Из года в год

Виконду двенадцать, и он совершенно обескуражен, когда одна из учениц Свини касается его щеки губами. Он понимает, что это странное проявление благодарности за помощь с поиском нужной ей книги, но не понимает, почему она тут же сбегает прочь, сильно покраснев при этом. Возможно, она забылась, с кем говорит, потому и поблагодарила его как кого-то из своих друзей — а поняв ошибку, она испугалась и поспешила уйти, пока никто не видел её конфуза. Первые несколько минут это кажется убедительным, вполне подходящим объяснением, но мальчишка думает об этом слишком много, находит всё больше опровержений своему спешному выводу. В голове проскальзывает мысль, что никогда раньше он не видел таких вот проявлений благодарности ни у неё, ни у кого-либо. А значит, здесь что-то иное, в чём ему самому не разобраться. И это невероятно раздражает. Когда он задаёт вопрос об этом происшествии Йовану, тот нервно прочищает горло и осматривается по сторонам, словно затронута какая-то крайне сложная, серьёзная тема, не предназначенная для чужих ушей. Виконд замирает, готовясь внимательно вслушиваться в его слова. — Ты ей нравишься, Вик, — говорит он шёпотом, и Амелл хмурится, пытаясь понять, какой смысл вкладывает в эту фразу его друг. Только слово это всё равно не поддаётся анализу. Мальчишка не понимает, почему Йован так улыбается, не может объяснить себе, что означает та его интонация, с которой он произнёс «нравишься». Йован явно имеет в виду нечто особенное, невозможно важное. Но что?.. Амелл этого не понимает. — Что значит «нравлюсь»? — не выдерживает, наконец, Виконд. А Йован дёргается от него и смотрит почти что испуганно. — Ох, Андрасте, с этим разговором точно не ко мне! Пусть кто-то из Чародеев разъясняет тебе все особенности взросления! После данного восклика его друг спешит уйти прочь, удивляя пытливый юный ум ещё сильнее. Да что такого скрывается в этом простом слове? Ведь нравиться или не нравиться могут как самые обычные вещи, так и люди, общение с ними. Разве тут сокрыт некий иной смысл? К чародеям Виконд не идёт. Он уже давно усвоил: всё, что говорят взрослые, правда лишь отчасти. Верить им нельзя. Верить можно лишь книгам. Но библиотека тоже не помогает. Лишь запутывает ещё больше. И вот, когда мальчишка уже совсем отчаивается, появляется Сурана. Он возникает рядом внезапно, назойливо мельтешит перед глазами, прохаживаясь взад-вперёд со сложенными за спину руками, мешая заниматься поисками, и Виконд со злостью захлопывает книгу, гневно сверля эльфа взглядом. — О, Змеёныш Викки! Рад тебя видеть! — огненный маг делает вид, будто их встреча случайна. Он отвратительно переигрывает с восторгом и даже не пытается этого скрыть. Сколько же фальши в нём… Неужели никто кроме Виконда этого не замечает? Или, всем остальным не важно, с кем они говорят, кого называют своими друзьями? — Я не «Викки»… — с прозвищем Амелл уже давно не спорит. Оно ему даже почти что нравится. Или нет. Но, во всяком случае, оно ему подходит и ничего иного он не заслуживает. — Лучше скажи, не видел ли ты поблизости Андерса? — эльф мнётся в нерешительности и нервно оглядывается по сторонам. Но в библиотеке никого больше нет — все кроме них двоих на ужине. Даже храмовник, что обычно приглядывает за библиотекой, сейчас не на своём посту. — Нет, — сухо отвечает Амелл, не желая завязывать с ним разговор. Сейчас нет ни времени, ни желания. Да и вряд ли это желание когда-нибудь появится у него. Слишком уж они разные. Рядом с Алимом всегда суета и шум, он постоянно во что-то встревает и лишь чудом избегает наказаний. Но по непонятной причине Ирвинг взял к себе в ученики и его. По непонятной причине — нет, даже при всей своей антипатии к нему Виконд должен признать, что Сурана контролирует огонь едва ли не лучше всех в Круге, а то, с какой лёгкостью он творит руническую магию, и вовсе вызывает отнюдь не безобидную зависть. — Да вот, обещал сыграть партеечку в «Порочную добродетель». Карты, знаешь ли, не так-то просто достать, — непонятно зачем поясняет Алим, всё ещё беспокойно оглядываясь по сторонам. Он как будто ждёт, что вот-вот произойдёт что-то дурное. — У тебя, часом, нет желания сыграть? — Нет, — в голову к мальчишке вдруг приходит не совсем удачная мысль: — Алим… Но Амелл осекается, едва окликнув эльфа. Нет. Не стоит говорить об этом с ним. Внутренний голос предостерегает, что весь этот странный разговор выльется во что-то