже вкус его знает! (Вкус; ещё одно чувство.) Он кажется даже помнил название духов: "Рилотская принцесса". Покупал их? Но зачем? Дарил? — Джуда! — имя сорвалось с губ само. Конечно, Джуда, красотка-секретарша с Хутты, с которой они так весело крутили роман двадцать долгих лет назад, когда он только ушёл из армии и начал карьеру охотника за головами. — Узнал-таки, господин чемпион? Я уж думала, совсем позабыл старую подругу! — засмеялась тви. — Но ты-то здесь откуда? — спросил он. — Ты ведь вроде капитал тогда поимела, когда Нимро помер, уехала куда-то фермерствовать с этой, сестрой твоей... Он не знал, что это — радость? Удивление? Неловкость? Он уже привык быть мастером Жойезом, гостья из прошлого охотника Тристена казалась почти чужой. И всё же, столько хорошего было с ней связано! Большая охота, свобода, знакомство с верными друзьями — Мандалором, Мако, Торианом, Чёрным Списком. Первая встреча с братом и ласки восхитительной Лахрис. — Капитал никуда не делся, — успокоила его Джуда. — Я тут по обету сиделкой. Целитель мою сестру от рагулянки спас в эпидемию, дёрнула нас нелёгкая в плохом районе поселиться! А я спрашиваю: сколько вам заплатить? А он отвечает, деньги мол презренный металл, дай от сердца что-нибудь. Я и сказала: у хатта вонючего работала, и у тебя поработаю. Так секретаршей, а если надо — то и сиделкой. И тут ты! Я и вызвалась последить, чтоб не переутруждался... Трис слушал её и улыбался, не особенно вникая в слова.

* * *

Ларез должен смотреть со сцены вдаль на этой арии; Сето всегда смотрел на неё. Зачем? Любви между ними не было. Тем более теперь, когда он — старик, а она — мертвец. И всё же, как всегда, блистательный обман сцены слишком прекрасен, слишком хочется верить, что она — та самая потерянная Ларизе, ради которой любящий муж (wyrm'riduur, вот уж что нет так нет) прошёл полмира. Не оставлю тебя, моя леди: Наяву или в тягостном сне, Белой строчкой по чёрному снегу Прорастёт наша жизнь по весне. Где-то там, далеко, расцветают поля, Где-то там распускаются звёзды; Где-то тёплая спит под ногами земля, В небе гром собирается грозный. Голос слышится твой: подожди, подожди... Ты всё смотришь мне вслед, замерев на пороге, Где-то там, далеко, где цветные дожди; Где-то там, высоко, где забытые боги. Она помнила премьеру этого спектакля. Смотреть его сейчас было... странно. Неуютно — и не только потому, что Сето словно узнал её даже в образе Тая Кордана. Потому что... Одинокий мужчина, подбирающий среди развалин города последнюю выжившую, девочку-подростка: «Как тебя зовут? — Не знаю. Не помню. Я помню только смерть. — Хочешь, я буду звать тебя Утрата? — Мне всё равно». Неужели тогда, с Визас, она невольно отыграла эту сцену? И сам этот город, словно оплавленный, с падающим с неба пеплом — до чего похож на Катар! Она видела себя то в главном герое, то в безумном "лорде" Леоне, беседующем с воображаемыми — в самом деле давно мёртвыми — женой и детьми, то в бедовом джедае Квинте, вынужденном своими глазами увидеть последствия бездумного исполнения преступного приказа. И — невольно вертела в пальцах фальшивый ноетикон. Постепенно пьеса отошла на второй план, уступила воспоминаниям — о службе на флоте, о сыне, о мандалорской войне и глупом юноше по фамилии Керрик. «Кто-то становится стариком, кто-то мертвецом, а кто-то — просто канцлером», — невесело подумала она. Актёры раскланялись, покинули сцену. Уважаемых делегатов отконвоировали из оперы в ресторан в центре города. Что-то было не так. Не голоса, шептавшие и стонавшие где-то там; к голосам Маршал привыкла. Они словно набирали силу, но это, наверное, только казалось. Нет, привычный шум даже не мешал, хотя — как это водится у имперских tal'osikii, алкоголя к прекрасному, вкусному обеду не подали, и пришлось оставаться всё ещё безобразно трезвой. Просто губы пересохли от волнения. Плечи свело. Хотелось выпить. Хотелось есть. Маршал рассеянно протянула руку к хлебной тарелке — и в ужасе увидела, как кусок распался в её пальцах чёрными хлопьями.