Дочь Баттосая

***

Прошло 5 лет.        — Акаруи, сколько раз я говорил тебе держаться подальше от высоких деревьев? Вперив недовольный взгляд в несносную рыжую бестию, юноша постарался придать своему лицу крайне грозное выражение. Эта девчонка, его племянница, — настоящее наказание. Однако несмотря на все её выходки, он так и не научился сопротивляться виноватому, полному мирового раскаяния взгляду и тихому, чуть ли не срывающемуся от едва-едва сдерживаемых слёз, голосу.        — Прости меня, дядюшка, я больше не буду, честно-честно! — пробормотала та, поднимая на седовласого не по годам юношу очень-очень печальные глаза.        — И почему я тебе не верю? — скептически выгнув бровь, Эниси опустился на корточки напротив расстроенного (или умело притворяющимся таковым) ребёнка. Потрепав непоседливую племяшку по рыжим волосам, он улыбнулся, первым делая шажок к перемирию. Ответом ему стала просиявшая улыбка. Порой необычайно трудно сдерживать своё обещание погибшей сестре: как можно позаботиться о той, которая даже стоя на месте умудряется вляпаться в неприятность? Ну вот опять! Стоило отвлечься ненадолго, чтобы собраться с мыслями, как Акаруи, только что стоявшая на месте, растянулась по пыльной дороге, пачкая чистенькое кимоно в зелёной траве и влажной от вчерашнего дождя земле.        — Ками-сама, Акаруи, что на этот раз? — хмуро пробурчал парень, поднимая девчонку на ноги и отряхивая. Бесполезно. Грязь лишь сильнее размазалась по светлой ткани. Племянница, очаровательно улыбаясь, протянула ему на раскрытых ладошках маленького лягушонка. Но Эниси решил быть непреклонным и довести дело до конца:        — Акаруи, — серьёзно начал он, всем своим видом призывая к ответной собранности у ребенка, — я пообещал своей сестре — твоей маме, что позабочусь о тебе. Но ты постоянно подвергаешь свою жизнь опасности. Вот скажи мне, зачем было лезть на эту яблоню? А ловить лягушку?        — Мне понравилось яблоко на самой верхней ветке. Занятия по калиграфии с Цубаки были скучны, мне захотелось яблока, и я решила во что бы то ни стало добыть его. Палки и камни не долетали, пришлось лезть самой, — вздохнув, будто бы нарочно не замечая посеревшее лицо дяди, девчонка продолжила:  — А лягушонка хотела тебе подарить, чтобы ты не злился. Ты ведь не злишься, правда? — обвив тоненькими ручонками шею Эниси, Акаруи доверчиво заглянула ему в глаза, сверкая хитрой улыбкой, прекрасно понимая, как действует на «строгого дядюшку» этот приём.        — Нет, больше не злюсь, но чтобы в следующий раз… — принимая поражение, Эниси в очередной раз тяжело вздохнул и обнял в ответ малышку, так как был не в силах выдерживать двойной удар: расстроенную мордашку племянницы и её детскую непосредственную привязанность к нему.       Каждым летом она всего на пару месяцев приезжала в Китай, чтобы они могли видеться. Ведь после смерти Томоэ Эниси решил любым способом уехать подальше из Японии где было не спокойно. Потом когда девочке исполнилось два года, он отправил ее во Францию, ведь там она могла получить блестящее образование. Он всеми силами старался её оберегать стараясь исполнить свое обещание любимой сестре.        — Акаруи, ты меня вообще слушаешь? — заметив, что его воспитательная беседа превратилась в разговор с самим собой, Эниси искренне возмутился. Девочка перевела на него задумчивый взгляд и поняла, что они уже давно (судя по остывающему чаю) сидят на татами в её комнате. Рассеянно мотнув рыжей гривой, Акаруи негромко ответила, бесцельно раскручивая маленький волчок. Как говорил дядя, его вложила в руки её мама.        — Не волнуйся, Ниси. Я… я просто немного задумалась.        — О чем же? — ехидно хмыкнул Эниси, ох, он не любил когда она сокращала его имя, но ей это было позволено. Не сводя пристального взгляда с игрушки: Томоэ никогда не была любительницей подобного. Тогда откуда? И мысли, вертящиеся вокруг безделицы, как сам волчок, не давали ему покоя многие годы. Неужели он отдал своей племяннице, этой чистой и незамутненной душе, вещь ненавистного, порочного демона Бакумацу? Злость, как то бывало и раньше, клокотала в сердце, прорастая в нём ядовитыми иглами… И Эниси до побеления костяшек сжал пальцы, внешне ничем не выдавая своих эмоций.        — О том, почему ты всегда рассказываешь о маме, а о моем отце ты не говоришь ни слова. Кто же он?        — Тебе не стоит этого знать… — жестко оборвал он, на мгновения давая выход своей ненависти, долгое время сжиравшей его нутро. Этих секунд хватило, чтобы напугать девочку. Но Акаруи твердо решила идти до конца и, наконец, выпытать у дяди всю правду.        — Сгораешь от любопытства, дурочка? — еле сдерживаемая ярость упорно пробивала себе путь наружу, и колкие слова слетали с языка, словно отравленные иглы. Эниси знал, что будет жалеть обо всём сказанном, но боль, переживаемая им в одиночку, подстёгивала его и без того взрывной темперамент:        — Твой отец собственным мечом убил Томоэ. Знаешь, почему? Потому что она встала на пути к его врагу. Для этого демона нет ничего святого. Запомни это, Акаруи. — Не глядя в ошарашенные глаза племянницы, которые наполнялись влагой. Эниси резко подорвался и стремительным шагом вышел из помещения. И лишь выйдя на улицу под прохладу предгрозового вечера, он позволил себе прикрыть глаза, устало приваливаясь к злополучной яблони:       — Прости меня, Томоэ… Что же я делаю не так?        А тем временем лёгкий, едва уловимый, как крыло бабочки, ветер коснулся его щеки, донося до носа совсем не летний аромат белой сливы. Той, что цветёт лишь зимой.        Это подействовало успокаивающе. Так ему казалось, что сестра рядом — стоит только протянуть руку, чтобы почувствовать нежную как шёлк кожу и живое тепло. И от того он отчаянно не желал открывать глаза, продлевая болезненное наваждение хоть на минуту, ничтожную секунду, намеренно обманываясь и поворачивая в своем сердце острый шип. Он обязательно сдержит клятву. Он отомстит. Именно эта мысль не давала ему падать духом, глядя на улыбающуюся племянницу — вылитую копию Баттосая. Свою единственную отраду и… проклятие.