***
— Вам так идёт это платье, — галантно говорит Чанёль и, наклонившись, прикладывается к пахнущей дорогими духами руке. Королева горных троллей совсем не тянет на трепетную нимфу, а её наряд больше напоминает чехол для танка из дорогой парчи, но этикет требует в таких случаях безбожно врать. Женщина в ответ жеманно хихикает и кокетливо отвечает: — Ах, вы так милы, юный господин Пак! Вы знаете, я так счастлива за вас и вашего будущего супруга! Вся наша семья с огромным интересом и волнением следила за развитием ваших отношений, и я была так рада, когда узнала о вашем успешном прохождении сложнейших испытаний! Вы такая красивая и нежная пара, поделитесь успехом своих идеальных отношений! «Слизанные из мыльных опер идиотские реплики, постановочные кадры и один сплошной вдохновлённый пиздёж на камеру», — думает Чанёль, но вслух отзывается, продолжая дежурно улыбаться: — Это всё она, непокорная волшебница любовь. Именно она пробудила во мне спящего романтика. — Это так чудесно! — умиляется женщина, и Пак с облегчением выдыхает, когда к ней подходит министр иностранных дел водных демонов. Он приветствует его и незаметно отходит, скользя внимательным взглядом по оживлённо переговаривающимся гостям. Он замечает Юру, которая болтает с Хёмин и ещё парочкой молодых девушек, отца и Бёна-старшего, стоящих в полукругу с другими правителями и о чём-то громко спорящих. Мать Пака и мать Бёна стоят возле огромной ледяной скульптуры и отдают какие-то приказания дворецкому, облачённому в парадный костюм. Бэкхёна среди них нет, и Пак прикусывает нижнюю губу, ощущая нарастающее волнение. — Ваше Высочество! — к нему подскакивает запыхавшийся Кёнсу и крепко цепляется за его плечи. — У нас форс-мажор! Мы никак не можем найти господина Бёна! Он как будто сквозь землю провалился, а у нас торжественная речь вашего отца по расписанию уже через час! — Вы же сами говорили, что я не должен его видеть до бала, — ядовито отзывается Чанёль, скрещивая руки на груди. — И потом, что вам мешает спросить, например, его старого приятеля Сухо? Я уверен, что он-то знает, где сейчас прячется наш наследный принц. — Сухо тоже куда-то смылся, — сердито выпаливает Кёнсу и окидывает нервным взглядом зал. — И я даже не могу найти господина Ву, который буквально минут двадцать назад был в этом зале и мирно флиртовал с принцессой тёмных эльфов! Я сначала подумал, что он и она… — он замолкает, и Чанёль заканчивает за него: — Уединились? — Да, — с облегчением подхватывает До. — Именно так, но госпожа принцесса сейчас в зале, разговаривает с вашей старшей сестрой. Я не знаю, что и делать, потому что у нас чёткий график, поставленные сроки, вы все должны присутствовать в тот момент, когда ваши родители объявят о помолвке, а в результате все куда-то разбежались! — Он краснеет от гнева и шипит: — Всё должно быть по плану, какого чёрта всё катится в какие-то неведомые дали? До явно хочет высказаться намного резче, но сдерживается рядом с королевской особой. Чанёль чувствует, как зарождающееся волнение усиливается, и думает, что это действительно странно. А что, если Бёна решили похитить прямо на празднике, взяв в заложники Чунмёна и Ифаня? Или он попросту решил сбежать, не в силах справиться с грузом ответственности? Нутро сжимает ледяная рука, и Пак говорит, отстраняясь от До: — Я пойду их поищу. Если найду Ифаня, то мы вместе попробуем выловить Сухо и Бэкхёна. — Ну уж нет, а что, если вы тоже куда-нибудь свалите? — весьма невежливо выпаливает До, видимо, доведённый до крайней точки кипения. — А у вас есть какая-то альтернатива? — хмыкает Пак. — Вон, кстати, кажется, отец вас зовёт, я вижу, как он машет вам рукой. Что вы ему скажете, если на церемонии будет присутствовать лишь один член будущей ячейки общества? На лице До явственно отражаются муки раздумий. Наконец он глубоко вздыхает и, порывшись в карманах, выуживает небольшую рацию. — Я свяжусь с вами через полчаса, — говорит он и, широко улыбнувшись, кричит. — Да-да, Ваше Величество, я иду! — Он бросает пристальный взгляд на Чанёля и, понизив голос, добавляет. — И только попробуйте тоже исчезнуть. Я вам гарантирую, что я сразу же сообщу об этом вашему отцу, и тогда вас ждёт… Что именно его ждёт, До не говорит, но Чанёль догадывается и без ненужных слов. Кёнсу выпускает его плечи и, нервно проматерившись себе под нос, бросается к ожидающему его Паку-старшему, а Чанёль поспешно идёт в сторону выхода, по пути кланяясь и дежурно здороваясь со всеми жаждущими его внимания гостями. Он оглядывается и выскальзывает за дверь, невольно испуская вздох облегчения. Стоящие у входа охранники внимательно оглядывают его с ног