***
Дом встретил завесой тепла, знакомым запахом сосен во дворе и мяуканьем кота, который, очевидно, соскучился без внимания. Пока Светлана гладила усатого друга, Элла неслышно разделась и незаметно проскользнула по лестнице на второй этаж. Света услышала, как приглушенно щёлкнула дверь в спальню. Устала, длинная смена, столько бумажек, да ещё и Макс... То, что операция сына Эллы внезапно обернулась трагедией, Света узнала чуть ли не последней. И когда она, превышая все законы, на всей скорости примчалась в больницу, у кровати Макса уже сидела Элла и Светина мама, а с другой стороны стояли врачи, со скорбным молчанием наблюдая, как Элла, дипломированный врач-хирург, медленно осознаёт, что перед ней не очередной пациент, по неосторожности анестезиолога впавший в вегетативное состояние, а её собственный сын, который не может даже открыть глаза. Она внимательно осматривала показатели приборов, пытаясь собраться с мыслями, но Светлана с порога поняла, что случившегося до конца не осознал никто. Сделав шаг в палату, она заметила отца Максима, стоявшего в углу комнаты, до побелевших костяшек пальцев сжимающего свой кожаный дипломат. Подойдя ближе, скрипачка положила руку Элле на плечо. Та вздрогнула, но не обернулась. Врачи внезапно ожили, пытаясь невнятно объяснить ситуацию… Тот страшный день Света предпочитала не вспоминать, сосредоточившись на поисках лучших врачей и денег на всевозможные лечения, которые могли бы помочь. Но чем дальше затягивался процесс, тем отчетливей все понимали, что мальчик уже не очнётся. И Света и Элла понимали это ясней всех. Но обе молчали, не позволяя себе даже заговорить об этом, понимая, что прикрытие из уверенности и сосредоточенности может рухнуть от одного только слова. Эта бесконечная пытка и борьба за жизнь в прямом смысле слова продолжалась уже несколько месяцев. Элла вернулась на работу. Светлана каждую свободную минуту уделяла ей, и в рабочие часы, параллельно с музыкой, не выпускала из рук телефон, консультируясь со всеми знакомыми и незнакомыми специалистами, подключила всех своих старых друзей и знакомых, когда-то спасавших её саму, всех, кто откликнулся и поднял трубку телефона... Но всё это заведомо было тщетно. Они обе молча готовили себя к тому дню, когда всё это закончится. И до смерти боялись его обе.***
Светлана медленно поднялась по лестнице и остановилась у двери в спальню, думая, уместно ли сейчас беспокоить подругу. Сурганова знала, что она не спит. В последние время, Элла перестала нормально спать, старалась брать себе ночные дежурства, загружала себя работой, которую сделали бы и без неё, только чтобы не оставаться надолго без дела. Ведь тогда начинаешь думать, а это сейчас пугало больше физического истощения… Света коснулась ручки двери, половицы скрипнули под её ногами. Она медленно открыла дверь и шагнула в комнату. Послышался едва ощутимый запах шалфея горевшей свечи, которую Элла зажигала на ночь. Шторы были раздвинуты, яркое солнце било прямо в окно и облетевшие ветви деревьев отражались на тёмно-синем покрывале кровати. Света не шевелилась. Элла сидела на кровати вполоборота, спиной к ней, и смотрела на часы на прикроватном столике. Светлана сделала несколько неуверенных шагов и опустилась на постель рядом с подругой, медленно опуская горячую ладонь ей на плечо. — Устала? Может, поспишь? — Не хочу, — сорвавшимся голосом ответила женщина, и Светлана поняла, что её спокойствие рассеивается с каждым днём. Плечи едва заметно подрагивали, пальцы комкали край покрывала. — Иди-ка сюда, Эль, — выдохнула Сурганова, осторожно притянув любимую к себе, чтобы обнять. Та не ответила, но и не отстранилась, медленно и глубоко вздыхая. — Свет, это невыносимо, — надрывным шепотом произнесла Элла Свете куда-то в плечо, с силой зажмуривая глаза. — Я знаю. — За что это? Неужели я настолько виновата перед Богом… Что он решил наказать моего сына. Она не плакала, говорила ровно и тихо, но Свете казалось, что гранитная стена снаружи уже давно разрушена на мелкие кусочки изнутри… — Мы никогда не знаем, за что нам выпадают те или иные испытания, — едва слышно выдохнула Светлана, крепче прижимая к себе женщину, накрывая своей теплой маленькой ладонью её дрожащие пальцы, — мы и не должны этого знать. Не думай об этом так, пожалуйста. — Свет… — Ну-ну, я здесь. Я никуда не пойду сегодня, я боюсь оставлять тебя в таком состоянии. — Нет-нет, ты что, тебе надо работать, — Элла пыталась храбриться, прикрывая ладонью уставшие голубые глаза, — я справлюсь, езжай на студию, я подъеду к вам вечером, хорошо? — Эль, ну прекрати… Они долго уговаривали друг друга. Но сошлись на том, что Света все же останется дома. Самой Сургановой было страшно оставлять родного человека в таком состоянии, и от бессилия и невозможности что-либо сделать, она злилась на себя, винила себя в невнимательности, недостаточном профессионализме, сама же прекрасно понимая, что делает это только лишь от сожалений и горечи, но ругала себя ещё пуще, не отпуская дрожащие руки своей подруги, которая тихо спрашивала Небо за что всё это происходит, пряча лицо у неё на плече… И вечером, когда снова пошёл снег, укрывая рваные раны луж на дороге перед домом Сургановой, Света взяла в руки телефон, набрала незнакомый последний номер, и, после трех гудков, хрипло произнесла несколько слов, стараясь сделать так, чтобы Элла не услышала разговора в соседей комнате: — Алло, Дин, это ты? — Да, я слушаю, — голос Дианы звучал дежурно и сухо, но знакомые нотки в нем заставили Свету прикрыть глаза. Да, Арбенина не позволяет себе слабость дважды. Но для Светы это ведь совсем не слабость... — Дин, помнишь, я говорила… В общем, соврала тебе. Мне нужна твоя помощь.