Сборник "Другу"

Трафальгар умер, в живых осталась его сестра, имя изменено на Алексию. Альтернативная реальность; Коразон не заинтересовался девочкой. остальные события не изменены. Сахарный замок рушился… Светит солнце, с улицы раздаются голоса людей, музыка, смех. В воздухе витает запах карамели и сдобных булочек с корицей, и так много света, что задыхаешься от восторга. Братец снова нацепил свою дурацкую шапку, с которой не расставался, с момента ее преподнесения отцом, на Рождество. Она вспоминает, что снег на вкус – как мята, а от родителей пахнет металлом и спиртом, чуть – чуть больницей, они устали, но все равно распечатывают подарки вместе с ней и Трао. Рождество такое замечательное! Флеванс похож на город из сказки; все такое красочное и изящное, такое чудесное, замечательное, такое нереальное. Хрустальное. Сахарное. Наверное, поэтому, в первый момент, когда город начинает плавится от огня и копоти, она не удивляется. Он всегда казался ей хрупким. Она немо открывает глаза в вопросе, когда по чистым улицам текут ручьи красного цвета, соединяясь, превращаясь в лужи; она застывает, словно звереныш в свете фар, когда на нее впервые взводят курок, и не верит - не верит - не верит. Ведь ее брат падает, становясь таким же, сахарным и хрустальным, пачкаясь в копоти и краске. Краске ведь? Это все для фестиваля, он же… Закончился почти месяц назад. И те груды, что «украшают город» не декорация, нет. Совсем не декорации… это люди, те, которых она знала и… Она бежит, петляя, врезаясь во что-то, обдирая колени в кровь, пачкаясь в копоти,«не краске», запрещая себе думать, запрещая себе кричать, хрипеть. Она видит смазанные силуэты, с глазами филинов и волков,и она видит ружья. Охотники. И дичь теперь маленькая, беззащитная, больная девочка, по имени Алексия. И, как и в сказке, она не знает, куда, зачем; не понимает, что случилось и за что? Ей больно и страшно, а снег больше не пахнет мятой…и на вкус совсем другой! Она плачет, размазывая слезы по лицу, понимая, что до снега еще полгода. Это просто копоть, гарь и пепел. Она больше не любит снег. И не верит в Рождество. Ее тошнит от запаха хлеба, а на языке остается вкус металла и гнили; она больше не боится трупов. Это ведь трупы, не декорации. И крови больше не боится. Красные ручьи, как же. Краска. Зато она очень полюбила реальность. Огонь, железо, пули, бетон. И совсем разучилась чувствовать страх. Если чувствовала, хоть когда –то. Ее трясет от лихорадки и голода, знобит от порывов ветра; она упрямо ищет оружие, крохи тепла и жизни. Алексия всегда была упрямой. - Минго, а у тебя тоже были сказочные замки из сахара в детстве? – спрашивает она, вглядываясь в распахнутое окно, наслаждаясь ветром по лицу. Мужчина морщится, как от зубной боли, но через секунду смеется. - Сотни замков, моя дорогая. – она вновь жалеет, что не видит его глаз и не верит ни единому слову. – с рабами, лакеями, сладостями и игрушками на любой вкус. Живыми, мертвыми… - он не заканчивает фразу, пересаживая ее себе на колени, и хмуро уточняет – Он снова разрушился? - Он исчезает каждую ночь. – просто говорит девушка, обнимая теплого Шичибукая, целуя его в щеку, - словно его никогда и не было. Одни кости торчат, сахарные такие, под снегом. - Норт блю, чего ж ты хотела? – шутит без тени смеха «Джокер». Им обоим знакомы сказочные, золотые и серебряные дали, обращающиеся пеплом и золой, костями и завыванием толпы. Им обоим знакомы попытки согреться рядом с холодными телами; насытится гнилью; забыться вином и кровью. Только, когда у нее появляется возможность, она идет строить свой собственный сказочный замок, посадив, для верности, перед ним огромного цербера в броне; а Минго…идет лишь рушить чужие.