Укротительница чудес

      За закрытыми дверями парадного зала явно царил хаос – Славе не пришлось даже прислушиваться, чтобы это понять. На помолвку отец собрал столько гостей, сколько смог, и каждый спешил выразить своё мнение о сбежавшей невесте («Неприлично! Просто неприлично!» – взвизгивала какая-то дама). Княжна поправила юбку платья, на шуршащей ткани которой остались мятые борозды – следы кулаков. Всю дорогу до парадного зала Слава сжимала юбку так сильно, что ногти едва не прорвали материю, и бездумно шептала слова защиты. В итоге княжну и княжича хранили три амулета. Кинжал незаметности Слава вручила Талю, понадеявшись, что такого простого трюка хватит, чтобы хоть немного отвести от брата гнев отца и Ишмара, если тот всё-таки появится. Роза-клинок меткости, доставшийся от Торшена – трофей из прошлой жизни, – девушка прикрепила к платью, которое, в свою очередь, защищало от всего, о чем только Слава могла подумать. Кроме трех сомнительных амулетов оставались разве что собственные острые языки. Возможно, на сторону Славы и Таля встанет Торшен, но только для того, чтобы отвязаться от нежелательной невесты и надоедливого отца. Был призрачный шанс заполучить еще одного помощника, но на его поддержку приходилось рассчитывать еще меньше, чем на Торшена.       Этого казалось катастрофически мало, особенно когда по ту сторону баррикад находились безумные от ярости отец и верховный бог Ишмар, и неизвестно, кто из них пугал больше. В горле Славы встал ком, и сколько бы она не сглатывала, он не пропадал. Стало трудно дышать.       Страшно. Страшно. Страшно.       «Я не хочу туда идти», – стучала в голове одна-единственная мысль. Княжна прижалась спиной к двери и зажмурилась. Противно закололо виски и кончики пальцев.       Сотни лет назад, не почувствовав надвигающейся беды, Сеонг повела себя глупости беспечно, и немало за это поплатилась. Сейчас её тело словно наверстывало весь тот ужас, которое должно было пережить еще тогда. По коже прокатилась волна жара, словно Сеонг снова заживо сгорала в пламени, которое убило её в прошлой жизни. Что, если она убьет себя сейчас? Тогда она снова переродится, совсем в другом месте, и её долго-долго никто не найдет… Может быть, она даже опять всё вспомнит – кто она, откуда, и как сильно любит Лиара.       Нет, пожалуй, убить себя сама она не сможет. Но если попросить Таля, он едва ли откажет, если это спрячет её еще хотя бы на десяток – другой лет.       Но тогда Таль останется совсем один против двух этих монстров. В отличие от неё, богини, он не вернется в небесные сады, пахнущие пионами. Ишмар непременно сорвет всю злость на беззащитном человеке.       Славе тут же стало тошно от самой себя и своих мыслей. И как ей только в голову пришло бросить брата и спасаться самой? Позорище.       Если только не увести Таля тем же способом, что убежать самой… Но нечего и думать о том, чтобы убить брата. Да у неё же рука никогда не поднимается.       Таль крепко сжал ладонь сестры, от чего у той щеки раскраснелись от стыда, и, криво улыбаясь, решительно толкнул дверь.       Тяжелые створки, украшенные тончайшей резьбой, с торжественным скрипом распахнулись, оборвав все разговоры. В глаза брата и сестры ударил свет сотен свечей, отражающийся от украшений и расшитых каменьями платьев дам, позолоченной посуды и хрустальных подвесок люстры, которую Славу всегда тянуло разбить.       Гости нестройным полукругом стояли напротив входа. Дамы нервно обмахивались цветастыми веерами, мужчины со скучающим видом сжимали бокалы. Торшен, озабоченно хмурясь, статуей застыл у вычурного переносного алтаря для помолвок – квадратного ящика, покрытого совершенно безвкусными золотыми барельефами богини Рары. Большого брата этого маленького чудовища – свадебного алтаря в храме богини любви и брака – Слава надеялась никогда не увидеть.       