***
— Арсюха, — слышится в телефонной трубке, и Арсений морщится — он терпеть не может, когда Шастун называет его так. Тот делает это специально, когда хочет позлить Попова или когда Антону просто скучно. — Есть отличное предложение как провести сегодняшний вечер. — Давай, удиви меня, — усмехается Арсений. — Именно это я и собираюсь сделать. Короче, опера. Достались два халявных билета. Какая-то хорошая, если верить Диме, хотя я всё равно в этом не разбираюсь. — Боже, Шаст. — Соглашайся, милый, а то я сойду с ума там. — Мне с ребёнком сидеть до пяти, — говорит Арсений. Опера — заманчивое предложение, тем более он давно не выбирался в свет, да и жена вряд ли что-то заподозрит — с обретением популярности Попов часто не бывает дома, девушка уже привыкла, а Арсений слишком хорошо к ней относится, чтобы появились какие-либо подозрения. — Я надену костюм, — начинает Антон, понижая голос до шепота. — И белую рубашку, но специально не застегну первые пуговицы. Чтобы немного открывать ключицы, я же знаю, как ты любишь их целовать. На левой, кстати, ещё не прошёл засос… Буду без колец, представляешь? И когда я начну дрочить тебе в охуенно красивом туалете, ты не будешь жаловаться, что кольца неприятно задевают твой член. — Это слишком заманчивое предложение, Шаст, — улыбается Арсений. — Боже, да соглашайся уже! — почти выкрикивает Антон, и в его голосе нетерпеливость напополам с улыбкой. — Хорошо, хорошо. — Восемнадцать ноль-ноль, — говорит Шастун и, усмехаясь, добавляет: — Я заеду за тобой на такси. — А я уж думал, лучше быть не может! — смеётся Арсений. Они оба улыбаются по разные стороны провода, и в трубке повисает спокойное, уютное молчание. — До встречи, — наконец говорит Антон. — И тебе. Арсений откладывает телефон на кровать, улыбаясь ребёнку. Дочь собирает несчастную пирамиду, выбрасывая ненужные детали и перебирая пальчиками разноцветные круги различного диаметра. Он садится на пол, прямо рядом с ней, помогая расставить всё по местам. — Солнце моё, — говорит Арсений, целуя девочку в голову. Его дочь счастливо улыбается, выбрасывая очередную деталь.***
— Надеюсь, ты уже накрасился, потому что я подъезжаю. Арсений кивает, совсем забывая, что его не видят. — Никак не могу найти тональник, — шутит он, завязывая галстук. — Похоже, встречу придётся отменить. — Я прикрою тебя пиджаком, — говорит Антон. — Бля, да у тебя здесь вообще встать негде. — Прям на голову мне его набросишь? — Арсений надевает туфли, достаёт из шкафа пальто. — Возле подъезда встань, там свободно. — Наброшу, если всё так плохо. Чтоб людей не пугать, — Шастун громко чертыхается. — Если я разобью машину, когда буду разворачиваться — знай, это твоя вина. — Ты настолько плохой водитель? Кстати, кто-то обещал мне такси. — Я охуенный водитель, просто в твоём доме живут одни курицы, которые не умеют нормально парковаться. Решил, что моя машина лучше любого такси. — Я уже выхожу, — говорит Арсений, забегая в комнату, целуя на прощание жену и дочь. — Поторопись, принцесса, иначе нам перекроет дорогу какой-нибудь мусоровоз… Господи, кто ж так ставит-то? Бедная, блять, машина, я её чуть не задел. — Я надеюсь, это не моя? — спрашивает Арсений, вызывая лифт. — Тох? — Не думаю, что ты бы смог так криво поставить, — задумчиво говорит Антон. — Хотя, подожди-ка… — в трубке слышится сдавленный смех. — Бля, Арс, я был о тебе лучшего мнения. — Заткнись и отъедь на безопасное расстояние. Арсений выходит из подъезда, сразу же замечая автомобиль Шастуна рядом со своей машиной. Когда он садится на переднее сидение, Антон всё ещё ржёт. — Я спешил, — словно в оправдание говорит Попов, всё-таки не сдержав улыбки. — Я так и подумал, — улыбается в ответ Антон. Надо отдать Шастуну должное, водит он очень хорошо. Машина мягко едет по дороге при довольно большой скорости, на поворотах не заносит, и Арсений вскоре расслабляется, смотря в окно. Мимо проносится вечерний город, яркие огни слепят глаза, сливаясь в одну длинную разноцветную полосу. Попов переводит взгляд на руки Антона, замечая привычные кольца на пальцах. Под пиджаком и рубашкой, когда он держит руль, виднеются кожаные браслеты. Арсений долго рассматривает один: тоже кожаный, плетёный, темно-коричневого