Из года в год

Виконду девять. Он не общается со сверстниками, кроме Йована. Избегает разговоров с чародеями. Всё свободное время проводит в библиотеке, изучая старинные труды великих магов прошлого, которые редко берут в руки даже самые прилежные ученики или любознательные маги. Они читают дополнительную литературу лишь из интереса, он же занят поиском действительно полезных ему знаний. Заклинания, которым учит его Первый Чародей слишком простые, они скучны, однообразны и совершенно не подходят для защиты: светлячок не способен напугать даже самого трусливого труса, а барьеры выходят слишком слабыми — этот вид магии не его. Его — ледяная стихия и энтропия, но учитель почему-то избегает даже упоминать их, не говоря уже об обучении. Йован объяснил ему то, что знал сам, но этого мало, слишком мало, чтобы удовлетворить растущую день ото дня потребность в знаниях. Изнывая от скуки и безделья, Амелл решается порыться в кабинете Ирвинга и взять какую-либо из книг в его личной библиотеке — их там так много, что Первый Чародей не заметит пропажи. Дождавшись удобного момента (учитель отлучился по важным делам, оставив его одного), Виконд подходит к книжным полкам и замирает. Глаза разбегаются от обилия материала. Но выбор он всё-таки останавливает на красивой чёрной книге с позолотой — очень дорогая даже на первый взгляд, такие не хранятся в общей библиотеке. Мальчик осторожно прикасается к обложке, опасаясь охранных заклинаний, но не чувствует в ответ никакого дискомфорта. Осмелев, он открывает книгу на случайной странице и восторженно всматривается в иллюстрацию, где изображена скульптура: тонкая работа, в которой неведомый скульптор тщательно высекал каждую линию, каждую чёрточку лица. Девушка словно живая, хоть и изо льда. Когда Амелл переводит взгляд на описание, улыбка на его лице исчезает. Она и вправду живая. Вернее, была живой, пока её не заморозили насквозь. И от этого знания красота девушки-статуи меркнет, уступая место ужасу и отвращению. Виконд хочет быть сильным, хочет уметь постоять за себя, защитить Йована, но не так. Не такими заклинаниями. Мальчишка захлопывает книгу и спешно ставит её на место, надеясь, что Ирвинг не заметит, что он к ней прикасался. Когда юный маг уже собирается переступить порог и сбежать в комнату учеников, в голову приходит абсолютно неправильная мысль, о которой он в будущем будет жалеть неоднократно. В сущности, ему ведь не обязательно использовать заклинание заморозки в полную силу, или же и вовсе, против людей или эльфов. Весь остаток дня Амелл скован страхом, не может сосредоточиться на внеурочном задании от Первого Чародея, постоянно опасается, что кто-то обнаружит у него украденную книгу. Но время идёт, никто так и не заглядывает к нему под подушку (иного тайника парнишка придумать не смог: никогда раньше ему не приходилось держать что-то в тайне), а Ирвинг, кажется, даже не замечает пропажи. С трудом дождавшись момента, когда все уснут, Виконд достаёт книгу и прячется вместе с ней под одеялом. Вот и пригодился ему магический светлячок. Читать трудно не только из-за полумрака, но и из-за непонятного почерка и обилия незнакомых терминов. Но Виконд упорный, можно даже сказать, упрямый. Он по нескольку раз перечитывает страницу, пробираясь через витиевато составленные предложения к самой сути, знанию, которым стремился поделиться неведомый автор книги. — Ты чего не спишь? Амелл вздрагивает и испуганно взирает на поднявшего одеяло ученика. Он узнаёт в нём Йована, лишь рассеянно моргнув, после чего заметно успокаивается. Его друг не выдаст его. Не столько из преданности, сколько из страха. Виконд молча указывает кивком на место слева от себя и чуть сдвигается, чтобы старший мальчик мог разместиться под одеялом рядом с другом. Кровать неширокая, им тесно, но ни один из них не выказывает недовольства. — Откуда она у тебя? — едва слышно вопрошает Йован, разглядывая книгу, но придавая больше внимания скорее внешнему виду, чем содержанию. — Красивая. В библиотеке таких нет — там книги мигом становятся потрёпанными. Тебе Первый Чародей её дал, Вик? Виконд сдерживает усталый вздох. Он ненавидит, когда его имя сокращают, показывая