- Двадцать тысяч?! Да ты что... – возмущению крестоносца не было предела, и он уже было хотел сказать нечто вроде "с ума сошла?", но ему не понадобилось смотреть на нахмурившуюся даму за прилавком, мужчина сам для себя пришел к выводу, что подобные слова неуместны, - да это... как же так можно? Такую цену...
Уж очень Рейнальд желал купить вещь, называю в простонародье "безделушкой", вот только Священные Приказы считались невероятно редкой ценностью, и торговка, сидящая в вагончике караванщиков-путешественников, попросила за них двадцать тысяч монет. Конечно, рыцарь креста мог бы купить эту вещь, но, скорее всего, остальные бы не оценили подобное действие, ведь тогда бюджет группы мог резко обмельчать до той степени, когда в поход с собой не получится взять даже нормальное количество факелов и пищи.
Конечно, деньги из "общака", как выразился Дисмас, уходили на тренировки и обмундирование, либо возможность снять стресс, иногда проигрывались в карты, жертвовались аббатству и уплачивались госпитальерам за лечение. Иногда прикупали безделушки и у караванщиков, каждую неделю привозящих новые товары. Но цены у них больно кусались даже при том, что в улучшение вагончика было вложено немало количество ресурсов.
- Не мы такие – жизнь такая, - промурлыкала торговка в ответ, - продай что-нибудь ненужное и купи. Иначе их может кто-то другой прикупить, товар не залёживается...
Рейнальд не знал точно, откуда они – с юга, востока или из-каких либо ещё широт. Кожа у них была смуглая, загорелая под жарким солнцем, но не веяло от них теми орошенными кровью воинов креста и полумесяца песками, нет – больше тёплым морем и солёным ветром. Сама же дама, кроме платка и прекрасного платья была просто усеяна какими-то кольцами, амулетами, колье и прочими "безделушками"; впрочем, на удивление многих ни Дисмас, ни другие разбойники, ни даже дорожные душегубы не пытались обчистить или остановить вагончик для грабежа. Разбойник запугивал новичков и суеверных "проклятьем", которое якобы торговка могла наслать на незадачливых воришек, но за кружкой эля признавался, что замки больно сложные, а охрана покруче чем у короля будет.
- Ть’и ч’то-то потрьерял? – этот голос, и этот говор, Рейнальд мог поклясться, узнает из сотни других даже если он будет заглушён рёвом наступления на Акру.
Она приехала через неделю после инцидента с Нихоньей вместе с теми же караванщиками. От неё не веяло морем, но далёкими песками; впрочем, совсем не теми, в которых он проливал кровь неверных. Какими-то очень далёкими, недостижимыми и непостижимыми.
- Пиквини...
Она одевалась в похожей манере той самой торговки, и, всё же, она была не похожа на неё. Пыльный потрёпанный ветрами и дорогами плащ с множеством кармашков, как на самой тряпке, так и на двойном поясе. Алая, словно кровь юбка и такой же широкий платок, скрывающий добрую часть лица и почти до самой шеи – хорошая защита от песка; но руки голые, тонкие, с браслетами и кольцами, какие-то бусы, мешочки, амулеты. А голову покрывала ни то косынка, ни то платок, ни то котелок, ни то нечто странное, чего крестоносец понять не мог.
- Не потерял, но дорого очень, - грустно заметил Рейнальд.
- Всьё имеет свою ц’ену, - Пиквини всегда растягивала слова, словно бормоча их нараспев, как она выражалась "как мантру", хотя что есть "мантра" не объясняла – только улыбалась ужимками глаз, ниже носа лицо обычно было скрыто платком. – Особьенно чь’еловечь’еская ж’изнь...
Она просила называть себя очень странно – "антиквар". Крестоносец слышал что-то подобное, но помнил крайне смутно. Пиквини действительно воплощала собой многие странности – она не была сильным воином, полагаясь лишь на защиту изогнутого ножа широким лезвием, которое называла "кукри". Она не была колдуньей, и из её жутковатого в форме разинутой пасти некого рогатого чудища кадила исходило либо марево, скрывающее её и товарищей от врагов, либо неприятелей же травившее. Ну и иногда оно исцеляло, но столь слабо, что не шло ни в какое сравнение даже с непредсказуемыми силами Оккультиста. Но сила её была не в этом.
Ей не доверяли после катастрофы с Нихоньей, но та лишь щурилась словно кошка. В бою помогала, чем могла, но сила её раскрылась в другом – под каждым камнем, в каждой складке одежды, там, где другой или другая бы не обратила внимание, она находила не только больше монет, но и нужные полезности. А на привале проявила себя великолепно – и лопату с собой захватила, и факел, и еду с питьём, и какую-то безделушку отрыла рядом со стоянкой. Никто в ту ночь не мог уснуть, страшась ужасных теней, и лишь сказки, рассказанные ею, да странные песнопения, что она мурлыкала, навели сон на уставших перепуганных путников.
- Нье периживай, храбрий вой-ин, - она снова одарила его кошачьей ухмылкой. – Тьи спьешишь? Хочешь, йа расскажью тебь’е одну легенду?
- Она поможет мне купить то, что я захочу? – нахмурился Рейнальд.
- Она поможьет тебь’е понять в’ещи боле глубок’ие, чьем ть’и полагаешь...