цвета. Совсем не широкий и довольно простой — именно он притягивает взгляд больше всего. — Кольца, — говорит Попов, кивая на пальцы, сжимающие руль. — Ах да, совсем забыл. Они как раз стоят на светофоре, и Антон начинает избавляться от многочисленных колец, кидая их в бардачок. Арсений насчитывает пять штук. — Чувствую себя голо, — жалуется Шастун, нажимая педаль газа. Арсений снисходительно улыбается, отворачиваясь к окну. До театра едут переговариваясь. Обсуждают работу, какие-то прошлые поездки, города и страны, в которых они были или хотели бы побывать. Дорога тянется извилистым путём с остановками на светофорах и небольших пробках, Шастун ругается на непутёвых водителей, мешающих ему повернуть, одному даже показывает фак, но тот, слава богу, не замечает. Попов говорит, что хотел бы слетать в Таиланд и Швейцарию, Антон мечтает об Испании — там же футбол, Арс! — и, как ни странно, Греции. Или просто туда, где солнце, пляж и возможность валяться на шезлонге целый день, попивая коктейльчики и предаваясь лени. Они совсем не думают о том, чтобы поехать куда-нибудь вместе — это всё слишком по-пидорски и тупо, тем более, когда у тебя есть семья. Но Арсений всё-таки малодушно допускает мысль, что было бы весело. — В детстве я терпеть не мог оперу, — говорит Шастун, когда они заходят в театр. — Мюзиклы, балет, спектакли — ещё ладно, было парочку очень интересных, но опера… — Да ладно тебе, может, перерос, — улыбается Арсений, снимая пальто. — Вряд ли. — Какой балет тебе нравился? — Попов отдаёт верхнюю одежду в гардероб. — Одни из самых знаменитых: «Кармен» и «Дон Жуан», — Антон делает всё то же самое и кладёт номерок в карман пиджака. Арсений должен признать, что Шастун выглядит охуенно. Рубашка, не застёгнутая на первые несколько пуговиц, тонкая бледная шея с еле виднеющимся засосом чуть внизу. — А знаменитое «Лебединое озеро»? Антон морщится: — Фу. Попов еле заметно улыбается, потому что сам он тоже терпеть не может этот балет. Когда они уже садятся на свои места, Шастун наклоняется к Арсению, обдавая его еле слышным запахом своего парфюма, и шепчет: — Разбудишь, если что. Попов улыбается, качая головой.***
— Не так уж и плохо, — говорит Антон, как только объявляют антракт. Арсений видит: ему понравилось, даже очень, но чёрта с два Шастун так легко это признает. Сам Попов просто в восторге, хотя оперу он любит не особо, но эта действительно, как сказал Дима, очень хорошая. — Если бы не платье той бабы… — продолжает Антон. — А точнее если бы не её лишний вес… — подхватывает Арсений, и они заговорщицки переглядываются, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Выходя в холл, Шастун снова наклоняется к Попову, обдавая щеку тёплым дыханием. — Если бы не огромная очередь в уборную, я бы отсосал тебе прямо там. — Какая жалость, — поджимает губы Арсений. Разговор перетекает совсем в другое русло: они ещё немного обсуждают оперу, медленно переходят к фильмам, и Антон восторженно отзывается о каких-то боевиках, которые Арсений не смотрел. Звенит третий звонок, и они идут на свои места.***
— Всё далеко не так плохо, — говорит Попов, когда парни уже выходят из театра. — Признайся, тебе ведь понравилось. Антон пожимает плечами, направляясь в сторону парковки. — Скорее всего, это единичный случай. Просто вряд ли меня когда-нибудь так торкнет, чтобы я пошёл и купил билет в оперу. Они садятся в машину, Шастун жалуется на холод и быстро включает печку, отогревая пальцы. Он тянется к бардачку чтобы взять свои кольца, но Арсений быстро перехватывает его руку. — Не-а, — Попов медленно качает головой. — На целый вечер. Ты обещал. Антон закатывает глаза, улыбаясь. — Я и отсосать тебе обещал, — говорит он, заводя машину. — Спасибо, что напомнил. Машина мягко трогается с места, выезжая на большую дорогу. На улице темно, но город подсвечивается яркими разноцветными огнями и пестрит разномастными прохожими, спешащими по своим делам. Арсений не смотрит в окно — только на руки Шастуна и его профиль, отмечает равномерное дыхание и чуть приоткрытые губы. Пальцы несильно сжимают руль, из-под рукавов рубашки выглядывают браслеты, которых не было заметно в театре и про которые Арсений почти забыл. Антон сосредоточенно