Если бы Реута спросили (если бы; так-то никто его, разумеется, не спрашивал) что хуже всего в надвигающемся конце света — он бы уверенно ответил: то, что мирозданию про конец света не сообщали и оно продолжает работать в обычном режиме.
В Совете Равадж решил поделить что-то с Дартом Риктусом; в алдераанской штаб-квартире вселённые туда киликские родственники Вектора случайно подкопались под стену; хаттский картель недоволен нарушением их монополии на торговлю живым товаром, а у Клинка кончаются запасы бинтов и антисептика — и всё это требует немедленного личного вмешательства Дарта Нокса, Учителя, Великого Целителя. Реута, как его ни назови.
И это ведь ему, в отличие от того же Марра, не приходится заниматься армией, почти не приходится заниматься большой дипломатией, а его Сфера, как хорошо смазанный механизм, крутилась ровно и спокойно, требуя прямого вмешательства не чаще, чем пару раз в год.
— Вот поэтому, — грустно сказал он в пространство, — я никогда не пойму всех этих литературных болванов, мечтающих о мировом господстве. Зачем взваливать на себя ответственность за целое мироздание?!
— Может быть, они надеются получить все радости правления и ни единой печали? — Заш рассеянно разложила веер и обмахнулась, хотя ни она не нуждалась в свежем воздухе, ни в кабинете Целителя не было так уж душно.
— Я и говорю, болваны, — Реут пожал плечами.
— Не болваны, а мечтатели, — поправил его Андроник и не без удовольствия смахнул со своей деки на его ещё с десяток файлов. — А мечтами, как известно, движим мир. Вот ты, например, о чём мечтал в детстве?
— О Зелтросе. Там ничего делать не надо и воздух благодатный, — хмуро ответил Реут.
— Вот! — не растерялся Андроник. — А кому-то такой недостижимый Зелтрос — это благодатный трон всея вселенной. Вокруг него тоже благодать, и делать ничего не надо, токмо как зад поудобнее устраивать. Может, и этот наш тоже так начинал: типа вот как стану императором, так и заживём, и ничего, что фигня кругом творится, это просто я ещё недостаточно император.
Заш хихикнула.
— Ну да, ну да, а теперь вот увидел, что императорство не помогает и решил поставить новую утешительную цель? «Вот съем вселенную — и всё будет хорошо, за неимением ничего и плохого ничего нет»?
Ставя электронную подпись под очередным прошением Реут невольно подумал, что шутки шутками, а они ведь и правы могут оказаться.
И это самое страшное, верно?, — прошептал Дрэй над ухом. «Куда уж страшнее. Любой тёмный властелин из республиканского кино — пустяк против равнодушного глупца».
— Пойми, Андроник, — не в тему продолжила Заш, — далеко не все, подобно тебе, строят свою жизнь на спине великой химеры по имени мечта. Некоторые — обычные, нормальные люди, которые ставят себе цели. И иногда не стесняются в средствах, — в голосе её была непривычная враждебность.
— По-твоему, только психи и дураки идут за мечтами, да? — немедленно набычился Андроник. Тоже непривычно; так легко он на подначки вёлся давным-давно, в далёкой молодости.
Они в ссоре, — хмыкнул Авр, будто без его помощи заметно не было.
Такова любовь: сегодня мир, завтра ссора, послезавтра снова мир, — философски отозвался Сазен.
Дурь это, а не любовь, — резко возразил Хорак-Мул.
Любовь помогает, а такая вот дурь отнимает последние силы.
Коротким взмахом руки Реут отсёк себя от бормотания бесплотных сплетников и, выйдя из комнаты (может быть, слишком быстрым и резким шагом) спустился вниз по лестнице — в зал для медитаций, где из коричневого паркета вырастали высокие пальмы и явинские хвощи и папоротники, под потолком медленно кружили колдовские золотые огни, а по стенам метались отблески от пролетавших мимо машин и пламени, горевшего в жертвенных чашах.
Ручные варактилы спали, сплетшись хвостами; серый таунтаун меланхолично щипал траву. Стоило сесть — на подоконник большого панорамного окна, спиной к городу и лицом к тишине зала — как под руку подвернулась кожистая черепаха Шустрик, требуя чесаться и гладиться.
