Из года в год

Виконду шестнадцать, и он единственный, кто не верит в смерть Алима Сураны. Сообщение о гибели вездесущего эльфа потрясает весь Круг Магов. О нём скорбят все, даже несмотря на то, что особенно близкими друзьями вряд ли могут назваться многие из тех, кто так говорит. Алим Сурана бежал из Круга Магов почти за неделю до своей «гибели». Ученики и Чародеи не знают, как ему это удалось. Похоже, что и сам Первый Чародей в замешательстве от произошедшего. Но ещё больше его выбивает из колеи известие о гибели его ученика. Когда отправленная за ним Катрина возвращается одна и не может сдержать слёз, Ирвинг понимает произошедшее без объяснений. Потухшая филактерия является самым неоспоримым доказательством, которое только может существовать. Алим мёртв. Покончил с собой, чтобы не возвращаться в Круг Магов. Многие считают его поступок ужасающе глупым. Никто не стал бы казнить Сурану за побег. Даже до Усмирения не дошло бы. Ему дали бы второй шанс, ведь прежде серьёзных проступков за ним не было. И только один Виконд Амелл знает истинную причину его побега, и понимает, что терпеть это и дальше сил у эльфа не было. Для Виконда всё это кажется логичным и обоснованным, кроме одной существенной детали: он совершенно не верит, что Алим мог совершить суицид. Вот только, слова Виконда никто не хочет слушать. Все называют его бесчувственным, говорят, что он отвратителен в своём неуместном в этой ужасной ситуации упрямстве. Даже Йован отталкивает его, предпочитая скорбеть в одиночестве. — Хватит, Вик. Это тяжело принять, но он мёртв. Хотя бы из уважения к его памяти не доставай пустыми разговорами окружающих. Алим был другом Йована, и теперь ему больно. А Амелл ничего не может сделать, не может доказать свои слова, не может объяснить, почему вообще эльф решился на побег. Ведь он дал слово, значит, нарушить его он не имеет права. Сильнее Йована скорбит разве что Андерс. Они с Сураной и правда были близкими друзьями, даже несмотря на сокрытие Сураной собственных проблем. Целитель непривычно молчалив, а в один из дней, когда Амелл случайно натыкается на него возле лазарета, выглядит заплаканным. Это не фальшивые слёзы. Выходит, он тоже считает эльфа погибшим. Должно быть, Сурана и правда… Виконд пытается представить эльфа мёртвым. Закрывает глаза, вырисовывает в памяти его образ. Слишком реалистично, «убить» его не выходит. И воображаемый Сурана лишь усмехается и пожимает плечами, не оставляя однозначного ответа. А после и вовсе — растворяется в воздухе. Через месяц, когда все уже немного успокаиваются и продолжают жить, будто ничего не было, Амелл сидит в библиотеке в окружении внушительных стопок книг. Он снова ищет. Ищет хоть что-то, что может подтвердить или опровергнуть его сомнения, ведь Алим не может быть мёртв. Он жив, Виконд чувствует это, чувствует настолько отчётливо, что почти что знает. И дело не только в рвущей душу вине, не только в преследующих его в снах образах той ночи, когда он мог всё изменить, но остался равнодушен, решил не ввязываться в чужой выбор и попросту убил его. Нет, нет… Алим жив. Филактерия была обманута, а всё это какой-то один большой заговор, в котором замешаны как минимум двое… Нет. Был кто-то ещё… вдвоём им было бы это не провернуть. «Тот, кто был ночным кошмаром на протяжении стольких лет»,  — проскальзывает нечёткая мысль, но Амелл отметает её, понимая невозможность этого. Храмовник не стал бы добровольно отказываться от того, кого считал своей собственностью. «Он не господин мне». Нет! Нельзя, нельзя ему думать об этом постоянно, иначе это вовсе доконает, сведёт его с ума. Пора перестать надеяться и смириться с реальностью. Алим Сурана мёртв. И виноват в этом один лишь Виконд Амелл. Шанс спасти эльфа был, но Змеёныш предпочитал делать вид, что ничего не замечает. Что синяки перестали появляться. Что эльф не вздрагивает каждые пять минут и не ищет взглядом угрозу. Выбор