до головы и, узнав в нём одного из главных героев сегодняшнего вечера, хором говорят: — Рады вас приветствовать, Ваше Величество. — Спасибо, — невнятно бормочет Чанёль и быстрым шагом идёт по коридору. Он суёт рацию Кёнсу к себе в карман и, сосредоточившись, пытается настроиться на ментальную связь с Бэкхёном. Тот, видимо, по-прежнему находится слишком далеко, поэтому Пак ощущает лишь напряжение в висках и болезненно морщится, чертыхаясь сквозь зубы. Он проходит в приватную часть дворца, где стоит целая толпа облачённых в чёрные костюмы секьюрити. При виде внезапного гостя они подбираются, становясь похожими на хищных зверей, но расслабляются, когда Чанёль подходит ближе, и здороваются с ним недружным хором. — Добрый вечер, — отзывается Пак и, повинуясь внезапному порыву, спрашивает. — Вы случайно не видели здесь господина Ву? Мне срочно нужно переговорить с ним по одному вопросу. — Он был здесь минут десять назад, — отозвался старший по званию, высокий статный эльф с коротко остриженными рыжеватыми волосами. — Пошёл в сторону жилого крыла, туда, где находятся ваши спальни. Выглядел каким-то взбудораженным и взвинченным. «Вот же ублюдок», — раздражённо думает Чанёль и, кивнув, вслух отзывается: — Значит, туда? Огромное спасибо! Он разворачивается и чеканным шагом спешит по коридору. Нутро заполняется нарастающим возмущением, и Чанёль мысленно обзывает Ифаня, бросившего его в такой ответственный момент, «говнюком» и «предателем». Он подходит к двери чужой спальни и, с силой пнув дверь, громко говорит: — Где ты шляешься, мудила? Дверь распахивается с оглушительным стуком, и Пак заглядывает в спальню. Внутри царит мёртвая тишина, Чанёль внимательно осматривает просторную комнату и разочарованно констатирует: никого. Чёртов придурок Ифань испарился, словно призрак в ночной тишине. В кармане громко потрескивает рация, Пак закрывает дверь и внезапно ощущает неприятный спазм в области висков. Острая головная боль становится всё сильнее, Чанёль мрачно думает, что эта чёртова нервотрёпка скоро доведёт его до мигрени или чего-нибудь ещё гаже. Где-то в тумбочке у него лежала микстура от головной боли, подсунутая заботливым господином Аном вместе с другими лекарствами первой необходимости, вспоминает Пак и, развернувшись, идёт в сторону своей комнаты. Дойдя до двери, он останавливается как вкопанный и прислушивается. Из-за дубовой поверхности слышится какое-то странное пыхтение и еле слышный, но настойчивый скрип. Нутро сжимается от неприятного чувства страха, и Чанёль отступает назад, машинально хватаясь за рацию. Что, если это те самые криминальные ублюдки, которые куда-то утащили Бёна, мелькает в его голове, и неожиданно для самого себя Пак понимает, что закипает. Накопившийся стресс, недосып, постоянное волнение и чувство неудовлетворённости — всё это превращается в бомбу моментального действия, которая будто взрывается в сознании, и Чанёль с силой распахивает в дверь, буквально врываясь в спальню. — Сдавайтесь, уёбки, а не то я сожгу вас к хуям! — орёт Пак и тут же зажигает огонь на кончиках подрагивающих пальцев. Он оглядывает лихорадочным взглядом комнату и замирает как вкопанный, невольно впадая в ступор от представшей ему картины. Прямо на его огромной, чересчур помпезной кровати кверху задницей лежит абсолютно голый, раскрасневшийся Ифань, который совсем не похож на жертву маньяка или грабителя и, кажется, до его внезапного визита был полностью доволен жизнью. Всё постельное бельё перевёрнуто вверх дном, а среди подушек, прямо под Ву, лежит кто-то ещё, кто конкретно, Чанёль не видит, потому что скомканное одеяло закрывает лицо партнёрши его приятеля. У незнакомки светлая кожа и каштановые волосы, успевает осознать Пак прежде, чем его возмущение достигает крайней, абсолютной стадии, и он выпаливает, делая шаг к кровати: — Блядь, Ифань, какого чёрта? Бэкхён пропал, Сухо пропал, я ищу тебя по всему дворцу, потому что мне нужна твоя помощь, а ты в очередной раз подцепил какую-то девку и трахаешься! Что, очередная слабая на передок принцесса? Или горничная, которой ты повесил на уши лапшу про красивые глаза и чудный голос? — Почему сразу девку, — бормочет Ву и смущённо кашляет. — Слушай, тут как бы такое дело… — Вот же ты засранец, Ифань, — раздаётся из недр постельных принадлежностей знакомый низкий голос. — Мне ты ничего не говорил про красивые глаза. Только про то, что тебе нравится, когда я надеваю мешковатые кофты, и что я сосусь, как заправская химерусская шалава. — Блядь, — выдыхает Чанёль и мотает головой, надеясь, что только что поймал слуховую галлюцинацию. — Чунмён?! — Здравствуйте, господин Пак, — церемонно