"Второе я"

О двух прошедших неделях мне почти нечего вспомнить, до того они были туманны. Первым, что поразило меня по приезду, было мое собственное отражение. Казалось, будто бы я стала меньше, чем была. Поникшие от усталости плечи, успевшая уже где-то огрубеть кожа, тень загара, малознакомые, странные черты. В тусклом свете на меня смотрели чьи-то почти черные, как угли, но лишенные блеска глаза. Стоило мне подумать, что на протяжении нескольких месяцев я выглядела вот так вот - отвратительно с точки зрения морали и эстетики, я не сдержалась, и с моих губ сорвался отчаянный стон: во что я превратила сама себя?.. Позже, в своих покоях, стоя у громадного, украшенного по контуру вычурной резьбой старого трюмо, одетая в синий бархат, я разглядывала себя изменившуюся. Проводила рукой по складкам платья. Я так скучала за платьями! Прикосновения к мягкой ткани приносили ощущение спокойствия и умиротворения, снимали с груди навалившуюся за долгое время тяжесть. Маленькие серьги с сапфирами, туфли, ленты и аккуратная прическа, в которую были уложены волосы - все это заставляло меня чувствовать себя лучше. Жизнь не могла измениться резко, и чтобы войти в привычную среду, нужно было вспоминать о давно забытых вещах и распорядке. Кроме вежливо-прохладного "Мне будет приятно лицезреть вас за ужином" или "Доброе утро. Я надеюсь, вы в добром здравии" от Атоса я больше ничего не слышала. Он пропадал где-то, улаживая накопившиеся дела. Я не могла сопровождать его, хотя сочла бы это за счастье. "Это не женские занятия", - говорил мне он, а я, вздыхая, пыталась понять, почему, участвуя некогда в военных действиях, сейчас была отстранена от любого рода дел. Таким образом, поговорить в поместье было решительно не с кем, а когда меня одолевала скука и одиночество, я искала уединения с книгой в саду. Чтобы меня нельзя было упрекнуть в утаивании каких-либо подробностей, скажу: однажды Атос сообщил мне, что Миледи была успешно сопровождена в Бастилию, и что в данный момент она находится под надежной охраной. А поскольку приказ о ее аресте исходил от его высокопреосвященства, сомнений в виновности представленной особы не возникло. Шли дни. Сначала я была уверена в том, что смогу узнать и объяснить вызывающее подозрения поведение супруга, то теперь все больше убеждалась в обратном. Из-за непрекращающегося потока мыслей по этому поводу я довела себя до такого состояния, что мне начали снится кошмары. Если учитывать то, что я вот уже около полугода не видела снов совсем, это было, скорее, печальным известием. В одно хмурое утро после завтрака Атос попросил меня задержаться. - Я хотел сообщить вам, - почти равнодушно произнес он, - что приближается праздник. В доме будет особый прием. Разумеется, с танцами, музыкой и дружескими беседами. Вам не следует ни о чем беспокоиться, я говорю об этом для того, чтобы вы были готовы, и приезд гостей не был для вас неожиданностью. Многие вещи, касающиеся сказанного, можно было выяснить позже, но была еще одна, которая требовала стать освещенной без отлагательств. - О каком празднике вы говорите? Счет времени потерян, наверстать его невероятно сложно. Традиционные католические празднования забыты или просто покрылись серым слоем пыли. Это было достаточно странным высказыванием с моей стороны, хотя и не лишенным смысла. Атос удивленно поднял бровь: - Торжество по случаю появления на свет моей супруги. Фраза была сказана так, что я усомнилась в своей причастности к данному событию. В голове даже мелькнула мысль о наличии второй супруги, о которой я не знаю. - Разве вы не помните? Неуверенное и слегка неловкое покачивание головой сумело вызвать у Атоса небольшую улыбку. Он продолжил: - Девятнадцать лет назад у графа де Жамен, верного друга и советника моего отца, родилась дочь. Сдается мне, такой замечательный повод нельзя оставлять без внимания. Лучше бы вы, такой заботливый и внимательный, чаще разговаривали бы с собственной женой. Официальные визиты, какими бы прекрасными и увлекательными они не были, не могут заменить теплоты и внимания того, кого любишь всей душой. Стоит еще учитывать, что шумное общество всегда пугало меня, выросшую в тишине и глуши. Возможно, я еще не успела оценить ту прелесть и удовольствие, которое многие дамы находят в балах. Я умела танцевать, и неплохо, хотя в сравнении с более опытными леди, чаще посещающими подобные мероприятия, бесспорно, проигрывала. Видимо, как и в прочих случаях, мысли нашли отражение у меня на лице. Неужели научиться скрывать их так трудно? Важно посвятить этому какую-то часть свободного (а свободно оно почти всегда) времени. - Я предполагал, что вы станете возражать, - сказал