***
Зала, в которую вошли товарищи, была полностью завалена разбитыми скамьями, а на небольшом постаменте возвышалась огромная гротескная туша Пророка. Скоморох прошелся пальцами по струнам, наигрывая бодрый мотив; псарь засвистел в свисток, указав на намеченную жертву. Щелчок, послышался скрип и тугой звук – и сорвавшийся арбалетный болт впился в брюхо Пророка, заставив того взреветь от боли. Бой начинал затягиваться – дружинник активно провоцировал врага на себя, а группу поддерживал активными указаниями, имея за спиной огромный опыт боевых операций; стрелы нашпиговывали изуродованное тело бормочущего что-то невнятно безумца, струны наигрывали мотив под звон бубенцов, а острые зубы рвали старую, но всё ещё кровоточащую плоть. Пророк тоже в долгу не оставался, предрекая им смерть в ужасных муках, обрушивая на голову потолок, изрекая гневные ядовитые предсказания из проклятой пасти, и всё пытался дотянуться взглядом вырванного глаза до очередной жертвы. - С глазу на глаз!!! – завизжал монстр, протянув когтистые тонкие иссушенные руки к Лигоньеру. - Иди к чёрту! – вместо того, чтобы застыть на месте, дружинник отвёл взгляд в сторону и на интуитивном уровне ударил наотмашь своим щитом, саданув Пророка прямо по роже. Положение ухудшалось – проклятый выродок метил обрушить свод потолка то на Кардона, вечно закрывающего собой свою боевую подругу, то на Уистру, нашпиговавшего его тушу, словно подушечку для иголок. До порога смерти им ещё было недалеко, но Пророк опять начнёт брюзжать ядом и это может оказаться фатальным... В тот момент, когда Лигоньер придумывал очередное тактическое ухищрение, Сиошес неожиданно выскочил вперёд, почти на то место, где находился дружинник, проехавшись на коленях по каменным плитам, ударив по струнам, ошарашив не только группу, но и Пророка, явно выбитого этим действием из колеи. А когда с потолка посыпался свод, элегантно от него увернулся. - Кажется, ты не громогласный, а слепой пророк, раз не можешь попасть по такой яркой мишени как я! – скоморох насмехался над трясущимся от ярости монстром. – Но пришло время заканчивать. Grand finale! Товарищи не поняли, что произошло, ведь всё случилось так быстро – миг, и кланяющийся скоморох отступал назад, а чудовище взвыло и взревело в дикой агонии. К удивлению остальных, потолок не обрушился ни на чью голову, однако скоморох шел едва передвигая ноги, словно вложил в своей некий секретный удар всю свою силушку, всю свою жизнь, в один-единственный удар. Впрочем, тварь, яростно заревев, оторвало одну из досок разрушенных лавок и метнула прямо в сторону Сиошеса. - Grand finale! – повторился скоморох, широко всплеснув и разведя руки в стороны, даже не пытаясь увернуться или отскочить от брошенной доски. Брошенной метко, словно копьё, не просто пробившей тело насквозь – удар был такой силы, что левую руку оторвало с мясом и отбросило куда-то в сторону под льющуюся струю крови, пронеся его тело под собственный вскрик почти до самого входа в залу. - Сиошес!!! – истошно завопила арбалетчица. – Держись! - Встряхни его, а мы добьём эту гадину! – крикнул Лигоньер. – Эй ты, безглазый урод! Я здесь!!! Арбалетчица упала на колени перед задыхающимся, дрожащим от боли телом скомороха, залитым кровью. - Потерпи, дружище. Ты не умрёшь сегодня, - бурчала она, перевязывая рану товарища бинтами. - Стреляй... – прохрипел он в ответ. - Что?! - С...тре...ляй. – Из последних сил Сиошес протянул единственную оставшуюся руку в сторону сражения. – З-з-зак...ончи... нача...тое. Она бросила короткий взгляд через плечо – собака Кардона вцепилась в руку метущегося монстра, в то время как сам псарь лупил своей шипованной дубинкой по ноге гиганта, а дружинник долбил своей булавой по другой ноге в надежде свалить тварь и добить его в лежачем положении. - А ты?.. - Mordito… – прохрипел скоморох и затих. В голове что-то щёлкнуло, в один момент всё отступило перед ней – судьба товарищей могла решиться в один момент. Она схватила арбалет, натянула тетиву, вложила болт, передёрнула рычаг и выстрелила. Болт впился прямо в одну из глазниц. Застонав от сносимой боли, Пророк попятился, запнулся за алтарь, на который же и упал замертво, обрушив его под весом собственной туши. - Отличный выстрел, дево... – Лигоньер не смог закончить фразу, бросившись к стоящей на коленях Уистре и распластавшемся на плитах Сиошесу. – Сиошес! Но помогать было уже некому – в луже собственной крови скоморох не подавал никаких признаков жизни. В бою с Пророком оборвалась жизнь скомороха...***