отзывается Сухо, приподнимаясь на локтях и толкая Ву в грудь. — Твою мать, вытащи из меня свой член, мне так разговаривать неудобно! — Я только вставил нормально, а уже вытаскивать, — вздыхает Ву и подаётся назад. Чунмён издаёт глухой стон и прикусывает нижнюю губу, а Ифань накрывает их обоих одеялом и, помолчав, говорит: — Я бы сказал, что это не то, что ты думаешь, но это именно то, что ты думаешь. — Вы что, трахаетесь? — ляпает Пак прежде, чем успевает хорошенько подумать. Сухо кашляет и спокойно парирует: — Фи, как грубо! Мы не трахаемся, мы занимаемся любовью, да, Ифань? — И давно это у вас… происходит? — Всё это начисто отказывается укладываться в голове Пака. Он напрягает память, и в голове возникает множество обрывочных, но чётких воспоминаний: таинственное исчезновение Ву во время выходки с метаморфическим зельем, его выключенный телефон и постоянные шатания по дворцу под невнятными предлогами, Бэкхён, который рассказывает о том, как Ифань и Сухо буквально рыдали друг у друга на груди во время его похождений в Глионских горах, да что там, эти двое всё время околачивались вместе, что бы вокруг ни происходило. — Блядь, — сочно роняет Чанёль и с нарастающим возмущением смотрит на Ву. — Так значит, у вас всё закрутилось ещё тогда, когда я разрисовал зельем рожу Бёна? Когда я прятался за рыцарскими доспехами в коридоре! Как так вообще произошло? Вы же терпеть друг друга не можете! — Так это ты прятался за теми доспехами! — подскакивает на кровати Чунмён. — Я слышал подозрительный шорох, но Ифань сказал мне, что это, скорее всего, мышь, большая, прожорливая и ушастая. — Он окидывает органы слуха Чанёля внимательным взглядом и тихо хихикает. — Ну, в отношении некоторых пунктов он не наврал. Пак едва сдерживается, чтобы не швырнуть в его нагло улыбающуюся рожу огненным шаром. Сухо, явно почувствовав его настрой, примирительно улыбается и слегка пихает Ву локтем в бок. — Всё это вышло как-то стихийно, — слегка виноватым голосом отзывается Ифань. — Ну, между нами всегда было некое напряжение, что-то вроде искры. Мы тогда действительно пошли на кухню, там никого не было, и я решил налить себе молока и сделать бутерброд. И тогда я случайно пролил молоко на Чунмёна, тот вспылил и ментально послал в меня сковородку, я увернулся и скрутил его у стола, а дальше бац! И всё. Выдав эту восхитительную сентенцию, он кидает на Сухо ласковый взгляд и слегка приобнимает его за плечи. — Мы сделали это не на кухне, — добавляет Чунмён. — Мы боялись, что нас кто-то поймает, поэтому заперлись в кладовке. Было не особо удобно, на меня несколько раз падали упаковки с чаем, и швабра всё время утыкалась ему в задницу, но это… — он нагло ухмыляется. — Это того стоило, хотя изначально я даже представить не мог, что у этого надменного придурка такие выдающиеся таланты в области секса. — Я ещё умею готовить отличные спагетти с морепродуктами, — хмыкает Ву. — И, поверь, я не раскрыл тебе все грани своих талантов. Эти двое настолько нагло и беспардонно флиртуют прямо у него перед носом, что Паку кажется, что его сейчас стошнит. Он таращится на полуголую парочку во все глаза, силясь свыкнуться с мыслью, что его лучший друг, оказывается, давным-давно из лагеря «меня бесит этот надменный эльф-недомерок» перебежал в стан «я состою с ним в близких отношениях и даже трахаюсь перед носом у своего лучшего друга». — Если честно, то я ожидал чего-то подобного, ведь между вами буквально искрило и пылало, поэтому исход был только один. Либо вы друг друга убьёте, либо возьмёте и смачно трахнетесь. Например, в пыльной подсобке, там, где тебе в жопу упирается какая-нибудь швабра, а он — постоянно бьётся головой об полку с бытовой химией и сдавленно матерится. — Охереть, — выдаёт Чанёль, тряся гудящей головой. — Ебаные извращенцы. — Мы не извращенцы, — округляет глаза Ифань и скрещивает руки на груди. — С чего это ты берёшь и обзываешься? — С того, что вы только что трахались на моей кровати! — орёт выведенный из душевного равновесия Пак. — Почему именно на моей, вы что, совсем охренели? — Потому что нас искали, и потому в моей спальне или спальне Сухо нас запросто могли спалить, — преспокойно парирует Ифань. — Ты всё равно там где-то шатался на пиру, а сюда вряд ли кто-нибудь пришёл. — Ты же сам говорил, что он — противный и вредный коротышка с манией величия! — выпаливает Чанёль. — А он — что ты — тупой придурок с отвратительным чувством юмора. Как это у вас вообще вышло? — Потому что, в отличие от тебя и моего лучшего друга-идиота, мы не страдали ерундой, а практически сразу признали, что друг другу нравимся, — прерывает его Чунмён и подаётся