Сборник "Другу"

- Что есть музыка ночи? – она смотрела сквозь, через него, и Макишима понимал, что ей скучно. Она снова придумывала сказку о том, что было бы, там, в ее собственных мирах, в которых, как ему, иногда, казалось, совсем не было места. Артемисия потеряла зрения не так давно, во время побега из Японии, но Шого всерьез опасался за ее разум; он словно покидал ее тело, блуждая так далеко, что даже бывший преступник, с его эрудицией, не мог сказать, где именно. Она смотрела; у ее глаз была белесая пленка. Вспышка света выжгла из них все живое и человеческое. Она мало чем отличалась от Макишимы на начале пути. - Какой цвет у ненависти? – Алексия, спрашивает; очередной вопрос, слишком далекий от Шиньи, слишком философский, слишком абстрактный. Ее лодыжку и руку, покорёжило под обломками бетонной плиты; шрамы на коже – разбитое стекло, резавшее еще живую плоть, когда он тащил ее, не замечая, под обстрелом, что ранит и оставляет незаживающие борозды. Она защитила его, вытолкнув, но не рассчитала, он оказался тяжелее, и те несколько сантиметров, превратили ее в калеку. Операция, в настолько напряженной обстановке, здесь, на границе, ей светила еще не скоро. Ей, и ее подруге. Когами чувствовал, что они меняются. Иногда, когда думал, что Алексия не замечает, наводил на нее камеры, и почти с ужасом осознавал, что ее паспорт все – так же чист. Сердце билось ровно, перекачивая кровь по венам, а вера, по всей видимости, оставалась такой же непоколебимой в том, что они поступили верно. Это приводило в ужас и трепет. И наводило на мысли, что мужчины, все-таки, слабый пол. - - Возможно черный? – предполагает мужчина, осторожно грея ее руку в своих, - Или, по твоему, слишком банально? Алексия ничего не отвечает, отводит взгляд, смотря куда – то в сторону тюков, костров, брезентовых палаток, и дыма; Госпиталя отсюда не видать. Людские голоса смешиваются в нестройный вой горестей, бытовухи, под соусом из запахов супа, одежды, плесени и воды; - У ненависти нет никакого цвета. – сухо роняет она, вырывая здоровую конечность и, прихрамывая, уходит под навес, чтобы тяжело устроиться на жестком, отсыревшем топчане. - Какой вкус у счастья? - Арти и раньше воспринимала этот мир иначе, а сейчас и вовсе, все познает нестандартно. - Шоколада – иронизирует Шого, но она не улыбается. «Крови» - отвечает она ему у себя в голове. Она не умеет пояснить, даже для себя, почему именно вкус крови, от закушенной губы, в тот момент, когда вокруг разлилась темнота бесконечного космоса, она поняла, что еще жива, что еще существует, сделал ее счастливой. Она все –то прикрывала собой людей, когда вспышка света, яркого и жестокого, как отчаяние, поглотила весь этот мир, оставив ей только чувства. Вкус – чтобы всегда чувствовать на нёбе гнилость, оставшуюся от воспоминаний о изморози ее жизни, хрупкой и прохладной; осязание, чтобы помнить, какие предметы. Вроде книг, она так любила; слух, который заменил ей почти все; нюх. Вкус крови – это вкус счастья. Вкус жизни. Макишима отпивает из кружки отвратительное пойло, по ошибке именуемое «кофе», и напрягается всем телом, когда замечает среди людей длинные волосы Николаса Вонга. Вкус его крови он совсем не отказался бы узнать, посредством приготовления кровяной колбасы. Рука сама обхватывает бритву. Возможно, в фразе о вкусе счастья, которая не отзвучала вслух есть смысл. - Какая на ощупь любовь? Жесткая. И только жесткая. Как каменное дно. Алексия смотрит в глаза человеку, который вернулся за ней. Чтобы снова запихнуть ее в клетку Японии, посулив операцию; посулив ей работу и спокойную жизнь, внутри системы, пообещав всегда быть рядом, всегда помогать ей. Она хочет ему верить, и эта надежда ранит больше, чем упавшая на нее стена, чем клыки зверей, чем стекло, которое изорвало ее кожу и плоть. Ей так горячо от этой надежды, что хочется выть. Ей так больно, что хочется плакать, но она смотрит спокойно и не принимает руки. Она знает, что надежда врет ей. Испытывая на прочность. Ее паспорт все так же чист. Рука Когами мозолистая, большая, теплая и жесткая. Она опирается на него, потому что знает, что он – точно не предаст. Она знает, какая на ощупь – Любовь. - Почему у звезд есть запах? – срывается, отчаянно у Арти. Она путает пальцы в волосах Шого, уже так привычно, что не сможет вспомнить, когда же начала этим заниматься. - Потому, что молоко, - зевает Макишима, привыкший к вопросам в стиле Ван Гога, его уже мало чем можно удивить. - Когда мы вернемся… - А нужно? – только, чтобы поддержать разговор. Тишина, лучший из ответов.