Из года в год

Виконду четырнадцать, и ненависть к себе становится сильнее с каждым днём. Причина тому — эмоции, которые он испытывает, когда видит своего лучшего друга. Виконд понимает, что его чувства неправильны, но заставить себя игнорировать их после осознания, а тем более принятия их существования, невыносимо сложно. Заклинания всё чаще срабатывают не так, как надо. Один раз молния едва не попадает в Первого Чародея. Ирвинг удивлён состоянием ученика, но его расспросы ожидаемо не приносят результата. Виконд не дурак, он знает, что его могут отправить на Усмирение. Возможно, это и правильно. Но стоит только представить, что он может враз лишиться всех чувств, станет абсолютно безразличен к другу, причинит ему тем самым боль и даже не почувствует этого… Нет, он не может так поступить. Даже не столько из-за себя, сколько из-за Йована. Бросить его одного будет неправильно. Ведь он же не виноват, что Виконд так одержим им. Амелл эмоционально вымотан. Он пытается избегать Йована, но это не приносит никакого результата. Лишь расстраивает его друга, так как тот почему-то считает, что вновь чем-то обидел его. И эти растерянность и вина в его взгляде лишь добивают Виконда. Он из раза в раз, при каждой встрече с ним говорит, что невозможно занят, скрывается в библиотеке, спрятавшись за огромными стопками книг. Но они стоят вовсе не для предлога. Он правда ищет в них важную для него информацию. Когда-то давно, то ли в шутку, а то ли всерьёз, он слышал о любовной магии. Зелья и заклинания, способные воздействовать на разум человека, на его чувства. Так что, если это правда? Нет, он ни за что не стал бы пользоваться чем-то таким в отношении Йована. Но их существование означало бы, что есть и обратная сторона. Что-то, способное заглушить чувства. Не как Усмирение, выжигающее абсолютно всё, а нечто, убирающее лишь некоторые, конкретные. Чтобы он мог общаться с другом как раньше, не испытывая за это вины, не ненавидя себя. — Слушай, ты не видел здесь парня примерно вот такого роста, с золотой серьгой в ухе? Он мог бы и не описывать. Разумеется, Карл ищет Андерса. Весь Круг знает, насколько эти двое близки. Лучшие друзья, так же как он и Йован. Нет, не так же. Не существует никого настолько же отвратительного, как Виконд Амелл. — Его заперли, — тихо отвечает парень, на вопрос Чародея. Совладать с голосом крайне сложно, в горле как будто застревает комок из непроизнесённых слов. Карл обречённо опускается в кресло рядом с ним. — Создатель милосердный! За что на этот раз? Как будто Амелл должен это знать. Хоть он незаметный, хоть он и слышит многое, но это не значит, что он слышит всё. Хотя… Кажется, Сурана причитал что-то про «раскрытую тайну» и говорил, вроде: «Наказать должны меня, а не его!». Ну разумеется. Виконд прикрывает глаза, пытаясь припомнить, что он вообще слышал об этом. «Порочная добродетель»? Да, вполне подходит. — Азартные игры. У него нашли карты. — Карты? Виконд кивает, не отрываясь от чтения. На короткий миг ему кажется, что поиски завершены, но волна разочарования захлёстывает его, когда на глаза попадается следующее предложение. Ещё одна бесполезная книга. Карл ёжится и потирает плечи, пытаясь согреться. Он не понимает, почему вдруг так резко похолодало. Амелл наконец поднимает на него недовольный взгляд. — Сурана, — тихо говорит парень и встаёт, чтобы подойти к полкам и выбрать новую книгу. — Что? — Карл непонимающе следит за его движениями. — С ним играл Сурана, карты принадлежат ему. Должно быть, он сейчас у Ирвинга, пытается всё исправить. — Спасибо, — Текла тут же спешит уйти, а Амелл удивлённо останавливается, поражённый собственной мыслью о схожести ситуаций с картами и с книгой. Не такие уж они с Алимом и разные, хоть это для него и неприятное открытие. Помимо чтения и самобичевания у Виконда появляется новое увлечение. Появляется случайно, во время конспектирования одной из тем по теории магии. А уже через несколько дней он просит у Ирвинга разрешения