вперёд, щуря глаза. — Да, у нас был ритуал ухаживания а-ля «ой, я на него запал, но давай-ка я сделаю вид, будто он меня раздражает, и буду делать ему всякие пакости», но когда гормоны взяли своё, мы просто перестали страдать ерундой и перешли на нормальную стадию отношений. Да, порой Ифань меня безумно бесит, да, от некоторых его шуток мне хочется заткнуть его рот вонючим прумиуном, но это не значит, что я буду бегать от него по всем углам и отрицать тот факт, что он мне нравится. — Он бросает на Ву быстрый взгляд и еле слышно добавляет: — Я бы даже сказал, что люблю его, если бы не сидел сейчас, как придурок, полуголым на кровати его лучшего друга. Ву резко разворачивается к нему и пристально смотрит ему прямо в глаза. Затем наклоняется и мягко целует в губы. Это должно было быть шокирующим и отвратительным, но, глядя на происходящее, Чанёль отчётливо понимает, что чувствует лишь лёгкую растерянность и нарастающую зависть. Потому что эти двое намного раньше смогли понять и принять собственные чувства вместо того, и нутро невольно сжимается, когда Пак думает, сколько времени они теряли почём зря. А ещё Ифань выглядит абсолютно счастливым, и потому Чанёль рад за него от всего сердца. Это не похоже на его прежние кратковременные связи с хорошенькими горничными или лёгкими на подъём девушками из высшего общества. Ву целует Чунмёна и смотрит на него так, что у Пака невольно ёкает сердце, и он понимает, что это серьёзно. Он глубоко вдыхает и, встряхнув головой, тихо говорит: — Я идиот. — Это да, — соглашается с ним Ву, отстраняясь от Кима. — Редкостный. Но и твоя зазноба Бэкхённи тоже тот ещё придурок, поэтому вы так хорошо друг другу подходите. — Я хотел его найти, чтобы наконец-то расставить все точки над «и». — Чанёль ощущает, как нутро болезненно сжимается, и садится в кресло напротив кровати, обхватывая голову ладонями. — Я весь вечер просто подыхаю от желания его увидеть, а он, чёрт возьми, куда-то пропал. Я так уже не могу, меня целую неделю пасли, как какого-то уголовника, когда я просто хотел наконец-то остаться с ним наедине. — Не ты один такой, — хмыкает Сухо и кривится. — Лухан и его приятели шатались за Бёном повсюду, чуть ли не караулили его у двери в туалет под предлогом, что беспокоятся за его состояние, всё-таки помолвка на носу. Он помалкивал, но по его лицу было видно, что больше всего на свете он хочет оглушить всех этих надоедливых уёбков чем-нибудь тяжёлым по голове, — тяжело вздыхает он. — Так что ему сейчас тоже тяжело. И то, что он сейчас где-то прячется… Это не потому, что он избегает тебя или попросту не хочет тебя видеть. Просто его тоже уже это задолбало. Он не любитель всех этих игр на публику, но тут приходится круглые сутки держать лицо и терпеть постоянное надоедливое внимание и контроль. У него с детства так, что практически каждый его шаг отслеживается и критикуется, он же, как-никак, будущий наследник престола. — Сухо внимательно смотрит на Пака, будто что-то решая на себя, затем вздыхает и качает головой. — Я думаю, он сам придёт на эту грёбаную церемонию, не переживай. Иначе Его Королевское Величество будет рвать и метать, а Бэкхён-а явно не захочет расстраивать отца. «Не трогай его», — практически прямым текстом говорит ему Чунмён, и Пак чувствует, как мерзкое чувство отчаяния и безнадёжности буквально разрывает его изнутри. Он молча кивает и поднимается из кресла. — Уберите только за собой, — отрывисто говорит он, испытывая невероятное желание как можно скорее оказаться у барной стойки в главном зале и хорошенько нажраться. — А я пойду и попытаюсь успокоить Кёнсу. — Ты… — начинает было Ифань, но осекается, разворачиваясь к Чунмёну и глядя на него с нескрываемой укоризной. Пак одёргивает на себе чересчур жаркий смокинг и поворачивается к двери. — Стой, — внезапно раздаётся позади неуверенный голос Сухо. Чанёль замирает, а Чунмён, поколебавшись, медленно говорит: — Если идти вперёд по коридору, то там будет большая дубовая дверь. За ней находится библиотека Его Величества, короля-отца Хваёна, такая большая комната, заполненная стенными стеллажами. Там редко кто бывает, поскольку ключ есть только у самого Бён Хваёна, дедушки Бэкхёна, и он терпеть не может, когда туда суются посторонние. Но Бэкхён у него любимчик, поэтому у него есть дубликат ключей. Он часто там сидит, когда хочет побыть наедине с собой и ненадолго спрятаться от всех этих бдящих за ним идиотов. С этими словами он тянется к сложенным на стуле чёрным брюкам и, порывшись в карманах, достаёт оттуда маленький золотистый ключ. Затем размахивается и кидает его Паку. Чанёль машинально подаётся вперёд и ловит его кончиками