— Любовь у них, — поделился Реут с Шустриком, — а неловко мне. Почему так, а?
— Потому что человеку всегда неловко при соприкосновении с чем-то больше себя, мой дорогой Каллиг. Особенно когда это большее для него не предназначено.
Изакс. Как... ожидаемо.
— Чем-то больше себя? — тихо откликнулся Реут. — Может быть.
— Ты просто её не знаешь, любви, — Изакс уселся рядом, и Шустрик нервно шарахнулся прочь. Звери отчего-то Изакса вообще боялись.
— А ты знаешь?
Изакс хмыкнул в усы и тут же — словно облако набежало — лицо у него стало совсем невесёлым.
— Иногда я думаю, что зря, — ответил он.
Мимо пробегали огни, волнами прокатывалась игравшая на развлекательных баржах попса.
— Но то, что у твоих друзей — это не любовь, — заметил он.
— Хорак-Мул, это один из моих духов, с тобой согласен.
— Он всегда был неглуп, — пожал плечами Изакс. — Любовь, ха... любовь — это когда у вас семья, Каллиг. Остальное — чушь и чепуха. Кто даже не пытается жить семьёй — тот не любит, ибо заранее знает, что поступиться собой ради якобы любимого никогда не сможет. Любящий же полон подобных... — он сглотнул, — мыслей. Тьма гасит свечи, любовь зажигает звёзды, меняет мир, меняет людей... оставляет звёзды выгорать и людей — не знать, что делать с изменившимися собой, — он уже откровенно сбился с темы на что-то личное, но Реут не мешал: пусть выговорится.
Перед глазами у него плыли строки договоров и предложений, жалоб и благодарственных писем, и сквозь эти строки, как сквозь прутья клетки, он видел зеленую листву и тускнеющие угли жертвенника, и слова доносились словно издалека, сливаясь с музыкой и шумом пролетающих машин.
— Но однажды всё станет правильно, — с неожиданным чувством закончил сбивчивую речь Изакс. — Всё будет не зря.
И отчего-то страстная надежда, прозвучавшая в его голосе, Реута напугала.
* * *
«Что бы в этом случае сделал учитель?» — подумал Ран, а вслух спросил:
— Но почему мы не можем просто дать Республике получить эти... концессии? — спросил он несколько устало. — Мы ведь рыцари Республики! И эта экспедиция никуда не денется, если Балморра будет по факту совместным протекторатом! — даже наоборот, учитывая, чей это храм.
— Республика! — Варрен Седору тряхнул седыми дредами. — Республика предаёт эту планету, предаёт её людей. Но мы, джедаи, предать их не можем.
Всё больше и больше ему казалось, что правильный ответ — учитель сказал бы «Лахрис, жги!», хотя на самом деле, конечно, нет. Учитель каким-то чудом ухитрялся в подобных ситуациях сохранять спокойствие и заинтересованное выражение лица, а иногда и предлагать что-то дельное.
Поэтому он прикрыл глаза и мысленно принялся сортировать факты — как когда-то кусочки хрустальной слюды.
Есть правительство Балморры во главе с Дарт Лахрис. Оно занимает большую часть ключевых точек. Тут всё просто: они хотят убрать боевиков, успокоить планету и получать с неё доход (а Лахрис хочет подраться, но этого джедаи не знают, и Редвин не знает, и незачем это учитывать).
Есть правительство в изгнании в голове с новым президентом, как его там. Оно планирует управлять планетой под протекторатом Империи с разрешения Республики и на условии того, что Республика получит... какие-то концессии. Политика была не сильной стороной Рана даже в имперское время.
Есть боевики во главе с Серой Звездой. Они хотят независимости Балморры и их собираются уничтожать все стороны. И вот это-то Варрен Седору и считает настолько недопустимым, что готов наплевать на сверхважную миссию по добыче прототипа из Собрика.
Хотя видит милосердная Явин, если Империя и Республика помирятся, миссия станет значительно легче!
— Но нельзя же отрицать, что если будет формальный мир, мы сможем просто зайти в Собрик, — сказал Айзек. — Например, на какие-нибудь не менее формальные торжества.