весьма неприятное, что-то, от чего ему будет тяжело на душе и неспокойно много после этого. — Да?.. — Сурана удивлённо смотрит на него, ожидая, что же скажет ему Виконд. Но тот всё никак не решается задать этот вопрос. — Что значит, когда кто-то «нравится»? — всё же говорит Амелл. И тут же жалеет о произнесённом. — О! — эльф мгновенно оживляется и садится рядом, пристально вглядываясь в глаза мальчишки. Виконд едва сдерживается, чтобы не скривиться. Он ненавидит, когда нарушают его личное пространство. Тем более, когда делают это так бесцеремонно. — А с чего вдруг ты спросил? — Забудь. Это было плохой идеей. — Нет-нет-нет! Уж если ты начал, так говори!.. — не унимается Алим, и пространство вокруг него начинает нагреваться. В древесно-карих глазах Сураны так и светится любопытство. — Йован сказал, что я нравлюсь одной девчонке… — нехотя признаётся Амелл, надеясь, что после этого от него, наконец, отстанут. — О! — вновь восклицает Сурана и улыбается так широко, что Виконд невольно отшатывается прочь от него. — А чего же он сам не поговорил с тобой? — Не знаю. — Что ж, ему же хуже. Так вот, слушай… И Виконд слушает. Слушает и жалеет, что вообще заговорил об этом при сбрендившем эльфе. Информации слишком много, а Сурана говорит быстро, перескакивая с темы на тему, путаясь сам и путая Амелла. — Ну, когда кто-то нравится, ты всегда рад видеть этого человека. Или эльфа. В общем, этого «кого-то». Внутри становится так тепло и приятно, словно тебя хвалят. А ещё хочется, чтобы «кто-то» был в хорошем настроении, хочется делать приятности. А потом бац — и всё. Оглянуться не успеешь, а всё либо прошло, что к счастью, либо перешло в любовь, что к страданиям, — эльф цокает языком и вновь нервно оглядывается. Но в библиотеке по-прежнему лишь они двое. Сурана удовлетворённо кивает собственным мыслям и продолжает быстрым свистящим шёпотом: — Любовь вообще чувство плохое, от него негатива куда больше, чем чего-то хорошего. Ревность, обиды и сомнения — гарантированно каждый день. Так мой троюродный дед говорил. Он умный, разбирается в этом, он трижды женат был. Правда жёны от него сбежали, но не важно. О чём я говорил?.. Ах да! Когда кто-то нравится, его или её хочется защищать, прикасаться, обнимать, целовать, не хочется делить с кем-то, так как очень обидно, если твой «кто-то» говорит с другими с той же радостью, что и с тобой. Или с большей. Или не замечает тебя вовсе. Это больно. Наверное. Мне никто не нравится. Кажется, — Алим тихо смеётся и вновь испуганно озирается по сторонам. Амелл почти решается прервать его вопросом о том, чего или кого огненный маг так боится увидеть здесь, но эльф вдруг хватает его за руку и шепчет почти беззвучно: — Но худшее, что есть на свете, это безответная любовь. Она ломает людей, заставляет испытывать их невыносимую боль, и оттого они постепенно становятся злыми, хотят, чтобы эту боль чувствовали не только они, но и все вокруг. Не впутывайся в подобное, малыш Викки. Иначе… Не досказав очередную мысль до конца, Сурана уносится прочь, так как в его поле зрения попадает тот, за кем он приходил. Андерс пытается отнекиваться, говорит, что уже договорился о дополнительных занятиях с Карлом, но эльф чуть ли не умоляет его отложить это и уйти с ним. Он напуган даже сильнее, чем в начале разговора с Амеллом. Сбитый с толку мальчишка опускает голову на столешницу и делает глубокий вдох, чтобы успокоить мечущиеся в голове яркие образы. Смущение жжёт щёки. Неужели та девчонка испытывает к нему такие чувства, какие описал Алим? Если это так, то в этом нет ничего хорошего. Он не хочет огорчать её, не хочет расстраивать, но иначе поступать тоже не станет. Виконд может с уверенностью сказать, что ученица Свини ему не нравится. И с куда большей уверенностью он может сказать, что ему нравится Йован. Ведь здесь действительно всё сходится. Рядом с другом ему тепло в душе и спокойно, как ни с кем иным. Ему не хочется, чтобы кто-то ещё вклинивался в их общение. Неприятно, когда Йован пытается говорить с девушками. Он хочет, чтобы парень принадлежал только ему и никому более. Вот, что чувствует Виконд Амелл. Но кое-что ещё Амелл понимает столь же отчётливо: то, что он чувствует — нельзя назвать правильным. Он не может объяснить себе, почему, но он просто знает это. Знает это так же твёрдо, как и то, что Йовану о его выводах после разговора с Сураной знать точно не стоит. И он ни словом ему не обмолвится.