сделан, нужно принять его последствия достойно. — Привет… э… Виктор?.. Ты не видел Карла? — раздаётся знакомый голос за спиной, и Виконд чуть хмурит брови, но не поворачивается к Андерсу. Он злится на него, хоть и понимает, что даже знай тот о проблемах своего друга, ничего бы не изменилось. Из этого знания лишь вышел бы один большой скандал. — Он в кабинете Первого Чародея, — бормочет Амелл, нерешительно отодвигая книгу, но тут же снова возвращаясь к чтению. Нет, не будет ему покоя, пока он не найдёт положительного ответа на свой вопрос. — Я столкнулся с ним в дверях, когда уходил с занятия. Ирвинг вызвал его для серьёзного разговора. — Насколько серьёзного? — тут же оживляется Андерс, но Амелл лишь пожимает плечами. Он не знает подробностей. Они ему, в общем-то, и не интересны. Ведь прямо сейчас его много больше волнует иное, от чего его как раз столь упорно отвлекают. — А давно он ушёл? — Примерно полчаса. Андерс хмурится, должно быть прикидывая, не творил ли он недавно чего-то, что могло бы навредить Карлу. Творил он многое, но за всё понёс наказание сам. — Не против, если я с тобой посижу? — спрашивает он вдруг, кивая на соседний стул. Виконд предпочитает сидеть в тишине и одиночестве, но его недовольное молчание воспринимается как согласие. Разговор не клеится, потому как Амелл игнорирует все попытки заговорить с ним. По Андерсу видно, что ему неуютно из-за этого, но что-то мешает магу уйти. Виконд равнодушно разглядывает его искоса, не поворачивая головы. «Я не мог сказать Андерсу. Не мог, понимаешь? Он наконец-то спокоен, он так счастлив с Карлом…» — звучит в голове голос Сураны, и Амелл ёжится от неприятного воспоминания. Целитель нервно стучит пальцами по столу, отстранённо скользя взглядом по стеллажам с книгами. Разглядывает стопку книг на полу возле стола — то, что Амелл уже изучил за сегодня. — Ты ищешь что-то определённое? — Да, — равнодушно бросает Виконд. Если Андерс полезет с дальнейшими вопросами — сам виноват, но скрывать свою цель он не намерен. — И что же? — Существует ли способ обмануть филактерию, — шокированное молчание лишь подталкивает его к произнесению дальнейшей фразы. — Понимаю, что здесь подобные книги хранить не стали бы, но какой-то не замеченный храмовниками тонкий намёк или едва уловимая связь могли остаться. — Зачем тебе это? — потрясённо шепчет Андерс, нервно оглядываясь по сторонам. Но их никто не слышал: Амелл не идиот, он не стал бы подставлять себя и других. — Ты не похож на того, кто хочет сбежать. — У меня иная цель. Я хочу найти подтверждение. — Подтверждение чему? Виконд молчит некоторое время, пытаясь подобрать верные слова для обозначения сомнений. У него нет полной уверенности, пока он не нашёл хоть какую-то зацепку, есть лишь собственная интуиция, предчувствие, что ли. Он и сам не может точно назвать это ощущение. Не может понять, есть оно как отдельно существующее, или это лишь часть вины, желание исправить произошедшее. — Я считаю, что Сурана жив, — говорит он, решая довериться шестому чувству и стоять теперь до конца. Даже если никакого подтверждения не найдётся, он будет считать, что Сурана жив. И дело даже не только в том, что Виконду так будет легче существовать в этом мире. Выражение на лице Андерса резко меняется. Он не только потрясён, но и напуган. Вот только, он запрещает себе даже думать в этом направлении. Виконд видит это в его глазах. — Вик… — С самого начала я не поверил в этот бред о самоубийстве. Он не из тех, кто на это способен. Катрина его убить не могла, она не из тех, кто способен на это. Несчастный случай? Тогда нам так бы и сообщили. Но «самоубийство»?.. Бред. Этого не могло произойти, только не с ним. — Хватит! — резко прерывает его Андрерс. Слова звучат тяжело, с надрывом. — Все мы чувствуем вину, все мы отказываемся в это верить, но Алим мёртв. Филактерию не обмануть. — Если это его филактерия. Андерс устало трёт переносицу, не в