Яркими красками

      Зима в этом году была снежной и холодной, как никогда. А может, так только казалось из-за ледяной пустоты внутри, которую не могли растопить ни жаркий огонь камина, ни горячий шоколад, заботливо принесенный Гермионой.       Гарри сидел на подоконнике в гриффиндорской спальне и пустым, остановившимся взглядом смотрел на медленно кружащиеся в воздухе снежинки, которые, опускаясь на землю, присоединялись к таким же, как они, вместе превращаясь в пушистое белое одеяло, укрывшее Хогвартс и его окрестности.       Эмоций не было. Мыслей тоже. Исчезли все страхи, надежды, желания, все, что отличало жизнь от нелепого, бессмысленного существования.       Гарри казалось, что в ту ночь, когда пропал дневник, что-то сломалось у него внутри. Что-то очень важное, что делало его тем, кем он был: Гарри Поттером; Мальчиком-Который-Выжил; гриффиндорцем; другом… Как будто из груди вынули сердце, оставив вместо него бездонную черную дыру.       Он осознал это не сразу.       Сначала пришло удивление, заставившее перевернуть вверх дном всю спальню, перерыть вещи, перетряхнуть кровать. Потом паника, когда он понял, что дневник не потерялся, а кто-то взял его. Кто-то, кто мог легко проникнуть в гриффиндорскую башню; кто-то, кто знал о нем. Но разбуженный Рон, на которого Гарри едва не набросился с кулаками, полагая, что друг решил пошутить таким образом, выдал такое искреннее недоумение, что сразу стало понятно — к пропаже он не имеет никакого отношения. После этого безжалостному допросу подверглись все: парни, девушки, даже портреты, висящие в гостиной. Однокурсники смотрели на взбешенного Избранного, как на сумасшедшего, но Гарри было плевать. Он должен был вернуть дневник.       Когда стало ясно, что никто из Гриффиндорцев ничего не знает, Гарри бросился к Полной Даме, в надежде, что она пропускала внутрь кого-то чужого, тогда был хоть какой-то шанс вычислить вора, но та только возмутилась, заявив, что еще не выжила из ума, чтобы пропускать посторонних.       И вот тогда Гарри охватило отчаяние. Большинство учеников разъехалось по домам на каникулы, и замок опустел. Теперь надежды вернуть Тома почти не осталось. Если кто-то и взял его, то, наверняка, увез с собой или… О том, что с дневником могли что-то сделать, Гарри старался не думать. Слишком больно было представлять себе, как он валяется где-нибудь среди мусора, как горят в пламени камина страницы с рисунками… Нет, он знал, что уничтожить крестраж не так просто, но легче от этого почему-то не становилось. Хотелось выть от бессилия, грызть зубами землю, разобрать весь чертов замок по кирпичику, лишь бы найти… Лишь бы избавиться от этого чувства потери близкого, сжигающего изнутри.       Через два дня прилетела сова от Сириуса, который спрашивал, почему Гарри не приехал на Гриммо. Пришлось нацарапать в ответ что-то невразумительное на тему интересного задания, для работы над которым ему необходима Хогвартская библиотека. Оправдание было шито белыми нитками, но, к счастью, Сириус оказался догадливым и не стал напоминать, что в особняке Блэков книг не меньше, он просто пожелал счастливого Рождества и прислал подарок, который Гарри даже не развернул.       Ему было неинтересно. Единственный подарок, о котором он мечтал — возможность снова ощутить под пальцами шершавую кожу черной обложки и увидеть, как проявляются на желтоватых страницах чернильные буквы.       Пусть бы Том ругался, пусть называл бы его дураком и упрямым ослом, он мог бы даже молчать, все равно, только бы был. Только бы можно было попросить прощения за все резкие, пропитанные ненавистью слова, которые Гарри писал ему в порыве злобы еще тогда, в конце четвертого курса. Убедиться, что Том знает — он простил его за ту скрытую правду, которая, на проверку, оказалась такой ерундой.       Как он вообще мог подумать, что между его Томом и Волдемортом есть что-то общее? Как мог подозревать, что друг, который помогал, ободрял, поддерживал, мог желать ему зла? А он еще собирался хитростью выпытывать у злобного призрака информацию! Ту самую, которой Том поделился мгновенно, не раздумывая, но прекрасно понимая, что это приведет к уничтожению дневника. Боль нахлынула с новой силой, скручивая внутренности и туманя разум.       Если бы можно было все вернуть назад… исправить…       — Гарри, — Гермиона робко постучала в дверь спальни, не решаясь войти. — Как ты?       — Я в порядке, — равнодушно отозвался он, не отрывая взгляда от покрытого инеем стекла.       Рон с Гермионой тоже остались в Хогвартсе на каникулы. Они не понимали, что происходит с Гарри, но чувствовали, что ему очень плохо, поэтому старались развеселить его, как могли. Сам Гарри был бы гораздо больше благодарен им, если бы они уехали и оставили его в покое. Он не знал, как объяснить друзьям, что походы в Хогсмид, заколдованные снежки, шахматы у камина и прочие развлечения ему сейчас даром не нужны. Ему хотелось только одного — остаться одному. Чтобы никто не трогал и не приставал с расспросами.       Он с ужасом думал о том дне, когда начнутся занятия, и Хогвартс снова заполнится веселыми, отдохнувшими за праздники студентами. Он не понимал, как ему вести себя среди них, когда он не то что смеяться, даже улыбаться не мог себя заставить. Все, что составляло теперь его жизнь — это бесконечные воспоминания о разговорах с Томом и ночные кошмары о зверствах Волдеморта, сопровождающиеся обжигающей болью в шраме.       — Гарри, скоро ужин, — Гермиона все еще мялась у двери. — Может быть, пойдем все вместе?       — Я не голоден, — едва слышно прошептал Гарри, закрывая глаза.       Есть не хотелось. Видеть сытые, довольные лица тоже. Хотелось умереть.