пальцев, а Чунмён скрещивает руки на груди и добавляет: — Я знаю Бёна, и сейчас больше всего на свете ему хочется, чтобы его никто не трогал. Но в то же время я уверен на сто процентов, что в глубине души он мечтает о том, чтобы ты ворвался в его укрытие и, прижав его к себе, сказал бы какую-то проникновенную искреннюю ересь. Знаешь, иногда у каждого из нас бывают такие моменты, когда хочется простого понимания и теплоты? И чтобы обязательно рядом был тот человек, к которому ты неровно дышишь, даже, если он идиот с оттопыренными ушами и нулевыми способностями к готовке. — Как ты его обласкал, — хмыкает Ву и качает головой. — Вроде бы и ни слова неправды, а всё равно обидненько. Чанёль крепко сжимает в влажной ладони маленький ключ и чувствует, как безнадёжность отступает. Будто с груди убрали неподъёмную ношу, и он глубоко вдыхает, ощущая, как сердце переполняет тёплое чувство благодарности. — Спасибо, — тихо говорит он, и Сухо серьёзно кивает. — Не проебите их, — он кутается в простынь и слегка щурит глаза. — Не проебите свои шансы на счастье. Я знаю, что вы оба запросто можете всё испортить, и я ни за что на свете не собираюсь этого допускать. — Откуда у тебя дубликат ключа? — запоздало интересуется Ву. — Скажем так, пьяный Бэкхён бывает на редкость болтливым и сговорчивым, а пьяный я хотел иметь возможность хоть где-то сховаться от славных указаний его дорогого папеньки, — хмыкает Чунмён. Ифань понимающе кивает, затем тянется к валяющему на полу пиджаку и принимается рыться в карманах. Наконец он выпрямляется и, размахнувшись, кидает Паку небольшой синий пузырёк. Чанёль едва успевает его поймать, а Ву обнимает Сухо за плечи и кивает в сторону загадочной склянки. — Почему-то я уверен, что тебе это пригодится, — ухмыляется он. — А насчёт кровати и вещей не волнуйся. Если ты наконец-то свалишь и побежишь на поиски своего истеричного гнома, то мы с Чунмёном управимся со всеми своими делами минут за десять, а дальше мы всё здесь приведём в порядок. — Он салютует Чанёлю и серьёзно говорит: — Так что, вперёд, герой. Я буду держать кулаки за то, что тебя не пришибут какой-нибудь толстой книжкой или дубовой полочкой. — Спасибо, — повторяет Пак и, развернувшись, стремительно идёт прочь из комнаты. Он плотно прикрывает за собой дверь и, машинально сунув пузырёк Ифаня в карман, несётся по широкому коридору. Удивительно, но за всё то время, что он был во дворце, он не раз проходил мимо пресловутой двери в библиотеку, но ни разу у него не возникло желания туда заглянуть или просто проявить какой-то интерес. Скорее всего, тут действует какой-то сильный защитный амулет, думает Пак и, остановившись перед входом в комнату, замирает. Пальцы начинают подрагивать, и Чанёль глубоко вдыхает, ощущая нарастающее в теле напряжение. Почему-то просто открыть дверь ключом и зайти внутрь боязно до безумия. Намного страшнее, чем оказаться в лесу со множеством кровожадных духов или в горах, населённых огнедышащими тварями. — Я знаю Бёна, и сейчас больше всего на свете ему хочется, чтобы его никто не трогал. Но в то же время я уверен на сто процентов, что в глубине души он мечтает о том, чтобы ты ворвался в его укрытие и, прижав его к себе, сказал бы какую-то проникновенную искреннюю ересь. Знаешь, иногда у каждого из нас бывают такие моменты, когда хочется простого понимания и теплоты? И чтобы обязательно рядом был тот человек, к которому ты неровно дышишь, даже, если он идиот с оттопыренными ушами и нулевыми способностями к готовке. Чанёль застывает, чувствуя, как рубашка становится мокрой от выступившего пота, затем крепко сжимает ключ в повлажневшей ладони и, засунув его в замочную скважину, с силой несколько раз проворачивает его по часовой стрелке. Дверная ручка поддаётся с громким скрипом, и Пак заходит в просторную комнату, ощущая, как бешено колотится в груди всполошённое сердце.***
Внутри библиотека оказывается совсем небольшой и, судя по аскетичной и отличной от царящего во всех остальных дворцовых помещениях китча, обставляла её явно не бабушка Бёна. Несколько больших стеллажей, заполненных толстыми книгами в ярких плотных обложках, небольшой столик из рубинового дерева, затейливая люстра из синего стекла и маленький красный диван, на котором, вытянув ноги, сидит мрачный, какой-то потерянный Бэкхён. Услышав чужие шаги, он вздрагивает и поднимает голову, встречаясь с Паком взглядом. Карие глаза темнеют, и Бён растерянно бормочет, таращась на Чанёля, как на какую-то галлюцинацию: — Чанёль… Но как ты… — Красивая комната, — говорит Пак и подходит ближе, садясь на краешек дивана. — Радует, что здесь нет обилия золота, парчи и мрамора. Видимо, твоему дедушке тоже кажется это уродским и пошлым. С этими словами он молча показывает Бэкхёну ключ. Некоторое время тот таращится на него не мигая, затем усмехается и качает взъерошенной головой. — Я прибью Сухо. Какого чёрта он раскрывает тебе мои секреты? Вы что, теперь с ним дружите за моей спиной? — Я только что узнал, что, оказывается, он уже пару недель трахается с Ифанем за моей спиной, — отзывается Чанёль. Бэкхён выглядит уставшим и осунувшимся, несмотря на толстый слой тонального крема, наложенного опытными стилистами, и грудь сдавливает от подступившего чувства беспокойства и нежности. — И, кажется, у них это действительно серьёзно. