Сборник "Другу"

...Это моя так называемая жизнь. Вокруг все такое обшарпанное и грязное, что не может нравиться, даже прожженному оптимисту, которым, к величайшему сожалению, парень не был. Открытое настежь окно притона, в котором он провел очередную бессонную ночь - разве можно выспаться, когда вокруг сонм запахов и многоголосье из Ада?- обнимает промозглым ветром, и майка совсем не греет. Хочется курить, но в пачке - последняя; хочется чего - то горячего, хотя бы чая, пусть вчерашнего, но чтобы согреться - а этого нет. И будет ли?.. Ему 13, он сбежал из детского дома. Одному всяко лучше, чем хоть кому -то доверять; нет никого, кто давил бы на психику, нет воспитателя, нет иллюзии дружбы и заботы. Затхло. И холодно. Сюэ Ян усмехается, и достает последнюю сигарету. - И все не так уж плохо на сегодняшний день... - затягивается горьким, но пока, горячим, дымом, и думает, что греется. В грязном притоне начинает закипать такая же грязная жизнь. Пьют, ссорятся, матерятся, зевают. 3:54 утра. У него есть еще 26 минут, прежде чем выбраться на такую же блевотно-грязную улицу, и перебежками, кутаясь в слишком легкую одежду, добираться до порта - никто не спрашивал, сколько юному "грузчику" лет, платили наличными (пусть и врали в глаза), давали горячего супа, и спать в этом притоне... Ничем не хуже, чем у других. Только на сладкое категорически не хватало. Одежда была нужнее, сигареты были нужнее, чай... тоже был необходим, как и теплые вещи, как и секция, в которой юноша оттачивал свои навыки выживания. Тренер говорил бросать, но тренер, наверняка, жил в тепле, ел досыта, и не кутался на полу, во все тряпки, что находились под боком. Ян с ужасом представлял день, когда нужно будет получать документы. У него не было ни единой мысли о том, как получить желаемое, кроме как накопить достаточно, для того, чтобы о том, кто он, откуда, и где его куратор никто не спросил. Мечты-мечты. Так называемая - жизнь. ... Ему уже 17, он почти сытый, злой, уверенный в себе. Он живет над клубом, тренируется упорно и жестко. К себе, к тренеру, к ученикам. Работы стало больше. Он не бросил грузить, тренер помог с документами, увидев перспективу для себя. Он выступает на соревнованиях, помогает в обучении, он спит в тепле, и суп теперь чаще. Его спина - синяки и ссадины, его глаза жестокость и расчёт, красные, как кроподтёк на скуле, такие же красноречивые, его руки - мозоли и потертости, жесткие и равнодушные. А вокруг - вокруг все тот же грязный мир, где никто не обнимет и не пожалеет, где всем от него что - то нужно, где он - только винтик в огромных часах, которые никогда не останавливаются. Сюэ Ян - беспризорный кот, которому пришлось быстро учиться, чтобы выжить, да только ласки он так и не узнал. И нужно стать кем угодно, но только чтобы клыки покрупнее и габариты побольше, чтобы в схватке, за, так называемую «жизнь» , раз за разом выходить победителем, чтобы не просто так, чтобы не сунулись, чтобы...чтобы? От досады Ян прикусывает щеку. Ему по-прежнему холодно. И денег на сладкое категорически не хватает. Ему 26. За окном - шумный мегаполис, сотни крыш и фонарей, за окном - снег и толпы прохожих, спешащих купить подарки, продукты и домой, в тепло, к близким, к горячим обедам, к рукам, которые подарят ласку. Ему 26, и он смотрит из многоэтажки офиса, не спеша уходить. Его никто не ждет. Не ждет не заправленная кровать, холодная, сколько не пытайся согреться под дорогим пледом; не ждут передачи в вечно говорящем телевизоре, озаряющим светом дорогую квартиру, (пустую-пустую-пустую!!!); не ждут бутылки с дорогим алкоголем, идеально вымытые бокалы, ноутбук... Никто его не ждет. От конфет во рту - сладко до горечи, сладко до чертовой горечи, но и этого мало. Этого так категорически мало! Начальник службы