тем самым придуманную близость к нему. Даже единственный друг не достаточно близок к нему, чтобы называть его столь по-свойски, преувеличенно по-домашнему. Однако, он решает не поправлять. Йован и без того считает его слишком занудным и обидчивым, незачем лишний раз акцентировать на этом внимание. — Я её украл. Амелл игнорирует встревоженный взгляд, прислушиваясь к собственным ощущениям от этого новопознанного слова, пытаясь уловить некий эмоциональный отклик на свою наигранную смелость. Но ничего не ощущает. Совесть молчит. — Ты же шутишь? Нет, ты не умеешь шутить. Вик, ты в своём уме? — но на этот вопрос ответа не следует, и старший мальчишка, смирившись, переворачивает страницу. — Тебе не кажется, что она совершенно нечитаемая? — Но представь, какие знания в ней содержатся… Йован хмыкает и зажигает небольшое пламя над своей ладонью. Огонь движется, но сильнее не разгорается, контролируемый юным магом. — Знаешь, мне и этого слишком много. Виконд пристально смотрит на языки пламени, целенаправленно взывая к своей магической силе. Потушить пламя льдом — казалось бы, что может быть проще? Но всё идёт совершенно не по его плану. Огонь не потухает, вокруг него появляется тонкая ледяная стенка заковывающая пламя в свои объятья на веки вечные. Красиво, но бессмысленно. — Я даже этого не могу! — Да брось, Вик. Вышло забавно. — Но какая мне от этого польза?! — гневный шёпот звучит очень громко, и Йован, опасаясь за них обоих, закрывает другу рот ладонью. Амелл потрясённо замирает, переставая даже дышать. Ещё никогда в Круге к нему не прикасались столь внезапно и бесцеремонно, никто не был с ним так близок после смерти семьи. Стоит ли проигнорировать? Или, быть может, нужно одёрнуть старшего мальчишку, чтобы впредь подобного не повторялось?.. Страха нет. Виконд решает никак не реагировать, по крайней мере, пока. — Успокойся. Ты по храмовникам соскучился, или как? — Йован опасливо прислушивается, не звучат ли приближающиеся к ним шаги надзирателя? Но в спальню младших учеников заглядывают несколько реже, чем в комнату старших. Никто не гремит доспехами, и мальчишки расслабляются. А зря. Внезапно одеяло приподнимается, и к ним беспардонно заглядывает огненно-рыжий эльф, примерно одного возраста с Йованом. Судя по добродушной улыбке и заинтересованному блеску в светло-карих глазах, сдавать нарушителей режима он не собирается. По крайней мере, намеренно. — Ой, а у вас тут ночные посиделки? Можно мне тоже поучаствовать? — Нет! — озлобленно шипит Амелл, прикрывая книгу и отстраняясь от Йована. Его лучший друг печально вздыхает и качает головой. — Нет, Алим, у нас не «посиделки». Вику приснился кошмар… — А! Понимаю, — эльф принимается так активно кивать, что Виконд на секунду сомневается в его душевном здравии. Всего на секунду — затем ему становится ясно, что сомнения излишни. — Кошмары — это плохо. Мне они тоже частенько снятся. Например, вчера снились гигантские пауки. Бррр, ненавижу этих мохнатых восьмилапок. Правда, в кошмаре они были милыми. На них были вязаные пинетки, а ещё они пели колыбельную, пока заматывали меня в кокон и впрыскивали яд. А потом… — Сурана, мы поняли и сочувствуем тебе. Но не нужно продолжать, прошу. — Тогда я, пожалуй, пойду. Не хворай, Викки. — Моё имя Виконд, — мальчик произносит это с такой непоколебимой твёрдостью и злостью, что этот беспардонный эльф согласно кивает, а затем исчезает так же быстро и бесшумно, как и появился. — Кто он? — Алим Сурана из денеримского эльфинажа. У него ярко выраженные способности к огню. Странно, что ты с ним ещё не знаком. Амелл хмурится, когда ощущает внутри себя непонятное чувство, которое кажется неприятным. Ему не нравится, что его друг столь приятельственно отзывается о ком-то ещё. — А должен? Йован пожимает плечами и с трудом сдерживает зевок. — Не знаю. Он успел надоесть большей части Башни. Вот я и подумал, что тебя он тоже уже донимал какими-нибудь глупостями. Друг Виконда уходит, попросив не сидеть за книгой слишком долго, но мальчишка уже не слышит его. Он углубляется в материал, изложенный в книге, больше его ничто не волнует. Даже Сурана, вновь приставший к Йовану с бессмысленной болтовнёй.