***
Его встречает ледяной ветер, чуть волнующееся серо-зеленое море и пасмурное предрассветное небо. На снастях и перилах лежит застывшая корочка сероватого снега, скользкая палуба заставляет делать каждый шаг выверено. Красивое бы фото вышло – вот только камеры им брать запретили. Как оказывается, он не самая ранняя пташка – Черников (он узнает его по яркому жилету) стоит, облокотившись на какую-то там мачту (все его корабельные познания выветрились за эту ночь). Тот оборачивается, будто бы почувствовав приближение Ларина. Скорее всего, он чертыхнулся, когда чуть не упал – после бессонной ночи он не вполне контролировал свои действия. Такое себе обстоятельство, учитывая его ближайшее окружение. В руках у Никиты термокружка с поднимающимся над ней паром – ветер доносит отвратительный запах растворимого кофе. Ларин жадно ведет носом. Молча пройти мимо чертовски заманчиво, но это выглядело бы демонстративно. Да и узнать, где тот добыл кипятка, было бы нелишним. - Титан поставили в общем зале, - Черников понимающе ухмыляется, - лучше запастись кипятком сейчас – у Джарахова с собой полчемодана роллтона, который он грозился заваривать по пять раз на дню. Дима кивает и идёт туда, куда указал парень – пусть и хреновый, кофе есть кофе. Парень, да – назвать вечного подростка Черникова «мужчиной» язык не поворачивался (хоть в этом слове и не было буквы «Р»). Его снисходительная улыбка раздражала в сто крат сильнее агрессивной неприязни Хованского, напускного дружелюбия Соболева или даже сортирных подъёбов Джарахова. Вечный певец про члены и вагины, что он из себя мнит? В зале пусто. Заваривая кипяток, трудно удержаться от навязчивой идеи напевать себе под нос. «Ты лежала в магазине...» Чёрт.***
День проходит, словно дрянная пленка в проекторе – периодически зажевываясь, с пропуском пары десятков кадров и белыми пятнами. И героем этого фильма явно был не Ларин. Плюс один – после почти двух суток без сна он наверняка уснет без проблем.***
- Пару лет назад я бы её трахнул всё-таки. - Ты бы и Шилова трахнул, мразь. - Не, на жирных не стоит. - Сомнительно, что после стольких лет пьянства твой член может реагировать хоть на что-то. Как за пятнадцать минут вялого диалога они докатились до обсуждения члена Хованского? Впрочем, это было больше похоже на очередной стендап-монолог Юры - в неверном свете лампы (ну, как лампы – Хованский где-то добыл фонарь и навесил на него свернутую цилиндром пивную этикетку, с гордостью называя это абажуром) чудилось, что в руках у него не бутылка пива, а микрофон. - Твоя мама не жаловалась. - Смешнее ничего придумать не мог? - Мог бы. Юра отхлебывает пиво. Даже это он делает по-своему – слегка обхватывает горлышко бутылки губами. Будто поцелуй украдкой. - Мог бы, Димочка. Но зачем? Ларин встряхивает головой. Почему Хованскому так легко удается развести его на разговор даже сейчас? - Недавно пересматривал твои старые видео... Блядь. Просто заткнись. - Вспомнил, как ты лет пять назад присылал мне какой-то скетч с просьбой оценить. Кажется, я тогда тебе ответил, что ты ёбнутый, несмешной, скучный... - Ты не ответил ничего. - А, ну или так, - «абажур» падает с тихим шорохом, - и после этого ты стал меня ненавидеть? - Нет. Да, пожалуй всё началось именно с этого. Конечно же, иррациональное чувство обиды прошло довольно быстро (примерно через год), но имя Хованского к тому моменту прочно засело на языке – тот и вправду был похож на идеальное анатомическое пособие «homo vitiosus». «Посмотри, как делает Хованский и сделай наоборот» - этот принцип лёг в основу его ютуб-карьеры. Хованский пьет, не просыхая – Ларин бросил. Хованский снимает скетчи – Ларин удаляет со своего канала все до единого. Хованский кривляется – Ларин максимально спокоен, стараясь ограничиваться выразительной жестикуляцией. Хованский шутит примитивные, но нравящиеся аудитории шутки, Ларин... Гм. - Знал бы я, кем ты станешь, мне бы было, что тебе посоветовать. - Выкинуть видеокамеру нахрен? Юра хмыкает, с тихим стуком ставя опустевшую бутылку куда-то на пол. - Бабу тебе нормальную надо, Дима. - Смешно пиздец. Наглость Хованского абсолютно безгранична. - Нет, серьезно. Я тебя знаю, Уткин, наверняка ты в постели такое же закомплексованое бревно, как и в жизни. Тебе нужна не рафинированная фригидная малолетка, а горячая телочка. Без комплексов – твоих-то на двоих хватит. Знаешь, из тех, которые срываются на крик во время оргазма, исцарапывают всю спину и искусывают всю шею, которые облизывают всё, что только сунешь ей в рот... - Хочешь подрочить – выйди в туалет. - Реабилитировать тебя надо, Димочка. Под тридцать уже, а ведешь себя, как недотраханная девка. - Гейские поцелуи тоже входят в программу реабилитации? Заминка Хованского длится едва ли секунду. - Ориентация, как и религия – дело сугубо личное. Раскрепощенного парня найти даже проще – Юлик рассказывал про пару мест... - Мы целовались. - С Юликом? - Не прикидывайся. - Совсем крыша поехала от наркоты? Тон Юры спокоен – такой бывает только у людей, полностью уверенных в своей правоте. Если бы Ларин мог поверить ему – он был бы счастлив. - Если ты хотел начать мою «реабилитацию» прямо там, мог бы поинтересоваться моим мнением. Во-первых, тебе бы подкачаться – руки тоньше, чем запястья моей шкуры. Во-вторых... Гаснет свет. Одно безумное мгновение Диме кажется, что Хованский кинется на него, чтобы ударить или поцеловать (что отвратительнее, сказать затруднительно). Но тот остается лежать на своей койке, сунув под неё фонарь. - Проспись, блядь, кокаинщик. Мне похуй, что тебе в приходе мерещится – на меня только это дерьмо не вываливай.***
Следующим утром Ларин просыпается один. На этот раз его действительно не разбудили.