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы мой старый приятель Крис когда-нибудь хоть на кого-то смотрел подобным взглядом влюблённого кретина. — Он хмыкает: — Разве что, на своё отражение. — Блядь, — бормочет Бэкхён и обхватывает голову руками. — Так вот почему я практически никогда не мог нигде его застать! А когда я пытался залезть к нему в голову, то он тут же меня блокировал, аж до искр из глаз! Не то, чтобы я не подозревал, но мне было так странно представить, что они… Он не договаривает и просто всплёскивает руками, вновь качая головой. — Я, кстати, застукал их, трахающимися на моей собственной кровати. — Бэкхён округляет глаза, затем начинает смеяться, и Пак вздыхает. — Не думаю, что когда-нибудь смогу туда ещё лечь. Или сесть. Лучше будет взять её и сжечь. Он замолкает и придвигается ближе. В комнате воцаряется тишина, и Чанёлю кажется, что он может услышать даже звуки собственного неровного дыхания. — Я безумно хотел с тобой поговорить, — внезапно говорит Бэкхён и, развернувшись к нему, пристально смотрит прямо в глаза. — Всю неделю мечтал съебать от своих надзирателей, даже думал выбраться через окно в ванной, но потом понял, что это будет на редкость тупо. Я рассчитывал на этот чёртов бал, но когда я туда пришёл, то меня просто переклинило. Меня так бесит, что мне приходится изображать из себя какого-то ванильного придурка, когда на самом деле у нас всё совсем не так. — А как у нас? — тихо спрашивает Пак и придвигается чуть ближе. — По-настоящему? — как-то вопросительно отвечает Бэкхён и, подавшись вперёд, оказывается к нему практически вплотную. — Потому что я устал уже бегать от собственных чувств, — он слегка кривится и испускает протяжный стон. — Блядь, это звучит так тупо и шаблонно, как будто мы персонажи какого-то слюнявого сериала! Чанёль тянется и кладёт руку ему на плечо. От Бэкхёна пахнет одеколоном и чем-то удивительно приятным, таким, от чего во рту моментально пересыхает, и он говорит: — Забавно, да? Если бы буквально пару недель назад мне кто-то сказал, что меня будет ломать от невозможности тебя увидеть, то я, наверное, подумал, что на него наложили какое-то заклятие и потому он несёт какую-то полнейшую ересь. А сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что без тебя не могу, — горло будто сжимает свинцовой хваткой, и он выдыхает. — Честно скажу, ненавидеть тебя было намного проще. Он проводит рукой по спутанным каштановым волосам. Бэкхён хмыкает и слабо улыбается. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты — мастер изящных признаний? — Мне как-то сказали, что я неплохо готовлю, — отвечает Пак, и Бэкхён смеётся. — Как ты видишь, меня окружают на редкость лживые люди. — Эй, — внезапно говорит Бён. — Помнишь, я сказал тебе, что ты — ушастый ублюдок, на которого никто никогда не клюнет всерьёз? Что у тебя идиотские шутки, мерзкий характер и блядское прошлое, поэтому я никогда и ни за что с тобой не свяжусь? — Помню, — кивает Пак и болезненно морщится. — Особенно убедительно это звучало, когда я пришёл к тебе ночью, дабы намазать тебя зелёным варевом Ифаня. Ты тогда отчётливо заявил, что не любишь меня и ни за что этого не сделаешь. Уши Бэкхёна слегка розовеют, и он, помолчав, бормочет: — Твою мать… Ты это слышал? Пак кивает, и Бён издаёт протяжный стон. — Мне в тот момент снился кошмарный, на редкость отвратительный сон. Про то, что твой папенька и мой дражайший отец решили вывести пиар-компанию с нашими отношениями на новый уровень и запустить реалити-шоу о нашей с тобой совместной жизни. Нас с тобой поселили в отдельную квартиру, где снимали на камеры каждый наш шаг, а потом затащили в студию, где зрители требовали, чтобы ты меня публично выебал прямо в прямом эфире. — Пиздец, — искренне отзывается Чанёль и про себя с содроганием думает, что им на редкость повезло, что никому из пиар-команды не пришла в голову подобная свежая и оригинальная идея. — Сначала я возбудился, что меня, если честно, слегка