Хозяйка медной горы

      Дорогой дневник, написала бы я, если бы умела писать. Но я не умею. Поэтому буду представлять что умею. Представлять у меня пока выходит куда лучше чем держать перо. Кто вообще придумал эти дурацкие перья? Опять мысли расползаются…       Сегодня тринадцатое февраля — день, когда моя жизнь разделилась на до и после. Ну не только моя, родители там тоже конечно замешаны. Просто сегодня, в полночь наш дом огласил один очень громкий писклявый крик. А вот другой не огласил. А я то все удивлялась, почему мама была такая полная. Я в прошлой жизни никогда таких больших беременных не видела. Хотя я решила списать все это на то, что если я родителей поначалу приняла за гигантов, то увеличившаяся раза в два худенькая Пандора казалась мне просто планетарно-огромной. Как оказалось, не казалось. Родители веселились, ведь скоро с доме ожидалось грандиозное прибавление — редко в семьях волшебников рождается двойня. Это было большим благословением. Вот только в какой-то момент все пошло не так.       Помню смутно только то, что мне было страшно. Пока папа с тетей Изабеллой носились с тазами с водой из комнаты в комнату, я забилась в дальний угол, чтобы не мешаться под ногами, и листала книжку с картинками, периодически вздрагивая от криков мамы. Весь этот кошмар был бесконечен. То я слышу как кричит мама, что-то лепечет отец и командным тоном тетя пытается навести в этом сумбурном доме порядок. Что же, удачи ей. Мое дело маленькое, я тут посижу. Спать невозможно. Маму словно каленым железом жгут. Ужас, дети это страшно, однако.       Всю ночь до я просидела тупо пялясь в нарисованные картинки. Полчаса покоя, потом опять крики, потом снова покой. И так уже почти восемь часов. Если мне так плохо, то каково взрослым я вообще знать не хочу. Папа наверняка стал еще бледнее, хотя куда уж ему. И так как простыня. А вот мама наверное красная. Даже сейчас она наверное красивая.       Кукушка, вылетевшая из часов над моей головой, сделала двенадцать полных кругов по комнате, клюнула меня в темечко и улетела обратно. Полночь уже. Глаза слипаются неимоверно. Может хоть подремать удастся? Хоть бы да.       Меня разбудил крик, который был не похож на предыдущие. Такой слабый, как писк котенка. Потом все сильнее и сильнее и, наконец, до меня дошло что же это. Мелкий. Это мой мелкий. Мой братик или сестричка только что появились на этот свет. Широкая улыбка непроизвольно расплывается на лице. Страшно признаться, я всегда хотела себе еще кого младшего. Быть единственным ребенком конечно классно, но до жути одиноко. Особенно когда с друзьями у тебя напряженка.       Ребеночек постепенно успокаивался, видимо, укаченный кем-то из взрослых. Не могу себя сдержать и, врываясь в родительскую спальню, застываю в ужасе. Родители, уместившись вдвоем на кровати и, прижимая к себе маленький сверток, пытаются унять свои рыдания. Те ужас и скорбь, отпечатавшаяся на их лицах, словно пригвоздила меня к полу. Я так и осталась стоять в дверном проеме и наблюдать, как из маленького человечка постепенно уходит жизнь. На моих глазах крошечное тельце, измазанное в крови и еле-еле трепыхающееся постепенно синело, а тоненькие ручки все реже и реже вздрагивали. Даже если бы я захотела, не смогла бы отвести взгляд. И вот, дернувшись в последний раз всем тельцем, комочек застыл на родительских руках. Весь синий, не больше чем мой игрушечный мишка, застывший и весь как будто поломанный. Ноги казались свинцовыми, пока я пыталась подойти к родителям. Кровать, на которой они были, казалась неимоверно далеко. Я шла и шла, а они все не приближались, потерянные в своем горе.       Время тут словно остановилось. Все вокруг меня замерло, а все сознание сузилось до одной точки, направленной на маленькое неподвижное тело моего мелкого. Я словно потерялась во всем окружающем меня множестве чувств. Совершенно растерявшись, я и представить не могла, что вообще должна чувствовать в данный момент. В голове пустота, а в ушах почему-то звенит. Словно я слышу тоненький детский голосок. Кажется от увиденного у меня крыша немножко того. Не может же он плакать, я же вижу. Мерещится наверное от усталости.       Шаг за шагом, пытаясь держать свое тело в вертикальном положении я углублялась вглубь комнаты все ближе к родителям, белугой воющим над мертвым ребенком. Я бы побоялась подходить к ним в таком состоянии, так как видела, что они похоже совсем растворились в своем горе и, наверное даже б и не узнали меня, окажись я близко. Меня остановила тонкая жилистая рука тети, крепкой хваткой впившаяся в мое плечо. Переведя на нее взгляд, меня пробило крупной дрожью. По ее всегда суровому лицу крупными градинами катились слезы, которые она даже не пыталась утирать. Одной рукой она сжимала мое плечо, при чем я не была уверена, что именно было в этом жесте: попытки меня поддержать или же попытки ухватиться самой. Мой взгляд блуждал по тете, пытаясь хватиться хоть за что-то. Казалось, не найди я сейчас хоть что-то, что удержало бы меня в более-менее адекватном состоянии, я бы упала замертво. И тут произошло то, что, как я сказала раньше, разделило мою жизнь на от и до. Мой взгляд зацепился за маленький сверток, который тетя прижимала второй рукой к себе. Маленькая ручка, потрясающая в воздухе сжатым кулачком, так потрясла меня, что я на пару секунд забыла обо всем, что окружало меня еще пару секунд назад. Нашла. Нашла свой якорь.