— Люди, — повторил Варрен. — Неужели вам всё равно, что десятки тысяч людей, виновных лишь в любви к свободе, погибнут ради политики?
— Ситы тоже любят свободу — огрызнулась девица Карсен. — Не повод их не убивать.
Вспышка гнева от Седору была ощутима настолько, что у Рана аж волосы от жара запеклись. Ощутима — и мимолётна.
— Молодые, — горько бросил он им.
Айзек положил ему руку на предплечье, и оба замерли в каком-то глухом общем горе, холодном, как снежные горы, а Ран замер, не понимая, какой путь правилен — для него, для Редвина? Согласиться с тем единственным, для кого ситы в самом деле люди? Или следовать интересам Империи? Или интересам Республики, ведь Редвин — рыцарь?
«Что бы сделал учитель?»
Учитель сказал бы: следуй зову сердца, Ран, сердце знает лучше тебя, оно даёт нам силу и ведёт через победу к истинной свободе.
— Джедай, который предаёт доверившихся ему — не джедай вовсе, — сказал Редвин.
* * *
Крепко зажав что-то в кулаке, юноша красной крови шёл по каменной дороге среди явинских джунглей. Руки его дрожали от напряжения, губа была закушена. Вот, наконец, и озеро — с водой, чёрной, как чернила пурргила.
Юноша вытянул руку перед собой, и волны перед ним расступились, открывая идущие вниз ступени...
Картинка смазалась, поплыла, пошла кругами, и Серевин недовольно нахмурился. Потом сердито вздохнул: ну конечно, это должно было произойти именно с ним и именно сейчас.
— Прости меня, о Предвечный, что я замутил зеркало твоих слов, — прогундосил он, судорожно ища, чем бы остановить некстати пошедшую носом кровь. А ведь Тальса-Ко говорила ему, что Пророк должен быть спокоен и бесстрастен, когда ищет ответ. А не дрожать от азарта, предвкушения и страха одновременно.
Пришлось начинать всё сначала: и травы, и воду, и ещё очистительный ритуал провести. И не забыть принять лекарство, разумеется.
- Чего ты хочешь? — спросило юношу красной крови странное существо — серокожий инородец с длинными ушами и розовыми волосами. Уродец сидел на краю украшенного золотом техносаркофага. — Если ты пришёл ко мне с этим камнем, то непременно чего-нибудь хочешь.
— Я хочу... — он прикрыл глаза. — Машину.
— Естественно. Не поцелуй же, и не автограф, — как многие инородцы, он был не слишком-то воспитан.
Серевин не задавался вопросом, почему приключения этого бессемейного молодчика на Явине и Коррибане были ответом на вопрос о слабостях Императора. Работа Пророка — видеть, а не толковать увиденное. Хотя, конечно, любопытно ему было.
Даже очень.
И всё же следующая фраза юноши не могла не вызвать у него невесёлого понимающего смешка:
- Я знаю, что скоро случится беда, мне было пророчество, — сказал он, исподлобья глядя на инородца. — И мне нужны силы для того, чтобы с ней справиться. Много сил.
— И почему ты считаешь, что я тебе помогу?
— У меня есть камень.
— А у меня есть мозги, мальчик. Так почему я должен тебе помочь?
— Неужели тебе плевать на то, что могут погибнуть невинные? — не очень искренне воззвал юноша.
— Невинных не бывает, каждый в чём-то да виновен. Последняя попытка, мальчик. Я слушаю.
— Это может быть интересно?
— Уже лучше. Значит, тебе нужна машина, которая даст тебе силы. Много сил. И на что ты ради этого готов?
— На всё, — решительно ответил юноша.
Инородец хрипло расхохотался.
— Тогда ступай на Морабанд, есть такая планетка в глуши. Там в обелиске, вот таком — в воздухе соткался зыбкий иллюзорный образ, — лежит кусок янтаря. Принеси его мне, и посмотрим, что тут можно сделать, потому что есть у меня одна идейка... — и он снова хрипло, невесело расхохотался.
А потом глянул прямо в глаза Серевину и сказал заговорщицким тоном:
— Когда я сделаю для него машину, он будет так глубоко во тьме, что уже не сможет ею управлять. Правда, отличный план?