контузило, — Бэкхён смотрит на него в упор. — Потом во сне ты полез ко мне и опрокинул меня на этот чёртов диван, отчего я испугался и возбудился ещё больше. Не знаю, как в реальности, но во сне у меня был просто каменный стояк, — он прерывисто выдыхает и слегка кривится. — А потом все эти зрители начали орать какую-то херню про «выдери его королевскую жопу» и «хочу купить копию этого выпуска на диске», и тут меня будто встряхнуло, и мне стало так херово. От того, что все смотрят на нас, как на каких-то клоунов, и тогда я просто взял и заорал про то, что ты меня никогда не заинтересуешь. Как оказалось, вслух, а потом я проснулся от того, что ты мазал мне лицо этой вонючей зелёной дрянью. — Мерзкий сон, — после недолгой паузы отзывается Чанёль, и Бён молча кивает. Затем внезапно подаётся вперёд, так, что практически касается губами его губ. — Я тогда напиздел, — серьёзно говорит он. — И про то, что меня к тебе не потянет, и про то, что на тебя никто не клюнет. Характер у тебя уебанский, уши — оттопыренные, но ведь нашёлся кретин, который повёлся на тебя, несмотря на то, что ты ебанутый. — Помнишь, я говорил тебе, что ты — страшный гном, на которого не встанет даже у тролля? — спрашивает Пак, и Бён, усмехнувшись, закатывает глаза. — Я тогда тоже напиздел. Потому что ты красивый. — Почему-то у Чанёля сбивается дыхание, и он делает глубокий вдох, силясь справиться с подступающими эмоциями. Бэкхён молчит, только смотрит так, что нутро невольно сжимается. Пак ощущает, как его пальцы касаются его ладони, и крепко сжимает руку Бёна в своей, чувствуя, как по венам струится чужое мягкое тепло. — Я хочу на тебе жениться, — его голос какой-то севший и надломленный, но Чанёлю на это совершенно плевать. Он говорит торопливо, сбивчиво, потому что этот момент наполнен такой абсолютной интимностью и доверием, что излишнее промедление запросто может обратить это волшебство в пустоту. — Не потому, что так надо или хотят мои и твои родители ради каких-то контрактов, а потому что мне с тобой хорошо. Тебе не нужен мой титул или мои деньги, ты ведёшь со мной так, как тебе хочется, не изображая из себя скромного милашку, а ещё у меня живот сводит при мысли о том, что ты можешь быть с кем-нибудь другим, — сдавленно выдыхает Чанёль и, потерявшись в нахлынувших эмоциях, утыкается лицом в плечо Бёна. — Я же уже говорил, что мои слова тогда, на церемонии Трёх Ступеней, были искренними. Никогда не думал, что вообще могу почувствовать хоть что-то подобное, но, чёрт возьми, меня тянет к тебе так, как будто ты меня чем-то сглазил. Наверное, раньше я подумал бы, что так оно и есть, но сейчас я понимаю, что я просто тебя люблю. — Бён слегка вздрагивает, и Чанёль чувствует, как он выпускает его руку, затем на плечи Пака ложатся две тёплые ладони. Он поднимает голову и встречается с Бэкхёном взглядом. Тот облизывает губы и, помедлив, говорит: — Я, когда тебя впервые увидел, сразу подумал, что ты — редкостное мудло. Это было задолго до того, как началась вся эта канитель с договорным браком, потому что я регулярно натыкался на тебя на всяких мероприятиях, светских раутах и политических саммитах, и всякий раз ты выглядел как надутый павлин, который только кружил головы наивным дурочкам и строил из себя прекрасного принца. Хотя по твоей наигранной радости и скучающим глазам сразу было понятно, насколько тебя всё это бесит. — Он слегка улыбается. — А потом отец сообщил мне, что, видите ли, я скоро стану твоим законным супругом, и тогда я уже заранее знал, что ты будешь вести себя, как ублюдок. И я, естественно, не ошибся. Он замолкает и, помедлив, тихо добавляет: — Ты и впрямь оказался тем ещё козлом, и мне было безумно сложно изображать рядом с тобой зашуганного принца, потому что больше всего на свете мне хотелось тебя стукнуть. Тебя, твоего дружка Ифаня, который строил из себя дурачка, но по глазам было видно, что он тот ещё расчётливый сучонок. А потом ты сбросил с себя маску доморощенного интеллигента и в открытую заявил мне, что я для тебя — обуза и что ты не хочешь иметь со мной ничего общего, — Бэкхён щурит глаза и усмехается. — По идее, мне должно было быть глубоко на это наплевать, но мне внезапно стало обидно. До такой степени, что я взял и открылся тебе. Я никому, чёрт возьми, кроме Сухо, до этого не показывал свои странные способности, но почему-то именно ты заставил меня сбросить свою привычную личину и вот так вот взять и показать свою истинную сущность. Я и сам не знаю, почему, просто… — он запинается и смотрит на Чанёля с такой отчаянной откровенностью, что у того невольно ёкает сердце. — Просто я к тебе потянулся. Сразу же, без всяких