Земля Неведомая

Саня Григорьев сам не помнил, откуда он знает это сравнение жизни с огромными часами. Но сравнение ему понравилось, и сейчас он представил себе большие часы, стрелка которых отмеряет годы, а на циферблате, как на экране в кино, мелькают воспоминания. Ему двенадцать, и он, как ошпаренный, выскакивает из подъезда знакомого дома. Как же так, за что?! Это я-то доносчик и неблагодарный мерзавец, да еще и шпион?! Да Николай Антонович сам же самый настоящий подлец! Как за спиной Ивана Павловича сговариваться и весь педсовет подбивать его уволить — так это нормально, а предупредить человека, не дать ему попасть в ловушку — подлость? Ну знаете ли! И что, что спрашивается вам сделал Иван Павлович? Ну, сделал он Марье Васильевне предложение, так она же все равно отказала! И Катя… Почему она не вышла, и почему дверь открыл именно сам Николай Антонович, а не Нина Капитоновна?.. Тот день ему помнился смутно, только лихорадочные воспоминания, попытка понять хоть что-то, и спешка, сумасшедшая спешка. Хотя куда ему было спешить, если уж на то пошло?.. А потом был сумасшедший побег из детдома, и драка с Ромашкой. С предателем Ромашкой, который сам доносчик, и ничего кроме денег своих проклятых не видит, да еще и обыски устраивает, а туда же — прикидывается жертвой. А потом — вокзал, и потеря сознания. «Испанка» — как сказал кто-то у него над ухом, но Саня уже почти ничего не соображал. А перед глазами почему-то поплыло детство, тихие улочки Энска, сестренка… И та зима, и молодой бородатый доктор, который учил его говорить. И отец, которого еще не забрали из-за этого проклятого ножика, который немой сынишка потерял у моста, и еще живая мама… А потом он снова сбегал из дома вместе с закадычным другом, Петькой Сковородниковым, и снова отставал от него где-то в Москве, и попадал в детский дом. И опять та история с разбитым лактометром, и он знакомится со странной девчонкой, у которой смешные толстые косички и волосы на лбу колечками завиваются. Девчонку зовут Катя, и Саня силится, но не может понять — как, почему она так резко стала восприниматься им почти как Петька. Друг… Ну да, друг. Друг, который точно так же обожает читать про приключения и про путешествия, который так хочет стать капитаном. Друг, у которого тоже нет отца, а мама… Мама Кати тоже тихо угасает, но она еще жива. Еще можно что-то сделать, но что? Как помочь?.. И на него снова смотрит с портрета красивый молодой офицер. Катин папа. Моряк. Куда он делся, почему от него столько лет нет ни единой весточки? Катя, не плачь! Я найду его, слышишь? Вот пусть хоть всю жизнь искать буду, найду! Саня помнил, что очнулся в больнице, и рядом был тот самый доктор, что учил его когда-то говорить, Иван Иванович Павлов. И он поправляется — пусть медленно, пусть с переменным успехом — но он поправляется, и жалеет только об одном — что Катя так ни разу его и не навестила. Приходил Валька Жуков, с кучей рассказов о своих обожаемых грызунах, ежах и лягушках. Приходил Иван Павлович, а вот Катя… Но сердце радостно екнуло, когда Саня все-таки добрался до дома, где жили Татариновы, и услышал от соседей: вернулся Катин папа, и увез всех троих в Энск. Энск, милый, родной, такой знакомый и так изменившийся город детства… И постаревшая тетя Даша, и рыжий оболтус Петька, который удосужился, в отличии от некоторых, написать домой, и приезжать хотя бы на каникулы. И сестренка, Сашка, которую он даже не узнал сначала… Но главным открытием нового Энска стал поход к Татариновым. Ох, и страшно же ему было сначала… Но Саша едва не за руку брата потащила: понять бы еще, вот когда сестренка успела с Катей настолько подружиться?.. И как все-таки радостно было на душе, когда он увидел сияющую, и прямо на глазах помолодевшую Марию Васильевну, а потом того