Впрочем, все отвернулись и от алтаря, и от Торшена – даже окружавшие его незамужние девушки, не терявшие надежды подхватить оставшегося без невесты завидного жениха, и уставились на Славу и Таля. По спине княжны, пойманной в ловушку неприязненных взглядов, пробежал липкий холодок.       «И это еще нет Ишмара», – напомнила себе девушка и ответила сверкающему залу, от торжественного блеска которого слезились глаза, таким же долгим и пристальным взором. Слава искала отца.       Князь Конрад, окруженный сочувствующими гостями – «ах, каково это – иметь такую дикую и неуправляемую дочь?» – не отрывал глаз от Таля и казался совершенно растерянным. Княжич, не сдержавшись, дерзко ухмыльнулся. Князь попытался спасти положение.       – А, Таль, ты привел её, – мгновенно сориентировался Конрад. В отличие гостей, которые одобрительно покивали Талю, князь слишком хорошо знал своего сына.       – Управился бы быстрее, если бы не пришлось взламывать столько замков, – огрызнулся княжич, откровенно наслаждаясь тем, что впервые на его памяти отец потерял контроль над ситуацией.       Тем временем Слава нашла глазами Торшена и изо всех пыталась придумать, как дать ему знать, что она теперь всё помнит. Жених смотрел на неё с полубезумной надеждой, и Слава понимала, что своими метаниями совсем не помогает ему понять. Княжна заставила себя не мигая уставиться на Торшена и медленно кивнуть. Тот расплылся в улыбке, которая одновременно казалась облегченной и благодарной.       – Видишь ли… – начал Таль, и Торшен, словно прочитав его мысли, присоединился к окончанию фразы с неповторимым единодушием:       – Помолвка отменяется!       Фраза прозвучала прямо как из какого-нибудь сопливого романчика, и Слава с трудом подавила желание закрыть лицо руками от неловкости, но остальная почтенная публика осталась под глубоким впечатлением. Короткое эхо отзвучало в зале в давящей тишине и затерялось во взрыве возмущенных голосов.       − Иначе говоря, уважаемые гости, − Торшен незаметно кивнул Талю и перехватил инициативу в свои руки, − больше у вас нет ни малейшего повода здесь находиться. Всем доброго вечера.       Слава невольно восхитилась, с какой изящной наглостью, опасно граничащей с неприкрытым хамством, теперь уже бывший жених прогнал гостей. Пожалуй, даже она сама так не осмелилась бы. Впрочем, когда постоянно общаешься с не вполне уравновешенным богом, который в любой момент может оставить от тебя лишь кустик травы, и то при особой щедрости, вряд ли продолжаешь воспринимать людей как угрозу, о которой стоит беспокоиться. К тому же, в своем стремлении избавиться от посторонних князь был совершенно прав – теперь, когда Слава-Сеонг всё вспомнила, едва ли Ишмар не изволит показаться.       Конрад бессильно наблюдал за тем, как, недовольно гудя, расходится свет высшего общества, а празднично украшенный зал постепенно пустеет, словно теряя свой торжественный блеск. Даже цветы в вазах будто бы понуро опустили головки, а серебряная посуда и хрустальные подвески разом потускнели.       Когда в зале не осталось посторонних, Слава медленно, с душераздирающим скрипом выдвинула обитый бархатом стул с высокой спинкой, без намека на изящество плюхнулась на сидение и приготовилась ждать. Таль с тихим стуком закрыл обе створки резной двери. Торшен занял позицию на одинаково безопасном расстоянии от княжны и Конрада, скрестил руки на груди и постарался слиться со стеной, по крайней мере, пока. Этого времени князю Конраду вполне хватило, чтобы взять себя в руки и от смятения перейти в состояние едва сдерживаемого бешенства.       − Итак, дети мои, − он тяжело опустился в кресло и соединил подушечки пальцев – жест, который не предвещал ничего хорошего, − назовите мне хоть одну причину, чтобы не изгнать вас из семьи прямо сейчас.       