силах продолжать спор с непробиваемым упрямцем. Виконд видит: маг и сам думал об этом, но запретил себе верить. — Ладно, — тихо звучит через несколько минут. — Ладно. Допустим, ты прав. Но зачем ему сбегать? Этому дурню здесь нравилось, он говорил мне об этом много раз. «Пожалуйста, не говори ему». — Быть может, он решил навестить родню или… — У него никого нет, — вновь перебивает его Андерс. И эта фраза сбивает с толку. — Что ты имеешь в виду? Он же постоянно говорил о своих родственниках… Троюродные дяди, пятиюродные тёти, куча дедушек и бабушек с подобной же дальней степенью родства… Неужели, всё это тоже лишь часть образа весельчака, который он играл так долго? — Он придумывал это, чтобы не чувствовать себя одиноким. Он сам мне признался, когда мы напились. Виконд хмурится, когда ещё одно из его немногочисленных знаний о Суране рушится. Нет родни. Что ж, у всех свои способы защиты рассудка. Андерс точно не врёт: Амелл и сам помнит гнев Ирвинга, когда тот узнал, что двое учеников стащили бутылку крепкого вина из запасов храмовников. Виконд не особо интересовался подобной новостью, но в общих деталях знал всё из невольно подслушанных разговоров. Странно, что во время пьяных откровений Сурана рассказал другу об отсутствии семьи, а об ужасах промолчал вовсе. — Но это ничего не меняет в моих мыслях. Я по-прежнему считаю, что он жив. — Твоё право, — отмахивается от него маг и тут же вскакивает с места, едва завидев вошедшего в библиотеку любовника. Текла выглядит подавленным, но улыбается Андерсу, хоть и через силу. Известие о переходе Карла в киркволлский Круг Магов разлетается по Башне с невероятной скоростью. Разговоры о смерти Алима сменяются обсуждением куда более свежей сплетни. Об этом говорят все, везде и всё время. Виконд с отвращением смотрит на тех, кто, ничуть не стесняясь, пересказывает друг дружке сомнительные подробности разговора между Карлом и Андерсом. Где и как они могли это узнать — никого не волнует. Главное — показать свою осведомлённость, путь даже всё это будет выдуманным, лишь бы впечатлило других. Виконд ещё сильнее убеждается в собственной мизантропии. Тяжело «любить людей», если большинство из них такая гниль. Даже в столовой слышатся перешёптывания, которые тут же стихают, стоит только Андерсу появиться в поле зрения сплетников. Виконд поджимает губы и опускает взгляд, когда маг идёт к ним с Йованом — единственным, кто не обсуждает это, кто не станет спрашивать, имея хоть какие-то представления о тактичности. Йован вздрагивает, когда Андерс садится третьим за их стол, но Амелл сжимает рукав его мантии, и уйти не удаётся. Обед проходит тихо и тяжело. Это последний день Карла Теклы в ферелденском Круге магов. Вернее, был последним. Уже утром он и два храмовника ушли из Цитадели. — Чувствую себя преданным, — внезапно говорит Андерс едва слышно. Ему нужно выговориться, но говорить не с кем. Двух самых близких для него людей здесь нет. — «Так нужно, солнце». Кому «нужно»?.. Уж точно не мне и не ему… Про Казематы ходят жуткие слухи… Но ни он, ни Ирвинг не слышат меня, игнорируют мои слова. Словно я — пустое место. Конечно, Андерсу плевать на всё — его беспокоит лишь свобода… Я говорил Суране, что у меня дурное предчувствие. Говорю об этом же Карлу, но… — поддавшись секундному порыву, Амелл тянется через весь стол и сжимает его руку, заглядывая в глаза. Он много думал о том, каково сейчас Андерсу, представлял, что было бы, если бы его самого так разлучили с Йованом. Невыносимо. Иных слов не подобрать. Этого Виконду было бы не вынести. А Андерс вынужден не только пройти через это, но и жить дальше, наедине с воспоминаниями, совсем один. Начинающаяся истерика Андерса успокаивается, маг делает глубокий вдох и горько усмехается. — Он сказал, что будет писать мне письма. Надеюсь, хотя бы это у меня не заберут. Знаешь, что Ирвинг сказал мне? «Не делай глупостей». Как же они все мне противны…