Тёмные истории

      — Да что б тебя! — назойливое жужжание над ухом заставило Рейнальда отмахнуться от проклятых маленьких тварей, осадивших их небольшой теперь гудящий городок.       Крестоносец искренне ненавидел любых насекомых, разве что бабочек и стрекоз не затрагивала его ненависть. Когда за три месяца хорошо, если раз сможешь помыться, роящиеся мухи делали условия крестового похода ещё более невыносимыми, а комариные укусы мало того что чесались и под слоем доспехов унять иной раз до боли ноющий зуд не представлялось возможным. Так некоторые оказывались малярийными, и некоторые его товарищи умерли просто от комариных укусов. Позорная и бесславная смерть. Паучьи и осиные укусы тоже были достаточно смертельны, а жуткая тварь, известная как «фаланга», однажды укусила капитана за член, когда тот отправился помочиться в сторону от лагеря, и тот загноился…       В общем, у Рейнальда были причины ненавидеть любых насекомых. Уже несколько дней как на город опустилась роящаяся туча комаров и других отвратительных насекомых, продолжавших с завидным, сводящим с ума упорством терроризировать местных жителей. Сколько их не убивали, нападки не прекращались, госпитальеры едва успевали вылечивать несчастных. Кто-то жаловался на невыносимый зуд, кто-то раздирал фурункулы до крови, а кто-то умирал от болезни. Какой-то бедолага нашел полуразрушенный каменный ход, ведущий в поглощённый болотом каменный сад-лабиринт, после чего скончался от неисчислимых укусов насекомых, вылезающих из огромных с сочащейся из всех щелей кровью ульев. Для кого-то это был свежий повод для раздражения, а для кого-то светлые воспоминания. Жители были обеспокоены, кто-то уже начал зарекаться о грядущем конце света, о роях саранчи, казнях Господних и прочей религиозной истерией. Сотоварищи были готовы отправиться в проклятый сад для решения возникшей ужасной трудности.       Уже познавшие ужас руин, катакомб, чащи и бухты авантюристы собрались в таверне, чтобы определить, кто же пойдёт в это неизведанное, проклятое и таинственное место, дабы сжечь проклятые ульи, когда на центральной площади собралась толпа народа, трепетно выслушивая очередные вопли очередного безумца о конце света, о грядущей каре. Крестоносец не хотел применять оружие, не желал проливать кровь, однако многие его товарищи желали заткнуть таким типам глотки хорошим клинком, топором или меткой пулей.       — Мы все обречены! — не унимался проклятый безумец. — Конец света близок! Это Господь гневается на нас за наши грехи! За прегрешения наших предков!       — Глупец. Конец света наступил, когда сука Ева вкусила запретный плод, искушенная змеем-дьяволом.       Голос доносился не из толпы, а со стороны входа на площадь, и множество взглядов было обращено в его сторону. Ссутуленный бродяга, неухоженный, в каких-то лохмотьях, производил отталкивающее впечатление. Тёмные одежды, подпоясанные точно сама кровь, кушаком были усеяны засохшими и свежими пятнами крови. Окровавленный капюшон держался за счёт плотно закреплённого на шее с торчащими во все стороны острыми лезвиями ошейника и рваной тканью свисал на усеянные шрамами, порезами и следами от истязаний плечи и голый торс. Ступни исполосованных ног были защищены лишь несвежими тёмными бинтовыми обмотками. На руках так же были плотно закреплены усеянные шипами наручи; в одной он держал усеянный тремя шипованными головками бич на цепи, свисающий через плечо на голую спину, другая же в обрезанной на пальцах перчатке перед шипованным нарукавником была покрыта липкой, капающей тянущейся свежей кровью.       — Ты считаешь, что это расплата? А что хорошего за свою убогую жизнь ты сделал? — спрашивал идущий к оратору навстречу расступающейся на его пути толпе. — Спас чью-то жизнь? Дал хлеба и воды жаждущему? Родил и вырастил ребёнка? Ничего! Никчёмными слабак…       Бродяга взобрался на постамент, откуда мощным толчком сбросил незадачливого оратора и принялся вещать уже сам.       — Вы — сборище никчёмных, слабых овец, только и ждущих, чтобы волки или дьявольские отродья сожрали вас и ваших детей! — обратился он к толпе. — И что же вы собираетесь делать? Лечь в грязь, на пол, да подохнуть?! Ныть о тщетности бытия, о бренности, о тщеславии? Это вы только и можете! А между тем истина у вас под носом, на самом видном месте, но вы так глупы, так слабы и так надменны, что не желаете её лицезреть!       Он сделал небольшую паузу, набрав побольше воздуха в грудь, и продолжил.       — Сын господа бога нашего открыл нам правду, показал на своём примере. Что отчиститься можно, что отбросить тень греха, скверны можно через страдания, через боль! Он принял на себя кару за всех нас и был вознаграждён бессмертием! Так почему мы не должны следовать его примеру? Почему не должны снова заслужить любовь божью?! Только через покаяние, через боль, через кровь можно отчистить этот мир от скверны и зла! Кровь во имя Света! Кости во имя бремени!!!       По толпе разошелся тихий шепот, надменный ропот. Кто-то смотрел на него с ужасом, кто-то с благоговением, а кто-то с презрением. Кому-то слова его показались истинно-правдивыми, кто-то скептически и пренебрежительно про себя отметил фанатичное безумие этого человека. Впрочем, тот быстро выследил взглядом Рейнальда и, спустившись с постамента, обратился к нему.       — Ты, кажется, Рейнальд, я прав? — крестоносец хотел было удивиться, однако человек и рта ему не дал открыть. — Моё имя Миддельтон, я один из флагеллантов. До нас дошли сведения о твоей священной миссии, и я присоединяюсь к твоему нового крестовому походу. Это бремя не вынести в одиночку…       Теперь рыцарь креста понял, откуда и почему столь был религиозен пыл этого человека: даже среди фанатиков церкви течение флагеллантов считалось чрезмерно фанатичным и экстремистским. Любой ответ на любой вопрос, выход из любой ситуации для этих людей находился просто: через боль, неважно чью: тела или разума. В своей аскезе они верили, что отчистить мир от скверны, от греха и мрака можно лишь проливая кровь и причиняя страдания. У этого человека, готового взяться за дело, были руки в крови, предрассудки в голове и карма, достаточная для множества злодеев.       — У тебя окровавлена рука… откуда? — поинтересовался Рейнальд.       — Я не ехал сюда на дилижансе, воин креста, а шел пешком. Какие-то глупцы сочли меня лёгкой добычей. Их кровь была пролита во имя Света, — криво усмехнулся Миддельтон. — Я готов идти за тобой.       Большинство встретило приход фанатика не очень радостно, большинство было против его вхождения в ряды сотоварищей; но, как говорится «и на безрыбье рак рыба…».       — Мне не нравится этот хмырь, но раз уж он увязался в поход, я прикрою твою спину, — заявил Дисмас Рейнальду, начищая пистоль.       Истязатель, как ещё попросил себя называть Миддельтон, заверил, что сможет исцелить чужие раны через свою боль, отчего в этом походе помощь монахини или оккультиста им не понадобится. Тогда в поход напросился Сиошес, заверив, что его бодрые мотивы позволят им быстро и без потерь расправиться с любым врагом…       Едва четверо мужчин вошли в каменный сад, обнаружилась первая незадача: факел не желал гореть в пропитанном влагой болоте, даже в бухте такого не было, и пришлось брести в полумраке заброшенного сада. Почти на входе их встретили два странных создания: огромный, размером с хорошую псину, комар и мелкий, плюгавенький уродец с длинным заострённым носом и фасеточными глазами, во фраке и при параде.       — Добро пожаловать во Внутренний Двор, господа! — объявил он, исполнив благородный поклон. — К сожалению, я вынужден проявить к вам оскорбительное равнодушие — неотёсанные бездари вроде вас, лишенные изящества и манер, не достойны внимания!       — Да и не надо! — Дисмас лишь передёрнул плечами и выстрелил точно в голову мерзкой твари, отчего та упала навзничь с зияющей и дымящейся дыркой во лбу. — Лучше-ка учись курить лбом, урод…       Комар же пошел на заход в желании впиться своим острым, точно игла жалом в плечо скомороха, однако Сиошес ловко пропустил тварь рядом с собой, после чего Миддельтон приложил назойливую тварь своим цепом, отчего у той на ранах образовались мощные кровоподтёки.       