- А на привале... он сказал, что рад, что идёт с нами, - захлёбываясь от истерики, обливаясь горькими слезами сказала Уистра. – И песню спел красивую... про закат... - Который унесёт его по пурпурной реке... – Добавил Кардон. – Видимо, уже унёс... - Твою мать... – подошедший Дисмас выругался не из-за помпезной смерти, как можно было подумать, скомороха, а из-за того, что тот погиб. – Проклятая тварь. Что ж... он хотел уйти красиво. И у него это получилось. Его запомнят... Сам Сиошес характеризовал себя одним единственным словом – Mordito, "стремящийся к смерти" на его языке, откуда-то с юга. Вся жизнь – лишь игра, красивая песнь, что та свеча, которая когда-нибудь догорит. Но уж если сгореть – то так, чтобы запомнили, чтобы сложили дивные песни и славные легенды. Умереть, чтобы жить в памяти других. Ужасный размен... Но это было вчера. А сегодня наступил новый день. Рейнальд вчера про себя думал, как же тяжело Лигоньеру не физически, морально, нести на руках павшего товарища. Который жил ещё несколько мгновений назад, смеялся, шутил и пел. И крестоносец отдал бы всё, даже душу, лишь бы не чувствовать себя на месте дружинника. Но у Бога, видимо, своё чувство юмора, извращённое и нечеловеческое. Рейнальд не желал оказаться на месте Лигоньера, но без воли своей оказался – из руин на руках он нёс мёртвое тело Бордетты. Долгий поход в руины за тремя святынями, вместе с Ботин и Сигвайер, не считая доктора и его самого. Всё шло гладко, даже слишком – нежить не могла быть уничтожена с помощью кровотечение за отсутствием у неё крови, но вот экзотические яды и кислоты замечательно разъедали доспехи и кости оживших мертвецов. В комнате с последней святыней им встретился скелет-генерал – здоровый мешок костей в прочных доспехах, скелет-копейщик и скелет-дворянин. От последнего стоило бы избавиться первым, и тактика была предрешена заранее – чумной доктор оглушает копейщика и дворянина, крестоносец отвлекает на себя генерала пока мародёр и воительница разбираются с замешкавшимися врагами. Однако не всё пошло так гладко – перед тем, как попасть в град сверкающих искр дворянин успел выплеснуть содержимое своего кубка на плащ Бордетты. Она уже была на грани, её сознание начинало медленно сдавать позиции под нарастающим стрессом и начинало уступать место для будущего безумия. Ботин метко бросила кинжал, однако копейщик оказался на линии огня и закрыл собой мерзкую тварь, а приём Сигвайер, названный ею как "железный лебедь" не смог убить с первого раза. В тоже время генерал не повёлся на атаки Рейнальда, а что было силы ударил чумного доктора, крепко приложив её о стену. - Держись, крошка, я не дам тебя на расправу этим ублюдкам! – крикнула Ботин и метнувшись в броске одним точным ударом кинжала заставила кости дворянина буквально разлететься во все стороны. Но едва Бордетта пришла в себя, как закричала от боли – из груди её торчал наконечник копья; проклятая тварь ударила в спину, бросив девушку на пороге смерти. Однако когда та встала с каменных плит, её не сковала паранойя или паника, грубость или отчаяние – она воспаряла с новыми силами, переборов свой страх: - Я не страшусь смерти! Она не могла бросить своих товарищей в беде, на расправу генералу, даже когда с копейщиком было покончено. Она хотела выпить микстуру, чтобы переступить порог смерти, а Рейнальд уже вознёс знамя в молитве, чтобы одарить её жизненными силами. Один удар скелета его гигантской палицей, сотрясшей пол под их ногами, вывернул её голову под неестественным углом. Послышался хруст кости и чумной доктор, без крика и воплей упала на пол. Возопившая в ярости Ботин бросилась на гиганта, повалив его на пол, и принялась молотить по его башке в шлеме своей киркой; тот попытался отмахнуться от неё, словно от назойливой мухи, но руку его одним сильным ударом отрубила Сигвайер, а крестоносец завершил дело, пронзив слой брони и туловище генерала мечом. Но случившегося не вернуть и отрицать нельзя... Два дня. Два трупа. Два падших товарища, которых уже не вернёшь.***