раздумий, почему-то я знал, что тебе можно довериться, что, какой бы ты лживой сволочью ни был, тебе я точно могу доверять. Мне, чёрт тебя дери, совсем не хотелось к тебе привязываться, потому что всё это изначально было замешано на договорённости и прописанному другими идиотскому слюнявому сценарию, а ещё потому, что ты — тот ещё мудак, но… — Он встряхивает головой и полушёпотом бормочет: — Но ты самый классный и привлекательный мудак из всех, с кем меня когда-нибудь могли сосватать. — Он растерянно щурится и смотрит на Пака в упор. — Это же тянет на признание в любви? Я тебя люблю, ты же знаешь, да? И всё то время, что я слал тебя к чёрту, я делал это исключительно потому, что боялся, что всё это не настоящее, а… — Лишь иллюзия, созданная в наших головах из-за всех этих постановочных съёмок и целой толпы людей, которые говорили нам, как и почему мы должны вести себя перед объективами, — тихо заканчивает Чанёль, и Бэкхён молча кивает. Воцаряется тишина. Пальцы Бёна сжимаются на его предплечьях, и он, подавшись вперёд, спрашивает: — И что теперь? — А теперь мы просто можем перестать ходить вокруг да около и нормально поцеловаться, — отзывается Пак и, протянув руку, касается его щеки. — Камеры всегда будут, будет повышенное внимание, будут все эти официозы и так далее, и всё это будет бесить нас до безумия. Но, мать твою, если это плата за то, чтобы каждое утро видеть твоё сонное лицо и обнимать тебя, когда мне вздумается, а не когда мне скажет какой-нибудь Сехун, то я готов хоть трахаться перед их сраными объективами. — Ты грёбаный извращенец, — помедлив, серьёзно говорит Бэкхён. — Что бы сказал твой дражайший папенька на то, что ты ведёшь себя подобным образом? — А я бы сказал ему, что мне насрать, — отзывается Чанёль и замирает, когда Бён приближается к нему практически вплотную, опаляя жарким дыханием губы. — Пусть делает, что хочет, но не лезет в нашу с тобой личную жизнь. — Хороший мальчик, — выдыхает Бён и, подавшись вперёд, прижимается губами к его губам. Колено скользит между ног и слегка надавливает на твердеющий член, пальцы Бэкхёна зарываются в его волосы, а горячий язык трогает кончик его языка и начинает творить такие восхитительные вещи, что Пак невольно издаёт глухой стон и, резко дёрнувшись, валит Бёна на узкий диван. Бэкхён целуется жёстко и напористо, будто борясь с ним за доминирование, но в то же время настолько нежно и порывисто, что Чанёля ведёт от каждого его движения и мимолётного касания. Вкус его губ, его запах, мягкость его кожи и хриплые и тихие стоны, которые он издаёт, когда Пак потирается об него твёрдой эрекцией, заставляют его буквально изнывать от желания большего. Снять с него рубашку и смокинг, провести кончиками пальцев по тонким ключицам, прижаться к светлой коже, оставляя на них алые отметины, коснуться его твердеющего члена, который наверняка такой же влажный и жаждущий ответной ласки, как и его собственный… — Блядь, — выдыхает Чанёль, когда слышит в кармане тихое жужжание рации. — Речь твоего отца… Речь моего отца… Наша с тобой помолвка. Бэкхён облизывает раскрасневшиеся, припухшие губы и растерянно смотрит на него расфокусированными, мутными от вожделения глазами. Затем встряхивает головой и, приложив ладонь ко лбу, громко стонет: — Твою мать. Пак отстраняется от него и трясущимися пальцами поправляет на себе смокинг. Затем поднимается с дивана и говорит, чувствуя, как всё тело потряхивает от возбуждения: — Мы с тобой можем продолжить после. Это, как никак, ответственное мероприятие, на котором мы точно должны присутствовать. — Да, — кивает Бэкхён и, поднявшись, отряхивает брюки, — ты прав. Несколько мгновений позора — и мы на время будем свободными. Пак пропускает его вперёд и молча идёт следом. В голове крутится целый ворох мыслей, он смотрит на спину Бэкхёна и думает, что пара часов — это действительно не так долго. Чуть-чуть подождать, и можно будет… Бён резко поворачивается и пристально смотрит на него в упор дикими, лихорадочно блестящими глазами. Сознание заволакивает алая пелена, раздаётся громкий звон — это падает со столика небольшая железная плошка с какими-то конфетами. Чанёль толкает Бэкхёна на этот шаткий столик, пока тот судорожно пытается стянуть с него узкий смокинг. Язык Бёна скользит по его нёбу, пальцы расстёгивают пуговицы, а ещё их ждёт огромная толпа народа во главе с разгневанным отцом и Бёном-старшим, и Паку на это совершенно наплевать. Он не может больше ждать ни секунды, да и Бэкхён тоже. Так что, пускай подождёт весь этот чёртов мир. У Бэкхёна горячие губы, и он стонет слишком громко и возбуждающе. А всё остальное не имеет никакого значения.