самого моряка с портрета. Славный у Кати папка, Саня вдруг с тоской вспомнил о своем, и сам не заметил, что наведываться он начал туда едва ли не чаще, чем к Сковородниковым. Впрочем, вскоре приехал и Валька, и они с Петькой втроем бегали на рыбалку, бродили по окрестностям и часто-часто беседовали о чем-нибудь с Иваном Львовичем… нет, с дядей Ваней, Катиным папой. Так они разговаривали и в тот вечер, и речь шла о корабле Ивана Львовича, как вдруг Саня замер, словно громом пораженный. «Святая Мария». Пропавший штурман Климов. Десять человек пешком пытались добраться до берега… Саня не помнил, как он добежал до дома, всполошив тетю Дашу, как метнулся на чердак в поисках старых писем. Да где же они, где?! Ну точно, вот… И прижав к груди целую стопку старой, пожелтевшей бумаги, он бросился обратно, к Татариновым, и, задыхаясь от быстрого бега и от волнения, вывалил их на стол. «Вот. У нас тогда почтальон утонул, сумку с письмами к тети-Дашиному дому вынесло. Простите пожалуйста, там адрес размыло, потому и не разнесли тогда по адресам. Это ваши, да?». А потом был маленький заговор четырех. Мальчикам все равно пришлось возвращаться в Москву, но то Катя, то Саша часто писали им, и кроме прочего сообщили, что экспедиция на открытую Иваном Львовичем землю откладывается, что он нервничает и переживает из-за каких-то непредвиденных сложностей. Оставалось одно — действовать самим. И ребята действовали — через адресный стол они отыскали тех моряков, они списались со всеми, узнали, кто и где живет — и договорились, чтобы они приехали в Энск в конце мая. Назначили точное время и место встречи — и побежали встречать на вокзал. Ребята были убеждены, что это точно не повредит Ивану Львовичу, а порадовать может. И они не ошиблись. А потому их радости не омрачило ни то, что Николай Антонович написал на Саню и Вальку такие характеристики, что их бы ни в одну школу не взяли, если бы не вмешательство Ивана Павловича. Их не расстраивало то, что Ромашка злорадствовал, и постоянно норовил хоть как-то, хоть немножко, и обязательно втихаря, отравить им жизнь. Ждать оставалось недолго, Саня и Валя понимали, что после каникул они сюда уже не вернутся, и терпеть было чуточку легче. А уж постоянные письма из дома, а осознание того, что они сделали хоть что-то важное и полезное для человека, которого они и сами были бы рады назвать отцом, доделало остальное. А дальше самое счастливое и самое невероятное лето в их жизни. Владимир Кошкин, который на «Святой Марии» был всего лишь 18-летним мичманом, теперь уже получил звание капитана и был отправлен на службу в Анадырь. Командовать он там должен был небольшим сторожевиком, и в его обязанности так и так входил бы обход окрестных вод. И сделать небольшой крюк, подойдя к Земле Санникова за доказательствами правоты слов капитана Татаринова, не составило бы труда. Но каким чудом он умудрился выхлопотать разрешение на присутствие на судне такого количества посторонних лиц — знал только сам Владимир Александрович! Но факт остается фактом. Тем летом Татариновы (и сам Иван Львович, и Марья Васильевна с Катей и Ниной Капитоновной), и Саня и Саша Григорьевы, и Петька Сковородников с Валькой Жуковым, и все десять человек бывшего экипажа «Святой Марии» благополучно взошли на борт. Настроение было не то слово, насколько приподнятым — как-никак, для ребят это было первое путешествие на военном судне, да к тому же они только что закончили путешествие в поезде через половину России, так что эмоций хватило бы надолго и так. А тут еще удивительная красота Арктики… Природа как будто бы сама мечтала, чтобы люди добрались наконец до заповедного острова, и погода стояла на удивление ясная, да и торосов пока не попадалось. Экипаж «Святой Марии» вспоминал первое путешествие, вспоминали