безопасности - человек неприятный, холодный, с взглядом рентгеном, взглядом - прицелом. Никто из коллег никогда не видел, чтобы молодой человек был расслаблен, чтобы улыбался искренне, а не садистически, чтобы был добр. Начальство обожало своего цепного кота, начальство боготворило его за такое отношение к работе. Начальство выписывало ему премию за премией, ставило в пример. Яну было холодно до того, что синели губы, а пальцы, все 9, не слушались, словно смерзаясь коркой тонкого льда. Он улыбался-улыбался-улыбался. А люди видели оскал. Он смеялся над ними, шутил. Его боялись. И было холодно. И горько от сладости во рту. Это было невыносимо! - А Вы? – она смотрит безбоязненно, слегка рассеянно, но доброжелательно, словно он – это кто – то другой, но в ее глазах – зеленоватых, с золотыми вкраплениями, - отражается его высокая и темная фигура. - Я…не тороплюсь. – голос кажется медовым, но в горле пересохло. – Идите уже. «Вас, наверное, ждут» так и не прозвучало, но было так явно, что зависло в воздухе. - Я совсем не против, чтобы Вы меня проводили, если заняться нечем. – она улыбается лукаво и азартно, но явно не пытается его очаровать, ей просто…скучно? Ян задумывается на пару секунд, чтобы принять решение. Мужчина неопределенно передергивает плечами и идет вперед, не дожидаясь, когда девушка сообразит что делать. -… Какая музыка тебе нравится? …а еда? кино? чай? отдых? Вопросов так много, и они кажутся глупыми – он никогда не задавался ими. Чтобы было сладко? Чтобы было тепло? Чтобы было что слушать, кроме тишины? Руки у нее тёплые – она берет его ладонь, замерзшую, и, кажется, что пальцы целует спичка – так горячо. И больно. Размораживаться всегда больно. Мне просто не с кем говорить… Она ничего не обещает, называя его другом, она даёт так много. Спрашивает, как прошел его день; заходит в обеденный перерыв позвать его на кофе; смеется, глядя ему в глаза; касается своими теплыми руками , оставляя, как он думает, ожоги… Она приносит мелочи, из - за которых его мир покрывается трещинками: лёд стаивает, сначала с рук, а потом пропадает из глаз. Ян опасается за сердце. Но все еще надеется – пронесет. Пожалуйста, не забирай мой солнечный свет. Его так мало. Скулеж почти жалкий, и холод причиняет боль. Ян не был к нему готов. Холод, бывший защитой, причиняет страдания, и больнее всего глазам и сердцу. Видеть, как он рядом с ней, улыбается и дышит, знать что его руки греет в своих, что ему приносит чай, спрашивает какая музыка, какой отдых, кино… Чего же ты хотел, ведь она просто хотела дружить? Дружить. Дружба застывает ириской в зубах. Зубы склеены в улыбке, которая оскал. И вокруг холод, серость, грязь. Как будто снова – притон, снова 13 и неопределенность, в этой, так называемой жизни; его лихорадит, от горечи и холода, ему кажется, что он скоро захлебнется ледяной водой, что он тонет, что… Ян наводит справки – он такой же сирота. Беспризорник, голь, но за его спиной стоит «семья», но за его спиной тепло совместных ужинов, чьи – то руки, обнимающие, поддерживающие; чьи - то слова, которые помогают держать щит, а не утяжеляют руки; к его спине прижимается другая спина, а не холодная стена. Он умеет улыбаться, а не скалится, греть, а не отбирать тепло. Он умеет смеяться, а не высмеивать, она греется в его свете, отдавая свое тепло. Ян мерзнет. От холода негде спрятаться, от холода негде спастись. Его крик беззвучен; его поступки – выстрелы в свой висок; его поступки порезы на запястьях. Словами он режет ее, истязает, но она в тепле, рядом с другим, с этим, беспризорником(!), отогревается, а ему задыхаться от боли, захлебываться льдом и кровью. Весь вкус пропадает. Не спадает даже приторная сладость. Не ощущается горечь. Пусто-пусто. И холодно. Пожалуйста, не забирай мой свет.