***

      Три месяца пролетели незаметно. Снег и холод сменились зеленью пробивающейся сквозь промерзшую землю травы, бодрым щебетанием птиц и легким, по-весеннему свежим ветерком, а внутри у Гарри будто бы лопнула звенящая, туго натянутая струна.       Боль от потери дневника слегка притупилась, оставив только ноющую тоску где-то очень глубоко. Но это было уже что-то. С этим уже можно было жить. По крайней мере он, наконец, вынырнул из того ледяного анабиоза, в котором провел всю зиму. С приходом весны окружающий мир не то, чтобы стал лучше, но в нем появились краски. Пока еще тусклые, бледные, но они дарили надежду, что постепенно все наладится, хотя сообщения о страшных событиях мелькали в «Пророке» все чаще, а Амбридж фактически захватила власть в Хогвартсе, увешав всю стену возле большого зала министерскими приказами и добившись своего назначения на должность Генерального Инспектора.       Студенты просто взвыли от количества свалившихся на них запретов, а преподаватели мрачнели день ото дня, измученные бесконечными проверками и придирками. Больше всех доставалось Хагриду и профессору Трелони, которую к концу марта все же уволили с должности и едва не выгнали из замка. Дамблдор, прервавший тогда грандиозный скандал и заступившийся за Трелони, выглядел так грозно, что Гарри вдруг понял, почему он был единственным, кого боялся Волдеморт. Тогда он почти решился рассказать, наконец, директору о крестражах, но Дамблдор почему-то не стал его слушать и ушел так быстро, будто опасался чего-то, оставив его растерянно слушать всхлипы профессора прорицаний, утешаемой МакГонагалл.       Гарри в школьных передрягах почти не участвовал, все еще предпочитая одиночество чьему-либо обществу. Друзья постепенно отдалялись, видя, что все попытки вернуть его к нормальной жизни остаются без результата, а после того, как он отмел светлую идею Гермионы о создании подпольного дуэльного клуба, и вовсе обиделись. Но несмотря на его отказ, Гермиона в итоге все же собрала группу желающих обучаться практической Защите и мужественно выступала в роли учителя, за что Гарри проникся к ней еще большим уважением. В целом, он был согласен с ней в том, что чем лучше студенты научатся себя защищать, тем больше у них будет шансов выжить, но сам он не видел себя в роли «профессора» совершенно. Все, на что его хватило, это подтвердить на первом собрании клуба, что Волдеморт действительно возродился, а после он сообщил, что Гермиона владеет колдовством куда лучше него, что было чистой правдой, и малодушно сбежал, не желая отвечать на многочисленные вопросы, посыпавшиеся как из рога изобилия.       Больше он делами Отряда Дамблдора, как прозвали себя постоянные участники клуба, не интересовался. Он жил будто по инерции, в ожидании какого-то чуда. Вот сейчас, еще немного, что-то изменится и все станет хорошо… Но дни шли, а лучше не становилось, становилось только хуже.