Отказать Рыцарь креста не мог в силу воспитания, да и ничего не случится, если он послушает рассказ – ни денег с неба не упадёт, ни нужная ему вещь не уедет; сегодня уж точно она не покинет город. Они уселись у памятника, на постамент, под дерево и к ним почти незаметно присоединился Фитч – скоморох, недавно прибывший в поисках вдохновения для написания очередной песни или баллады...
***
Мужчина, на чьей лысой макушке была вычерчена полоса как священный символ, облачённый в тунику читал очередную мантру своим тёмным богам, вознеся руки, больше напоминающие когтистые лапы демона к потолку, в одной он сжимал кадило, напоминающее рогатую башку демона с разинутой скалящейся пастью, источающее ядовито-зелёное марево, в другой пылало пламя цвета ржавчины. Он возносил свои грязные молитвы, готовя жертвоприношение – несчастная обречена на смерть, оковы слишком крепки, как и звенья цепей.
Позади него стаяла женщина в плаще, укутанная тканями, наблюдавшая за нечестивым ритуалом. Всё хорошо – именно она заманила сюда эту несчастную дурочку, уготованную в жертву. Но...
Почему этот беззубый дурак достоин, получить эту силу? Почему ему доведено расположение, а не ей? Она всё сделала, всё преподнесла ему на блюдечке, чтобы этот бездарь всё истратил в пустоту? Ну, уж нет...
Он так привык к ней, так привык к покорности и расположению, что для него это стало смертельной неожиданностью – удар в спину изогнутым ножом. И марево окутало мёртвое тело, впитало в себя не только кровь убитого, но и, словно, его душу, став желтовато-янтарного окраса. Она подняла кадило, дабы осветить испуганное заплаканное лицо жертвы.
- Освободи нас. Дай нам силу!
Голос словно доносился из кадила. Кто это? Некая сила, которой посвящал свои гнилые мантры этот мёртвый глупец? Одна ли она там или...
- Освободи нас! Не медли!
Кто они такие, чтобы идти у них на поводу? Кто они такие, чтобы служить им?
- Я не буду никого освобождать. Я не буду никому служить.
- ЧТО?! Как смеешь ты, смертная, перечить нам?! Как ты...
Она вознесла руки к потолку и дымная завеса обволокла потолок, осветившая словно пульсирующее от обагрившейся крови лезвие ножа.
- Я сама буду править всем!!! Я и только я достойна этой силы!!! ОНА ЛИШЬ МОЯ!!!
***
– ...И что было дальше? – нарушил возникшую, словно неожиданно паузу Рейнальд. – Она, эта странная женщина... убила ту несчастную девушку?
Пиквини снова одарила его кошачьей ухмылкой.
- Каждий сам рьешает, чьем законч’илась иета...
Чьорная легьенда.
- Чёрная легенда, - с трепетом пролепетал Фитч, записывая трясущейся рукой последние слова этого ужасного рассказа, но вдруг осёкся и сделал пометку в записях – "заключительные слова". - Ты целый кладезь историй...
- Готов льи тьи заплатьить цьену за в’великьий подвиг? – неожиданно голос её стал серьёзным, словно натянутая струна лютни. – Чьем ть’и готов пож’ертвовать, чьто’бьи спастьи хотьябы твоью дущу?
- Грош цена моей душе, если я подведу тех, кто пошел со мной, кто оступился и пал во мрак, а свет моей души не смог пробить его, – Рейнальд припомнил случай с Бордеттой и до сих пор клял себя за её гибель. – Я готов заплатить ею не за себя – за тех, кто идёт за мной, кто не оставит меня в святом походе против зла.
Тонкие пальцы антиквара осторожно коснулись щеки, покрытой недельной щетиной.
- Тьи истинний вой-ин света. И ть’и... – она умокла, осторожно гладя тыльной стороной ладони щеку крестоносца. – ...Странний. Твой-я-а мисси-й-я-а свя’щьенна, вой-ин кр’еста. Но славний. И й-я-а нье оставлю т’ебья.
- Осторожнее. Смотри, Ботин заревнует.
Пиквини в ответ рассмеялась, что было сил, схватившись одной рукой за живот, закатив глаза, и впервые Рейнальд увидел её белоснежную улыбку, искреннюю и настоящую. Она пристала и собиралась уйти, на мгновение забыв о своём кадиле, из которого выступила слабенькая струйка марева.
Помоги! Спаси нас!
Рейнальд задёргался весь, словно на иголках в попытке понять, откуда же донёсся голос. Обратив внимание на антиквара, он увидел лишь то, как она ловко подхватила кадило, сунув его в сумку, натянула платок на лицо, ухмыльнулась по-кошачьи хитро и медленно зашагала в сторону дилижанса.
Скрежет металла прозвучал совсем негромко и не далеко лишь, когда Пиквини удалилась из виду. Крестоносец не мог позволить себе дрожать, как испуганный ночными кошмарами и придуманными страшилками мальчишка в её присутствии – мало ли, может ему просто почудилось, от чего он даже перекрестился, что, впрочем, помогло слабо. И тут в голове созрела неожиданная мысль:
Надо выпить. Срочно.
В кармане нашлась монетка-другая, как раз на кружечку доброго эля.
А в следующей вылазке Пиквини нашла Священные Приказы под телом в саркофаге. Не побрезговала, обмотав руки бинтами выкинуть наполовину гнилой труп к возмущению Фонтомеи. Пусто всё это, зато "безделушку подарила" Рейнальду, которому ещё не одну ночь снилось единственное видение:
Помоги! Спаси нас!