смотрит на дорогу и вдруг еле заметно улыбается чему-то своему. Эта спокойная, расслабленная улыбка ещё долго не выходит из головы Попова. Они подъезжают к подъезду Арсения, Шастун бросает взгляд на его машину и снова улыбается. Попов отвешивает ему лёгкий подзатыльник. И уже вроде бы нужно прощаться, но никто ничего не говорит. Арсению следовало бы поблагодарить Антона, но в голову не лезет ничего, кроме до безумия смешного и нелепого «Спасибо за этот вечер», которое он уж точно не скажет. — Спасибо, что вывел меня в свет, — наконец говорит Попов. — Вывел… Как собаку, — тихо усмехается Шастун. — Всегда пожалуйста. — Серьёзно, я бы сидел дома, если бы не ты. «Я бы не изменял жене, если бы не ты», — вдруг проносится в голове Арсения, но он старательно гонит эти мысли прочь. Выглядит так, будто Попов винит Антона во всём. — Что, семейная жизнь порядком наскучила? — усмехается Шастун и тут же отводит взгляд. Арсений ничего не отвечает. Обычно они не задевают эту тему, стараясь обходить её как можно дальше, но для Антона это довольно плодородная почва для подколов. Иногда он просто не сдерживается, а потом постоянно — как и сейчас — опускает глаза, как будто ему и неприятно, и стыдно. Арсений мягко улыбается, как бы показывая, что всё в порядке. — Ну, я пошёл, — говорит Попов, открывая дверь. — Давай. Созвонимся потом, — Антон улыбается на прощание и трогается. Уже дойдя до подъезда, Арсений быстро оборачивается к уезжающей машине и коротко машет рукой, улыбаясь уголками губ. А потом достаёт сигареты и блаженно затягивается, стоя перед дверью собственной квартиры. Докурив, Арсений медленно засовывает пачку с зажигалкой обратно в карман и так же медленно открывает дверь. В квартире тихо-тихо, свет горит только в коридоре, и Попов аккуратно снимает обувь и вешает пальто в шкаф, стараясь не шуметь: разбудить ребёнка ему ой как не хочется. Он проходит в ванную, залезает под душ, расслабляясь под тёплыми струями воды, быстро стекающими по телу. Выходит с одним полотенцем на бёдрах, оставляя костюм валяться прямо на стиралке. И плевать, что помнётся. В их комнате Арсений застаёт уже спящую жену. Она, по-детски и совсем беззащитно свернувшись, подтянув колени к груди, спокойно спит, и Попов медленно и осторожно ложится рядом. Он вдыхает приятный, с небольшими нотками цветов запах духов девушки, которыми, кажется, полностью пропитаны их простыни. Вдыхает и успокаивается. Его жена чуть-чуть шевелится, вытягивается и открывает глаза. В них сразу же мелькает осмысленность, никакого тяжёлого обычно перехода от сна к бодрствованию, будто она только дремала, ожидая Арсения. Попов мягко улыбается и легко целует её в уголок губ. — Привет. — Давно ты пришёл? — спрашивает девушка, ложась ещё ближе. Арсений обнимает её, сплетая руки за спиной. Он чувствует тёплое щекочущее дыхание в районе груди. Её волосы распадаются на простыни и подушке, на руках Попова. — Совсем нет. — Понравилось? — спрашивает девушка, имея в виду поход в театр. — Очень, — кивает Арсений, чуть касаясь подбородком её головы. — Я поначалу думал, что скука полнейшая будет, но, как оказалось… Он не заканчивает, целуя жену в голову. — А вы как? — спрашивает Попов после нескольких минут молчания. Девушка еле заметно кивает в сторону детской. — Она без тебя спать не хотела. Как это так, что папа дома и ни сказки не прочитает, ни мультики вместе с ней не посмотрит. Еле уложила. — Как же ты справляешься, когда я на гастролях? — шепотом спрашивает Арсений, зарываясь носом во вкусно-пахнущие волосы, отчего его голос звучит приглушённо и как-то грубовато. Девушка пожимает плечами, и от этого жеста Попов рефлекторно обнимает её чуть крепче. — Она почему-то понимает, когда ты уезжаешь и тебя вообще нет в городе, или же когда ты дома, но не с ней. Как-то так, — его жена чуть улыбается. — Тогда и переживает. Даже обижается на тебя… Но ничего, она очень отходчивая: ребёнок ведь. Арсений кивает, гладя девушку по плечу. Пальцы почти невесомо касаются гладкой тёплой кожи. Червь вины, что притаился на некоторое время, сейчас медленно, но верно прогрызает себе путь наружу, чтобы снова обвиваться вокруг мыслей Попова, чтобы постоянно напоминать ему и об Антоне, и о семье.