***

      Гермиона была действительно талантливой волшебницей, у нее получались почти все заклятия, о которых она узнавала из учебников, а после недолгих тренировок ей даже удавалось обучить им других. Единственным, что не давалось ей ни в какую — было заклятие Патронуса. И после нескольких недель мучений, она вынуждена была обратиться за помощью к Гарри, который его освоил еще на третьем курсе.       А Гарри не смог отказать ей во второй раз.       Отряд Дамблдора оказался куда многочисленнее, чем предполагал Гарри, но легкое удивление при виде толпы, собравшейся в Выручай-комнате, было ерундой по сравнению с изумлением, охватившим Гарри, когда из его палочки вдруг вырвался огромный сияющий волк.       — Разве твой патронус не олень? — тихо спросила не менее удивленная Гермиона, под восхищенные вздохи остальных членов ОД.       — Олень, — ошарашенно кивнул Гарри, провожая взглядом призрачного хищника. — Был.       И в этот момент стены Выручай-комнату вдруг содрогнулись.       — Что это? — испуганно спросил кто-то.       Все настороженно оглядывались, в поисках источника грохота. На мгновение все стихло, а затем одна из стен вдруг брызнула каменной крошкой. В образовавшейся бреши показалась гнусно улыбающаяся Амбридж в компании Малфоя и его свиты, а рядом с ними стояла сжавшаяся Чжоу Чанг, виновато опустив глаза.       Гарри с трудом сдержал стон. Ведь чувствовал, что ничем хорошим эта идея с клубом не закончится. И вот, пожалуйста.       Разумеется, жаба тут же решила, что организатором незаконной группировки является Поттер. Ну, кто же еще? И его, под конвоем, препроводили в кабинет Дамблдора, где уже находился хмурый Фадж, спокойный, как скала, Кингсли и сам директор, улыбающийся чему-то в своей загадочной манере.       Гарри искренне отрицал свое участие в незаконной организации учащихся, но ни Амбридж, ни Фадж ему, предсказуемо, не поверили. И даже заверения Чжоу, которая со слезами на глазах доказывала, что Гарри ранее в Выручай-комнате не появлялся, не произвели на них никакого впечатления. Но самым ужасным было не это, а то, что вылив ушат обвинений в нарушении школьных правил на Гарри, Фадж перекинулся на Дамблдора, предъявляя ему чуть ли не государственную измену. А все из-за дурацкого названия клуба!       Он, не веря своим ушам, слушал, как Дамблдор с улыбкой подтверждает все обвинения против него, выгораживая тем самым его, Гарри, а когда дело дошло до решительных действий, Гарри и вовсе показалось, что все это просто сон. А как иначе можно было объяснить, что Дамблдор внезапно напал на министра магии, заодно оглушив Амбридж и Кингсли.       — У нас мало времени, Гарри, — он схватил обалдевшего парня за плечи и встряхнул, заставляя смотреть в глаза. — Мне придется ненадолго покинуть Хогвартс, но я уверен, что скоро все изменится.       — Профессор… — Гарри судорожно пытался сообразить, как рассказать о крестражах. — Я должен…       — Не сейчас, — оборвал его Дамблдор, крепко сжав его руку и потащив куда-то вглубь кабинета. — Ты должен запомнить главное: будь осторожен, не рассказывай никому о том, что сейчас увидишь. Хотя, — он вдруг усмехнулся, — полагаю, ты уже доказал, что умеешь хранить секреты, — с этими словами он коротко взмахнул палочкой, и один из шкафов с книгами отъехал в сторону, открывая неприметную дверь в стене. — Иди, — кивнул Дамблдор. — И… удачи.       Пронзительный крик Фоукса, ослепляющая вспышка пламени, и вот, Гарри стоит перед дверью в одиночестве, тупо уставившись на то место, где только что находился директор.       — А… но… — он с подозрением посмотрел на дверь, но тихое шевеление за спиной подтолкнуло его к решительным действиям.       Медная ручка негромко скрипнула под его ладонью, а в следующую секунду он уже оказался в небольшой полутемной комнатке, услышав, как шкаф снаружи возвращается на место, отрезая его от разгневанного вопля министра. А через некоторое время, когда глаза привыкли к тусклому освещению, Гарри уже не слышал ни ругательств Фаджа, ни визга Амбридж. В ушах зашумела кровь, а сердце застучало, как сумасшедшее, когда он разглядел сидящего на небольшом диванчике молодого человека. На его коленях лежала раскрытая книга, но напряженный взгляд темных глаз был устремлен прямо на Гарри.       Очень знакомый взгляд очень знакомых глаз. Хоть раньше он и видел их только на рисунках. В горле внезапно пересохло, а в голове билась загнанной птицей только одна мысль: «Этого не может быть!»       — Том?