Таль быстро пересек зал и встал рядом с сестрой, частично закрывая её от глаз отца. Впрочем, Слава не сомневалась, что ярости Конрада с лихвой хватит на них обоих, и еще на Торшена останется, но это помогло не только немного успокоиться и начать дышать глубоко и ровно, но и придумать новый план.       − Ни одной. Можете выгнать нас прямо сейчас.       − Я даже больше скажу, − оживился Таль, схватил Славу за руку и поднял её ладонь со сверкнувшим на указательном пальце бабушкиным обручальным кольцом. – Мы не только сорвали эту помолвку – мы обручились. По всем правилам. Так что мы можем прямо сейчас собрать вещи и пойти на все четыре стороны. Отец, вы только подумайте, какое выгодное предложение – избавитесь от внебрачного сына и нежеланной дочери разом, разве не замечательно?       − Как вы посмели… − прошептал Конрад. Если бы княжич и княжна знали его чуточку хуже, могли бы подумать, что отец до глубины души поражен безнравственностью своих детей, но на самом деле у князя попросту пропал голос от злости.       − Можно подумать, вы с моей матушкой образец морали, − прошипел Таль, хотя на губах вырисовывалась недобрая улыбка. Похоже, он наслаждался редкой возможностью позлить отца и наконец высказать то, что на самом деле думал. На людях Таль всегда бахвалился тем, что боги сохранили его от княжеских забот, сделав внебрачным ребенком, но одна лишь Слава знала, каких трудом брату стоит сохранять плутовскую улыбку и скрывать то, что он на дух не переносит отца. В первую очередь – от себя самого.       − Не смей так говорить со мной, щенок, − если Таль шипел, то Конрад рычал. – Я взял тебя в свой дом, растил как сына…       − Я и есть ваш сын! – повысил голос Таль. Княжич успел бы еще много чего наговорить, но в разговор впервые вмешался Торшен.       − Послушайте, Сеонг, − вдруг заговорил князь спокойным деловым тоном, как будто всё происходящее ни его, ни Славу никоим образом не касалось. – Вы ведь всё вспомнили, так почему до сих пор делаете вид, что к вам это имеет отношение? Не лучше ли позаботиться о более важной проблеме?       Пока Конрад набирал воздуха в легкие, чтобы вежливо известить Торшена о том, что не стоит вмешиваться в сугубо семейные разборки только для того, чтобы нести откровенную чушь, Слава подумала, что, как богине, ей стоит быть высокомерной со всякими князьками-выскочками, и собрала всю свою язвительность и храбрость:       − Если вы имеете в виду Ишмара, то повода для беспокойства здесь пока не вижу. Вероятно, у него полно других, более важных дел, и я не смею его отвлекать.       Торшен предостерегающе покачал головой; на его лице заплясали солнечные зайчики – хотя откуда бы им взяться после заката?       В глаза ударил ореол чистого золотого света, в центре которого угадывались очертания мужского силуэта. Лучи отражались от посуды и хрусталя, что совсем не облегчало положение, но именно этого новый гость и добивался – растерянности и даже паники. Слава опустила веки, сосчитала до пяти и распахнула глаза так широко, как только смогла.       Он был точно таким, как и в день, когда проклял Сеонг: мужчина неопределенного возраста с перехваченными золотым обручем струящимися волосами цвета спелых колосьев пшеницы. Гость потирал массивный подбородок; в глазах оттенка зеленой листвы легко читалось раздражение. От бронзовой загорелой кожи и белоснежных одежд исходило неяркое сияние.       Бог брюзгливо огляделся и щелкнул мозолистыми огрубевшими пальцами, которые плохо сочетались с его холеным утонченным видом. Последи зала прямо из пола, пробивая паркет, вырос оплетенный диким виноградом и цветущим вьюном деревянный трон с высокой спинкой. Мужчина величественно опустился на сидение, но лицо приняло такое выражение, как будто у бога разом разболелись все зубы.       