взять пустой дневник «для личных нужд», и Первый Чародей предсказуемо не отказывает. Ещё через неделю почти каждая страница пестрит перечёркнутыми набросками тех или иных предметов. Парня злит, что у него ничего не выходит, но он упрямо раз за разом ведёт линию, царапая бумагу пером, то и дело оставляя кляксы, но не сдаваясь. Ведь не может же здесь быть как с магией огненной стихии. Если у него получается хоть немного — значит, должен получиться и полноценный рисунок. Нужно лишь продолжать, запасшись упорством или же упрямством, которого у него и без того в избытке. И Амелл продолжает, уверяя себя, что из раза в раз получается всё лучше. Куда там! У него так ничего и не получается. Писать пером не сложно. А рисовать… — Слушай, ты не должен был в это вмешиваться! — где-то совсем близко восклицает Андерс. Он не видит Виконда, считает, что в библиотеке сейчас никого нет. А может, он и знает, что он и его собеседник не одни, но не придаёт этому никакого значения. — Это касалось лишь нас с Сураной! — По-твоему, было бы лучше, если бы тебя снова закрыли? — вторым зашедшим в библиотеку человеком оказывается Карл Текла. Он злится, причём ничуть не меньше самого Андерса. Виконд склоняется над дневником ниже. У него нет ни малейшего желания слушать это, но и уйти, выдав своё присутствие здесь, он тоже не может. А потому Амелл пытается отвлечься от чужого разговора, вновь старательно выводя линию. А затем ещё одну. Ещё и ещё… Клякса. Лист перевёрнут, рисунок начат заново. Парень всё равно не сдастся, пока не сможет закончить розу без единой помарки. — Да. Потому что я не хочу, чтобы… — голос Андерса затихает резко. Тишина длится довольно долго, и Амелл начинает думать, что они наконец-то ушли. Он даже приподнимает голову, отвлекаясь от своего занятия, но тут же понимает, что ещё рано выходить. — Это не должно как-либо сказываться на тебе. Это только мои неприятности, честно заслуженные. А ты… — Всё хорошо, — почти что шепчет Карл, перебивая его. — Я знаю. Я тоже. А после их голоса вновь стихают, и Амелл сидит, не шевелясь, несколько минут, опасаясь, что даже малейший шорох может выдать его. Но больше он ничего не слышит. Должно быть, они и правда ушли. Парень придирчиво осматривает завершённое изображение. Оно вышло кривоватым, быть может, не таким хорошим, как предыдущие попытки. Но у него получилось. Единственный завершённый без помарок рисунок. Хоть какое-то успокоение для чрезмерно напряжённых в последние дни нервов. Амелл обескуражен, когда совершенно случайно, в одном из безлюдных коридоров, куда он обычно уходит подумать, натыкается на Карла и Андерса. Ему нужно побыть в одиночестве, он жаждет этого, но, подчинившись ехидному совету внутреннего голоса, парень прижимается к стене и не уходит, наблюдая за ними. Маги стоят непозволительно близко друг к другу, вьющийся над головами магический светлячок освещает их лица. Они о чём-то говорят вполголоса, и их слов не разобрать, но Андерс улыбается. Руки Карла обхватывают его талию, и блондин смеётся, шутливо пытаясь вырваться из объятий, но тут же сам прижимается к нему ближе. Виконд потрясённо наблюдает за тем, как Текла нежно касается лица своего друга, а тот, довольно прикрыв глаза, трётся щекой об его ладонь, будто пытаясь подражать коту. Когда Карл чуть подаётся вперёд и целует Андерса, Амелл и вовсе перестаёт дышать, а лишь заворожённо смотрит на это, не в силах отвести взгляда. Парнишка чувствует, как где-то в районе груди лопается противно-горький, душивший его всё это время пузырь отчаянья. Осознание пронзает всё тело подобно магической молнии. Его чувства к Йовану вовсе не неправильные. Такие отношения возможны между людьми одного пола, он вовсе не свихнувшийся извращенец, ему не за что себя ненавидеть! Но радость тут же сменяется отрезвляющей болью до противного верной мысли: это ничего не поменяет, Йован никогда не примет его, не поймёт его чувств. Правильно будет молчать об этом, иначе он может лишиться Йована навсегда.