своих товарищей, которых вот-вот должны были увидать где-то там, впереди. Вспоминали, как открывали Землю Марии и перешучивались, но вперед смотрели зорко. Иван Львович уверенно рассказывал, куда именно и с какой скоростью идти, и вполголоса что-то объяснял капитану «Находки». Но вот показалась долгожданная земля… Что тут началось на «Находке»! Салют, крики ура, всеобщее ликование не помешали заметить, как с берега ответила им залпом целая батарея. Хорошо укрепленная крепость салютовала гостям, и где-то там, на стене, кажущаяся отсюда совсем крохотной фигурка уверенно семафорила: «Добро пожаловать, друзья! Форт «Северное сияние» приветствует вас. А потом — высадка на берег. Ивана Львовича и остальных членов экипажа «Святой Марии» очень быстро потеряли в толпе. Жители форта на Земле Санникова буквально утащили бывшего губернатора показывать, как изменилось его хозяйство, как выросло поселение, отчитываться, что произошло за время его отсутствия. Капитана и команду «Находки» встречали чуть более сдержанно, но так же радушно и с не меньшим восторгом. Мария Васильевна не сразу поняла, как она очутилась на берегу, в каком-то доме, и довольно миловидная женщина из местных приветливо ей улыбнулась: «Вы ведь Мария Васильевна, да? Иван Львович о вас постоянно вспоминал. Я — Ерминия Александровна Брусилова, в девичестве Жданко. Судовой врач «Святой Анны», а теперь вот — супруга одного из основателей форта. Вы располагайтесь, места всем хватит. Не волнуйтесь, у нас все спокойно, с ребятами ничего не случится, они уже все перезнакомились, и остров смотреть побежали. А мужчинам и без нас будет что обсудить». И пока мужчины разбирались с бумагами, документами и другими доказательствами существования Земли Санникова и обсуждали, что теперь делать, пока женщины разговаривали о своем в соседнем доме, энские ребятишки действительно уже перезнакомились с санниковскими и увлеченно спорили о том, что бежать смотреть в первую очередь, а что может подождать и до завтра. В конце-концов, впереди еще была целая неделя, и жизнь на найденном острове казалась легкой и беззаботной. Но стрелка совершает еще один оборот. Год спустя — они уже живут на Земле Санникова. Так решил Иван Львович, потому что оставить остров теперь, когда столько всего сделано — выше его сил. В управлении Северного Морского пути его как будто не слышат, документы присылать отказываются, и остров одновременно и есть — люди-то живут, укрепления построены, и вообще жизнь там бьет ключом — и как будто его нет. Такое ощущение, что письма не доходят до адресата, или заменяются по пути на подделку. Надо ехать в Москву, разбираться, доказывать — но что и как докажешь? Что еще им можно сказать кроме того, что уже было сказано? Мария Васильевна не может покинуть острова — у нее родилась двойня, сын и дочка, и они еще слишком малы, чтобы ехать через всю страну. А оставить жену одну Иван Львович как будто боится. Один раз уже уехал… Соваться в Москву Брусилову или Русанову опасно так же, как и сразу после революции. Четверо главных ученых Земли Санникова не могут оставить своих лабораторий, своих постов, на которых они столько всего уже сделали во благо науки, а предстоит сделать еще больше… Да и Кошкин настоятельно не рекомендовал им всем возвращаться — их явно в чем-то обвиняют, и показываться в Москве кому-либо из обитателей Земли Санникова сейчас будет слишком опасно. И они ждут. А что им еще остается делать? Ждут, а время идет своим чередом… И еще оборот, и еще… И вот восемнадцатилетние Саня и Саша Григорьевы, Катя Татаринова, Валька Жуков и Петька Сковородников сходят с поезда в Москве. Они все-таки вернулись туда, где началась эта история. И вернулись для того, чтобы разобраться, что все-таки произошло, и восстановить справедливость.