Бог плодородия и земледелия и по совместительству Верховный бог Ишмар собственной персоной.       Торшен моментально опустился на одно колено – скорее всего, с годами выработавшийся рефлекс. Конрад с перекошенным от ярости лицом обернулся, чтобы отправить нового гостя в весьма дальнее и увлекательное путешествие, да так и остался стоять – Ишмар выглядел достаточно внушительно, чтобы сразу признать в нем бога, но как обратиться к нему не в молитвах, а напрямую, князь не знал.       − Повелитель, − наконец нашелся Конрад, но Ишмар только нетерпеливо отмахнулся, и все, кроме него самого и Славы, застыли на месте не силах ни шевельнуться, ни вымолвить хоть слово. Не отводя взгляда от княжны, бог заметил:       − Ты подурнела. Вон как тебя разодели – как княжну, а толку?       Девушка, выросшая в тени брата с лицом и телом падшего бога-искусителя, и ухом не повела.       − А ты, Ишмар, хоть и сидишь на троне, а на самом деле обычный грубиян.       − Перед кем мне любезничать, перед тобой? – разом вспылил Ишмар. – Ты всего лишь мелкий божок, который не знает своего места!       Слава заставила себя улыбнуться.       − Но ты пришел ко мне.       Ишмар цокнул языком и отвернулся. Слишком гордый, чтобы признать это и попросить о помощи. Девушка решила облегчить ему задачу:       − Что, разваливается ваш маленький рай без меня?       − Мне нужно, чтобы ты уже умерла нормально и вернулась в конце-то концов, поэтому и послал этого олуха, − бог кивнул на Торшена и скривился. – Но раз уж так получилось, что память к тебе вернулась, проще договориться напрямую. Поступим так: Мимай даст тебе благословение. Ты будешь жить, пока не умрешь от старости. Если в твоем доме случится пожар, на дороге нападут разбойники, земля под тобой обрушится, или тебе на голову упадет солнце, ты всё равно выживешь. После этого вернешься. На особое возрождение культа не рассчитывай. И так слишком много тебе досталось.       Ишмар царственно выпрямился, ожидая, что Слава тотчас разразится слезами радости и благодарно бросится ему в ноги.       Но Слава скрестила руки на груди и сдвинула брови:       − Мимай даст это благословение и ему тоже, − девушка кивнула на Таля. – И мы сможем жить вместе до самого конца, если захотим.       Лицо Ишмара угрожающе расцвело пятнами болотного цвета и приняло такое выражение, что даже бесстрашный князь Конрад упал бы в обморок, не сдерживай его чары. Однако Слава знала, что сказать дальше, чтобы испуг отразилась и в глазах Ишмара. В конце концов, ни для одного бога не было секретом, чего, а, точнее, кого боялся Верховный бог.       − Если ты внимательно следил за мной, то должен знать, что мы с Талем помолвлены. Нельзя нарушать законы Рары, − сердце княжны застучало быстрее. Больше от неё ничего не зависело. Дальше значение имело только то, достаточно ли любопытны другие боги, чтобы наблюдать за тем, что сейчас происходит в этом зале.       − Это не считается! – раскатами грома взревел Ишмар. – Вы напились, как свиньи! Торшен – вот твой жених, а той помолвки не было, слышишь меня?       Сердце Славы забилось где-то в горле, как будто пыталось убежать или разорваться в ужасе от того, что творит хозяйка. Княжна вдруг перестала справляться со страхом, хоть и знала, что ей никак нельзя тонуть в этой волне паники, иначе Таль будет обречен, а их призрачная надежда прожить хоть одну тихую спокойную жизнь окажется похоронена навсегда.       «Ну же, пожалуйста, помоги нам!» − взмолилась Слава, одновременно криво ухмыляясь тому, что она, богиня, молится другой богине.       Чудо все-таки произошло.       − До-ро-гой! – по слогам, с хорошо читаемым намеком пропел нежный до сладкой боли в груди чарующий женский голос. Глаза всех мужчин в зале подернулись мечтательной дымкой. У одного только Ишмара наваждение быстро сменилось перепугом.       − Что, музыка ушей моих? – бог суетливо заерзал на своем чудесном троне.       Слава, глубоко и прерывисто дыша, подавила желание от души прыснуть и часто-часто заморгала, чтобы скрыть выступившие слезы облегчения. Сейчас она была готова ругать себя последними словами за то, что рискнула положиться на удачу и волю самого непредсказуемого божества.       Но Рара, богиня любви и брака, жена Ишмара, которую он обожал с той же силой, с которой боялся, всё же пришла. Слава бросилась бы расцеловать старую подругу, но Рара говорила из небесного мира, отчего Ишмар, вжавшийся в трон, казался провинившимся перед богом послушником.       − Что значит «не считается»? – елейно поинтересовалась Рара. Глаза Ишмара забегали по сторонам, ни на чем не останавливаясь.       − Сеонг была обещана моему сыну… Ты же богиня брака, свет очей моих…       Тут Ишмар допустил сразу две серьезных промашки. Во-первых, у Рары не было никаких причин жаловать сына её мужа, пусть и ненавистного, от другой женщины. Во-вторых, Рара покровительствовала не только браку.       Хрустальный голос потемнел от злости:       − Кто только придумал сделать меня богиней любви и брака? В каком бреду люди решили, что это одно и то же? Почему я вечно должна выбирать между чувствами и законом? – Рара драматично взорвалась серией риторических вопросом и после неловкой паузы сообщила: − Ну и ладно. Видела я эту помолвку. Заключена по всем правилам, пусть и в необычных обстоятельствах, − она рассмеялась звоном серебряных колокольчиком, − но я её услышала и приняла.       − Но, бальзам души моей…       − Услышал и приняла, − с нажимом повторила Рара. – Тебе-то какое дело, принципиальный ты мой? Всё, пускай идут на все четыре стороны, живут долго и счастливо и умрут в один день. Тебе ведь не жалко, милый? Конечно, нет.       Ишмар прислушался к эху голоса любимой жены и впился взглядом в богиню, которая жалась к неподвижному смертному и незаметно, как ей казалось, цеплялась подол его рубашки. Жалкий строптивый божок, которую он, Верховный бог Ишмар, сбросил в самый низ, а она всё равно смотрит на него с презрением, гордо подняв голову.       Ишмар вдруг подумал, что силы упрямства Сеонг хватит справиться с чем угодно. Она не покорится и прекратит бороться. Ишмар уже устал от Сеонг, а вот она от него – нет. К тому же, на её стороне мощная сила в лице Рары.       И Верховный бог махнул рукой.       − Будет вам благословение Мимая. Надоели, оба. Это твоя последняя жизнь среди людей Сеонг. Нагулялась, хватит. Довольна, радость моя? – спросил он Рару.       − Более чем, − богиня хихикнула и ласково обратилась к Славе. – Наслаждайся, дорогая, и обратно не торопись.       − Спасибо, − едва слышно шепнула Слава. В конечном итоге, старая подруга защитила её лучше грозди амулетов.       Княжна представила, как они с Талем сейчас уйдут из этого зала. Возможно, из этого дома. Может, они никогда сюда не вернутся. Несколько дней или даже недель они проведут в праздном шатании, беззаботно радуясь тому, что у них не получалось в стольких жизнях.       А что будет потом, Слава не знала, и нравилась эта неопределенность. Они наконец-то могут двигаться дальше. У них появилось будущее, о котором прежде они и не осмеливались мечтать.       Ишмар властно махнул рукой. Таль сжал в объятиях дрожащую Славу. Торшен вздохнул полной грудью и поднялся на ноги. Конрад, напротив, упал на одно колено, украдкой смахивая пот. Взгляд князя метался между Верховным богом и сыном с дочерью, которые с сияющими от восторга глазами уже о чем-то шептались, не обращая внимания ни на что вокруг.       − Пусть идут, − бросил Ишмар в сторону Конрада и величественно растворился в ореоле золотистого света. Оплетенный виноградом и вьюном трон так и остался стоять своеобразным памятником о визите раздражительного бога.