После короткой стычки мужчины обнаружили дёргающийся кокон. Внутри него кто-то роился, шевелился и дёргался.       — Ну, и что с этой хреновиной делать? — поинтересовался разбойник. — Не нравится мне она, даже трогать её не хочется!       — Может, лопатой её? — поинтересовался шут. — Тогда лопнет!       — Вот именно! Убери её от греха подальше! Не хочу, чтобы сидящие там твари впились в наши шеи…       Флагеллант остался безучастен в этом споре.       — Тогда, быть может, вот так? — крестоносец бросил горящий факел, и кокон вспыхнул словно дрова в камине. Твари, спрятавшиеся внутри, истошно визжали и носились вокруг в тщетной попытке потушить пламя. — Давненько я не испытывал столь сильного удовлетворения…       — Хорошая идея. Идёмте дальше…       Потом на их пути встретился окровавленный, выплёвывающий желчь вместе с кровью фонтан. Решено было попробовать его отчистить святой водой, и это действительно сработало; даже не столько религиозные Сиошес и Дисмас были рады умыть лица отчищенной святой водой. Они прошли запутанный лабиринт, встречая ужасных тварей — людей с комариными мордами, вытянутыми острыми словно жало носами. Их усеянными засохшими пятнами крови фраки, кафтаны и жилеты делали их ещё более омерзительными, особенно когда они падали на четыре лапы, вонзая жала в тёплую человеческую плоть. Костюмы рвались от торчащих лап и брюшка, челюсти стучали от рвущих жвал. Они нашли омерзительно воняющие цветы, алые как кровь, чья земля была орошена и ещё не впитала свежую кровь. От злости и раздражения Дисмас разбил один из горшков лопатой, обнаружив внутри полезные старые реликвии.       Среди трупов гротескных созданий они нашли несколько флаконов со странной жидкостью, точно напоминающую настоящую кровь; однако разбойник, едва принюхавшись к открытой пиале, отшатнулся от неё, заявив о резком запахе и омерзительном виде. Далее они наткнулись на брошенного одного изгоя, в мольбе протягивающего руки.       — Может, он просит именно эту штуку? — поинтересовался скоморох и отдал страждущему флакон. В ответ тот отдал товарищам несколько побрякушек и был таков.       — Мог бы и получше что дать, козёл… — Дисмас, опустив платок на шею, раздраженно сплюнул в болото.       А затем, при очередной встрече с комарами и лакеями, один из них ужалил Сиошеса; тот резко побледнел, немного осунулся.       — Я что-то нехорошо себя чувствую… — заявил он, чувствуя, как ноги становятся ватными, и накатывает волна слабости. — Как-то… словно… устал.       — Проклятье, мне нужна… — прохрипел разбойник, прикрывая оставленную кухонным ножом для рубки мяса рану, когда, к своему удивлению, заметил, что она более не кровоточит. — Перевязка?..       — Не беспокойся, душегуб. Я заберу твои страдания, — заявил вознёсший к небесам руки флагеллант, и на его теле, в том же месте, где у Дисмаса была рана, открылась такая же, отчего разбойник лишь хмыкнул.       Когда с тварями было покончено, Рейнальд дал шуту противоядие, однако тот заявил, что ему стало легче, хотя и не от него вовсе. Он учуял запах из флакона, отметив, насколько он прекрасен и как же страстно он желает его выпить.       — …только не говори, что ты заразился этой дрянью, а? — нахмурился Дисмас.       — Если это так… если я превращусь в такого же монстра… убей меня, ладно? — попросил скоморох, и разбойник демонстративно взвёл курок пистоля.       Впрочем, товарищей несказанно радовал факт, что обитатели сада легко истекают кровью, чем и разбойник, и скоморох, и истязатель неимоверно пользовались. Причём на старых друзей периодически находил ужас и непонимание — как это так получается: Миддельтон лупит себя, а раны открываются у тварей? Кровь течёт не его и не по его спине, а по брюшкам, по тушам, по мордам чудовищ.       