Атос, читая меня, словно открытую книгу. - Но вынужден заметить, что такого рода жест вежливости необходим и неизбежен. Все эти люди... Если мы пригласим их, в последствии сможем видеться с ними реже. Кроме того, я убежден, что среди них найдутся те, чье присутствие будет весьма вам приятно. - Раз вы так говорите, у меня нет никаких сомнений в том, что это так. Когда именно назначен этот прием? - До него остается около двух недель. - И в эти две недели вы по-прежнему будете отсутствовать? - поинтересовалась я. - Полагаю, что так. Когда Атос вновь приблизился к дверям, я не выдержала: - Граф, все когда-нибудь заканчивается. Можно ли сказать то же самое о ваших делах? Оливье остановился на мгновение в проходе, но не обернулся. Я была готова к любому ответу! Вместо этого граф помолчал, подбирая слова, и, не подобрав, решительно вышел. Данный разговор был наиболее длинным за последние дни. И хотя официальность тона раздражала, это было гораздо лучше, чем ничего. Отчаявшись в своих попытках наладить отношения, я твердо пообещала себе прекратить страдать, познакомиться на приеме с новыми людьми и повеселиться. Как могла, я поддерживала в себе веру, надежду и чувство оптимизма, заранее настраиваясь на хорошее времяпровождение. Несмотря на мои действия, подготовка к торжеству выводила из себя. Не радовали и шившиеся специально платья: золотистое вечернее, по-настоящему роскошное, изумрудное и нежно-желтое. Неприятное известие - я неожиданно обнаружила у себя нарушения осанки, заставить себя следить за ней денно и нощно было сущей мукой. За день или два до события, гуляя по саду и зайдя еще дальше, чем обычно, я встретила Атоса. Случайностью это не было. - Вас трудно отыскать, - сказал он, подходя ко мне. - Тем не менее вам это удалось, - заметила я. - Чему обязана удовольствием видеть вас? Сказано с истинной отрешенностью и безразличием, горжусь собой. Надоело производить впечатление зависимой и слабой, больше никаких незапланированных промахов. Атос поморщился, будто мои слова были равноценны воспоминаниям о чем-то кислом. Но неужели он пришел поговорить со мной? Без лишних слов супруг протянул мне легкий сверток. Мне было даже не интересно, что в нем. - Берите же. Я подняла глаза, медленно забрала сверток, и, нечаянно коснувшись руки Атоса, вздрогнула. Оливье поспешно отдернул руку, будто бы обжегшись. Внутри вновь что-то оборвалось. - Что в нем? - Я буду рад, если вы наденете это послезавтра. Великолепно. Несмотря на формулировку, выбора у меня нет. - Как вам будет угодно. И я снова осталась одна. Какое разъедающее разочарование. Сверток я развернула на месте, ибо любопытство возобладало. И...Зря я так скептически отнеслась к подарку. Это были золотые украшения, идеально подходящие к вечернему платью. Я мечтательно улыбнулась, уже представляя, как восхитительно они будут смотреться. Я и так чувствовала себя ужасно одинокой и брошенной на произвол, а если бы не драгоценности, я совсем была бы лишена компании. Вечером у себя в спальне я перебирала в руках колье, думая о том, сколько всего успело произойти за последний год: страхи и волнения, неожиданные совпадения: их было столько, что во мне поселилась твердая уверенность в том, что моей жизнью кто-то руководит, кто-то направляет по пути. Я много раз могла сбиться с дороги, много раз могла упасть и больше не подняться, исчезнув, будто и не существовала никогда. Я гадала, где моя няня, которая воспитала меня. О ней ничего не слышно. Неужели она совсем не интересуется тем, как живет ее воспитанница, и жива ли она вообще? Размышляла, что сказали бы мои родители, будь они оба живы. Одобрили бы они мои действия или подвергли их строжайшей критике? Возможно, дали бы совет. Но как бы родители не относились к тому, как я жила все это время, они смогли бы поговорить со мной по душам. Или нет? Я никогда не знала их и вряд ли узнаю, несмотря на все заверения и обещания католической церкви. В сердце остается пустота, которую невозможно заменить, заполнить. Она просто есть, как есть жизнь, смерть и любовь. Да, и ее туда же, в одну цепочку, потому что на самом деле никто не знает, что именно она приносит - гибель или новое начало. Первое знакомство с Атосом: необычное, таинственное, обладающее способностью заполнить пустой и необжитый уголок души светом, вместо которого сейчас установилась зияющая пропасть. Жесты, слова, взгляды, живые и яркие. Со щеки скатилась крупная слеза. Я удивилась ей и сразу же вытерла. Закусив губу, уставилась в стену перед собой. Сколько не приказывай себе собраться - а толку? Слезы текли. Слишком много было причин, слишком много ошибок, слишком много далеко идущих надежд.