Сигвайер всю дорогу обратно в город буквально рвала на себе волосы и бранилась на своём языке; Ботин пыталась спрятаться в воротнике своего камзола, в полях шляпы, словно желала провалиться сквозь землю. Каждый чувствовал себя виноватым, каждый проклинал себя и перебирал в голове тысячи вариантов возможного спасения доктора. И больше всех виноватым чувствовал себя Рейнальд, и не только как негласный лидер, и не только перед погибшей Бордеттой... Он очень надеялся, что Дисмас пьян, спит, ограбил кого-то и срывается или занят и не увидит этого всего. Разбойник говорил, что привязываться к людям и вещам – плохая идея, что так поступают лишь дилетанты, и после паузы называл себя самым последним из них. Он слишком сильно привязался к доктору, часто заходил к ней, а однажды даже из одной из вылазок принёс ей букет... правда, не простых цветов, а особых, чей сок, если смазать им оружие, вызывал обильное кровотечение и не давал ранам зарастать. Разбойник утверждал, что Бордетта внешне, когда снимает свою маску, лицом очень похожа на убитую им женщину... Он встречал их у порога трактира, держа в одной руке бутылку дорогой выпивки, а в другой кошель с монетами. Но увидев представшую перед ним картину, выронил всё из рук. Бутылка со звоном разбилась, а монеты со звяканьем рассыпались. Он резко осунулся, затрясся на месте, но не произнёс ни слова. Ему некого было винить, а даже если и так, что это изменит? Ведь это правда – они смертны, и умереть может каждый. Когда и как угодно. Но... Хоронили их в один день – Сиошеса и Бордетту. В рейды решено было идти минимум через несколько дней. Когда все отойдут от потери. Небо за долгое время было чистым и ясным, ветер утих, и это ещё больше выбивало из колеи. Рейнальд с огромным трудом сдерживал слёзы, слёзы обиды, бессильного гнева, на себя, на проклятую нежить, на проклятое поместье, на проклятую жизнь. Дисмас выдержал церемонию стойко; но стоило аббату закончить, стремительно направился в трактир, ворвался в него и, схватив за воротник первого попавшегося за барной стойкой человека, отшвырнул его прочь от себя, со стула. Тот сначала захотел возмутиться и затеять драку, но увидев перекошенное от бессильной злобы, гнева и ненависти лицо разбойника, а так же пляшущие на пистоле пальцы искренне посчитал, что ему крупно повезло, и спешно ретировался под стол. После чего мужчина залпом осушил целый графин эля. И ещё один. И ещё. Он пил, пока не почувствовал, что уже не лезет, что влитое пойло не просится обратно через глотку. Едва держась на ногах, он вывалился из трактира и принялся палить во всё, что видел из своих многочисленных заряженных пистолей, к счастью, никого не задев и не подстрелив. - Бог! Ты – козёл! Понял, да?! – покачиваясь, он достал очередной пистоль из-за пояса и выстрелил в небо, - чё молчишь, урод? Зассал?! Вот так, в крысу всё и сделал, а как мужик не можешь нормально, лицом к лицу ответить, а? Мудень! Впрочем, когда подхвативший его под руки крестоносец и наёмник повели его прочь, дабы уложить спать, не стал сопротивляться, лишь безвольно и бессильно, неслышно, без стонов и всхлипов плача, позволяя слезам катиться по щетинистым щекам в пьяном угаре. Кошки на душе не просто скреблись, они вторили завываниям собаки Кардона и неуёмному плачу Уистры, впавшей в истерику ещё день назад и всё ни как не способной из неё выйти. На душе было противно, мерзко и Рейнальд не знал, что делать. Как это поменять. Бредя по трактиру, в одной из комнат он наткнулся на Ботин, зажавшуюся в угол комнаты, надвинувшую шляпу на глаза. - Ботин... всё... ты как? – тщательно подбирая слова осторожно спросил крестоносец, так же осторожно подходя к мародёру, в надежде, что та не пырнёт его ножом или не лупанёт киркой в лицо. Девушка позволила ему подойти достаточно близко, чтобы поднять поля шляпы. Глаза покраснели от пролитых слёз, а на щеках остались влажные дорожки, под глазами остались синяки. - Рейнальд... почему... она? – недоумённо спросила она и всхлипнула, нервно передёрнув плечами. – Почему... - Жизнь несправедлива, - рассудил он, горько вздохнув. – И это ужасно. - Я... я должна была погибнуть тогда, - тело Ботин бросило в дрожь. – Я... бесполезна! Не смогла попасть в дворянина, убить копейщика сразу. Мне стоило погибнуть, а не ей! Крестоносец ничего не ответил, лишь быстро опустился на коленях, заключив его в крепкие объятья, обхватив руками чуть ниже лопаток, прижав к себе. - Я прошу тебя – не оставляй меня одного, – прошептал он обескураженному мародёру, - я не справлюсь сам. Она замерла на мгновение, однако затем осторожно обняла его за шею, положив уставшую голову на плечо. Истерика прошла, вместо неё по телу прокатилась волна какого-то странного тепла. Страх отступил, ей вдруг стало неестественно хорошо. - Я ничего не обещаю, мой верный рыцарь. Но я постараюсь...