В конце концов два улья были сожжены, и группа в поисках третьего забрела в какие-то камыши. И среди них таился их обитатель: отвратительный мутант, неестественный и безобразный; крокодил, чья спина, усеянная шипами, имела множество отверстия, точно тот улей. И едва группа приготовилась к сражению, оттуда вылетело множество насекомых, осадив товарищей. Полная острых зубов пасть жевала доспехи, рвала плоть и доставляла удовольствие лишь истязателю.       Дисмас лупил по мечущейся твари из пистолей, но лишь попадал по шуршащим камышам.       — Проклятая скотина!       Группа замерла в ожидании, когда кровожадная тварь набросится на них; неожиданно скоморох, выпивший в разгар сражения флакон со странной жидкостью, возопил, точно не нормальный и, приподняв свою маску, впился зубами в шею обескураженного крестоносца, отчего тот от неожиданности хорошенько приложил крокодила мечом по носу. Та, зарычав из-за оставленного глубокого пореза на носу, отступила назад, залегла в воду, предварительно мощно цапнув рыцаря креста зубами, заставив его истекать кровью, и мощным толчком устремилась на встречу к нему, готовая одним захватом переломать мужчине все кости.       Крестоносец не был готов к столь скоропостижной кончине и из-за ужасных ран едва ли смог бы увернуться от мощного броска крокодила, однако его с силой кто-то толкнул вперед, и он упал в болотную жижу.       — Во имя Света, что за…       Тварь тоже была не готова к такому повороту событий и обрушилась на Миддельтона; однако атаки, удара и укуса не последовало: истязатель что было силы сжатым кулаком ударил мутанта точно в грудь. Крокодил истошно заревел, замахал и затрусил передними лапами, отчаянно размахивая хвостом, навалившись всей тушей на скользящего в грязи в попытке устоять на ногах флагелланта, всё ещё держащего свою руку в районе туловища твари и придерживающего напавшую на него чудовище другой рукой, после чего отшвырнул его от себя прочь. Права рука в обрезанной перчатке стала ещё более алой от новой крови, сочащейся из вырванного какого-то выглядящего отвратительного органа монстра, бьющегося в конвульсиях и агонии от невыносимой боли, истекающего собственной кровью.       — Я отчищу скверну кровью! — прохрипел Миддельтон, после чего зашелся неудержимым смехом и хорошенько несколько раз хлестанул собственную исполосованную спину своим орудием, заставляя открываться на туше чудовища всё новые и новые раны, всё более и более его убивая.       — Будь осторожен, — задыхаясь, едва смог выговорить израненный крестоносец, перевязывая кровоточащие раны бинтом, — это было… опасно.       — Мы все когда-нибудь умрём, рано или поздно, воин креста, — несмотря на всю уверенность, истязатель не смог скрыть, что вложил в удар непомерную силушку, отчего осунулся, и тело его покрыла мелкая дрожь, а ноги его стали ватными, и тело налилось свинцом.       Впрочем, и награда оказалась достойной — редкий артефакт, хранящийся в сундуке, позади логовища пораженной твари. Рядом же товарищи обнаружили ещё один улей и благополучно его сожгли; по пути, впрочем, Сиошес вступил в ловушку: булькающую жижу, из которой выскочил покрытый кровью урод и хорошенько приложил его когтями, едва не лишив жизни.       По возвращению в город скомороха отправили в лечебницу, а старые товарищи решили устроить хорошую попойку после пережитого, зализывая раны; Миддельтон, впрочем, следуя своим обетам, отказался пить и ушел в аббатство, закрывшись в камере для самоистязания. Госпитальеры же заявили, что Сиошес был заражен странной болезнью, названной «Багряным проклятьем», пока что неизлечимой и вызывающей жажду до питья чужой крови. Её можно было утолить только той самой странной жидкостью, получившей такое же название: «Кровь».       Несмотря на уничтоженные улья, орды насекомых вырвались наружу, а народ повально заболел той же болезнью, что и шут. Большинство людей умерло достаточно быстро, и новые ямы запылали пламенем сгорающих, смердящих мёртвых тел. Пока ночью мирные жители оплакивали усопших, а искоренители зла готовились к грядущим бедам и лишениям, за каменной кладкой, в поглощённом болотом саду разносился задорный смех, кураж и гогот.       Началось жуткое, кровавое увеселение…