Исповедь кукловода

      Наша идиллия продлилась около полугода. Я даже официально познакомился с родителями Хейзел. Мама приняла меня очень тепло, постоянно суетилась и раза три за вечер поблагодарила за «спасение жизни дочери». Отец Хейзел оказался адвокатом, довольно сухим и чопорным человеком, который, тем не менее, крайне трепетно отнесся к будущему дочери. Он вытянул за вечер всю информацию обо мне, вплоть до количества девушек до Хейзел. Шесть месяцев я жил словно в сказке, боготворил любимую, совершенно ослеп от любви. На самом деле то, что я продержался так долго, было даже удивительно. Обычно люди надоедают мне за месяц-другой, к третьему месяцу я их уже ненавижу. Человеческие пороки и недостатки за это время обнажаются до мяса, люди начинают раздражать, потом бесить, а позже одним своим присутствием вызывают неконтролируемый гнев. Поэтому в друзьях у меня пара человек, с которыми меня связывают детские и юношеские годы. Я надеялся, что с Хейзел такая стадия отношений пройдет быстро и легко. Но ошибся. Во время совместных прогулок я все больше стал заострять внимание на том, что часть моей речи она пропускает мимо ушей. Причина тому – зеркала. Мимо каких бы отражающих поверхностей мы не проходили, Хейзел в каждом хоть раз да посмотрит на себя. При этом взгляд у нее становился надменным, она приподнимала голову и обязательно изящно проводила рукой по подбородку, словно невзначай. Если в этот момент я что-то рассказывал или спрашивал, она меня не воспринимала. Все ее внимание было сосредоточено на ней самой. В конечном итоге, я стал выбирать места без витрин, машин на парковках с блестящими зеркалами, домов с отражающими стеклами и т.д. Но Хейзел умудрялась в этом случае любоваться собой каждые пять минут в темный экран телефона. - Почему ты так часто достаешь сотовый? – спросил я как-то раз, когда мы гуляли в парке. - Время смотрю, - коротко ответила она. - Торопишься куда-то? – в шутку спросил я. - Да нет, привычка такая. При этом она ни разу не разблокировала мобильный. После того, как я заметил эту ее особенность, я больше не мог спокойно на нее реагировать. Из-за этого мы практически перестали гулять. Я слушал рассказы друзей о скандалах, которые им закатывают девушки, и тихонько радовался. Нет, я радовался не их бедам, а тому, что не знал таких проблем. Не знал до тех пор, пока не сообщил Хейзел, что со следующей недели буду работать с практикантами и, следовательно, зарплату мне тоже повысят. Сначала она запрыгала, поздравила меня и даже предложила отметить романтическим ужином в домашней обстановке. Но во время готовки ее словно подменили. За стол Хейзел села задумчивая и печальная. - Что-то случилось? – спросил я, не понимая причины такого изменения. - Нет, нет, я безумно рада за тебя, - ответила она, но голос говорил об обратном. – Просто... Да нет, ничего, ерунда, давай отпразднуем. И она подняла бокал с вином, оттопырив мизинчик и напрягая губы в искусственной улыбке. Я почувствовал ужасно раздражение. Эти ее повадки я тоже уже терпеть не мог. - Нет, сначала скажи, что тебя так расстраивает, - стоял я на своем. - Ну хорошо, - снова поджала губы. Как будто одолжение делает. – Мне кажется, я буду ревновать тебя. Тебе предстоит работать с молодыми студентами, в числе которых будут и симпатичные длинноногие девчули. Я не перенесу, если история повторится. Ненавижу. Вернее, я ненавидел, когда она включала этот рычаг давления. Всегда хотелось ей сказать: «Милая, у тебя эпилепсия, а не рак головного мозга!». Хоть о своей болезни она старалась не говорить, но очень любила с помощью нее подчеркивать свою слабость. - Ты серьезно? – вздохнул я. – Хейзи, не надо мне ни студенток, ни красавиц, ни длинноногих моделей. Мне уже и так досталось самое лучшее. Хейзел посмотрела на меня исподлобья. - Правда? - Правда, Хейз, Правда. На этой мирной ноте тогда все и закончилось. Только после этого Хейзел каждый божий вечер устраивала мне допрос с пристрастием о моем дне: сколько студентов пришло, что мы с ними делали, как они работали, не донимали ли с расспросами, что спрашивали и т.д. В конечно итоге, она на свои деньги купила два кулона, которые соединялись в одно сердечко с надписью «Вместе навсегда». Она взяла с меня обещание, что я буду всегда носить свою половинку, не снимая, да еще и поверх рубашек/свитеров/медицинских халатов. Я смог пообещать выполнять только первую часть. второе выглядело бы слишком глупо. За эти слова Хейзел обиделась на меня на два дня. Еще через месяц абсурд дошел до того, что после прекрасного секса она расплакалась. - Я постоянно представляю тебя с какой-то студенточкой в белом халатике… - Хейзел, что за бред, нет у меня никого. - Я знаю. И все равно представляю, как ты щупаешь ее молодую упругую задницу, трахаешь на медицинском столе… - Хейзел! Опомнись, у нас там трупы! - На другом столе, что там у вас столов мало что ли? И после этого она расплакалась. Я не стал ее успокаивать. Так устал, что отвернулся и заснул. У Хейзел началась настоящая паранойя по поводу моей измены. За время нашего совместного проживания у нее ни разу не было приступов эпилепсии. Но однажды, когда я вернулся домой, она встретила меня в слезах и сообщила, что я должен отказаться от практикантов или уволиться, потому что у нее был приступ. Веская причина, ничего не скажешь. В тот раз мы здорово повздорили, она треснула меня, сказала, что мне на нее наплевать и три дня прожила у подруги: к родителям возвращаться побоялась. Я же за эти три дня наконец-то по-настоящему отдохнул. Я давно заскучал по тем временам, когда жил один, ни перед кем не отчитывался, не оправдывался. Я устал от шума, суеты, которые преследовали меня теперь не только на работе, но и дома. Я соскучился по одиночеству. Когда мы с ней встретились для примирения, я готов был бросить ее, но что-то остановило меня. Она больше не казалась мне красавицей, я знал всю подноготную ее характера, но в тот день Хейзел была крайне тиха, ласкова и покорна. И мы прожили в мире еще несколько недель. Но как оказалось, все это время Хейзел просто натачивала зуб. А я понял, что шумная, буйная и кричащая женщина – не для меня.