Хороший муж

Холода сменяются дождями. Мелкие моросящие капли или огромный ливень — Господи, это российская версия Лондона, где всё время течёт с неба и над головой проплывают тёмно-серые медленные тучи. Арсений предпочитает сидеть дома, выходя только по делу и на репетиции; с Шастуном они общаются в основном по телефону — тот тоже забивается в собственной квартире и говорит, что терпеть не может дождь, что на улице слишком промозгло и ему нечего там делать. После репетиций они изредка ходят в какое-нибудь кафе, иногда вдвоём, иногда с остальными парнями, но, в основном, все быстро прощаются в здании и разбредаются по своим машинам, потому что на улице погода такая, что хочется только в дом к горячему чаю-кофе, телевизору-компьютеру и уюту-сухости. Арсений даже начинает болезненно-сильно привыкать к таким вот вечерним посиделкам на диване перед телевизором, вместе с женой и ребёнком. В такие моменты есть только эта небольшая комната и два самых важных человека в мире, а что там, за светлыми стенами, на неприветливой улице — это совсем не волнует, это далеко, вне досягаемости, это неважно, незначительно. В квартире есть только он и его семья. И Шастун, который изредка нарушает семейную идиллию своими звонками. Только Арсений уже не испытывает привычного раздражения, а просто спокойно идёт отвечать. Он и так допустил Антона слишком близко к своей жизни, слишком близко к себе, и от этого понимания всё становится на свои места, запутанность вкупе с непонятным отношением к Шастуну проходит. Пусть звонит когда хочет, Арсению почти всегда приятно с ним разговаривать. Медленно, постепенно и безвозвратно Попов вплавляет Антона в свою жизнь. Пропускает его внутрь, с гордой пометкой «личное». Личная жизнь. Настолько личная, что об этом не знает никто, кроме них двоих. Это странно — иметь такой секрет от целого мира и на протяжении довольно долгого времени сохранять его. Это странно — спать с парнем, а потом приходить домой к жене и ребёнку. Сегодня на улице идёт дождь и холодный ветер бьётся в стекло, раскачивая ветки деревьев. Сегодня Арсений выходит из дома «по делам», поцеловав напоследок жену и натянув капюшон. Он идёт прямо по лужам, смотрит себе под ноги и греет руки в карманах. Сигареты кончились, но Попову так отчаянно хочется курить, что он выбирается, выходит из добровольного затворничества в уютной квартире и быстрым шагом идёт к магазину. На середине пути Арсений решает позвонить Шастуну. Антон поднимает спустя семь гудков и вместо приветствия тихо дышит в трубку. На заднем фоне играет весёлая музыка. — Что смотришь? — спрашивает Попов, обходя особенно большую лужу. — «Карты, деньги…», — Антон замолкает ещё на несколько секунд. — Охуенный фильм. — О, дорогой Гай Ричи, — тянет Арсений, улыбаясь. — Встретимся? — Сейчас? — Ага. Я как раз на улице и не отказался бы от хорошей компании. — Окей. Только вот прямо сейчас душка Том попробует выкинуть ружья, а его друзья поймут, что они стоят хуеву тучу денег, и я пойду собираться. — Боже, в который раз ты смотришь? — Уже сбился со счёта. Повисает недолгое молчание, а потом слышится писк телефона из фильма и Шастун начинает ржать. Арсений тоже смеётся, вспоминая этот момент и как раз наступая в лужу. Чертыхается, но продолжает улыбаться. — Всё, — говорит Антон. — Где встречаемся? Попов называет одно неплохое кафе недалеко отсюда и заходит в магазин. — Буду минут через сорок, — говорит Шастун и отключается. Арсений кладёт телефон в карман, поворачивая прямо к отделу с сигаретами. В глаза привычно бросается марка, которую курит Антон, но Попов не покупает её — он терпеть не может сигареты Шастуна — чересчур крепкие, после которых остаётся такое чувство, будто кто-то стряхивал пепел прямо в рот. Он берёт другие, которые как раз-таки не любит Антон, постоянно говоря, что они слишком лёгкие. «Это же всё равно что пить латте после двойного эспрессо, Арс!» Выйдя из магазина, Попов блаженно закуривает, жадно глотая дым и прячась под козырьком магазина от дождя. После второй сигареты он снова засовывает руки в карманы и идёт к метро: на машине ехать почему-то не хочется, к чёрту комфорт. Если мокнуть, так полностью. Если уже ступил на мокрый серый асфальт, если капли коснулись твоей одежды, так почему бы не пройтись по лужам; как будто что-то теряешь. Сегодня Арсению нужны люди. Пусть будет хоть кто-нибудь, пусть они говорят громко-громко, пусть просто ходят рядом, и Попову будет казаться, что он заботливо укутан толпой и — наконец-то — отрезан от своих мыслей. Арсений прижимается к двери вагона метро, всё ещё не сняв капюшона, и невидящим взглядом смотрит в пол. Шум, громкий шум и разговоры людей совсем рядом. Арсений один, стоит, сжимая в кармане пачку с сигаретами и думая о том, что сорвался не только за очередной, не такой уж важной порцией никотина, а затем, чтобы ухватить хоть немного свободного времени и потратить его на Шастуна. Когда Попов с семьёй — он совсем не скучает, он даже не думает об Антоне. Но иногда желание — ещё маленькое, робкое, не оформившееся во что-то конкретное, — иногда это желание заставляет его придумывать какие-то нелепые причины и уходить из дома. Арсений ждёт в кафе около пятнадцати минут, уже успев заказать чашку кофе и подключиться к вай-фаю, прежде чем приходит Антон. Он тоже без зонтика, снимает насквозь промокший матерчатый капюшон, проводит рукой по волосам, и с коротких, слипшихся от воды прядей во все стороны разлетаются мелкие капли. — Ну и погодка, — говорит он, подходя к столику Попова. — Машину решил не брать, на ёбаном метро ехал, а потом вышел не в ту сторону и по лужам херачил пол-остановки. Жуть! — Я тоже без машины, но с моей стороны приключений как-то поменьше будет, — отзывается Арсений, отпивая свой кофе. Антон оглядывается, выискивая глазами официанта, а потом протягивает руку к чашке Попова. — Дай сюда, я замёрз, пиздец просто. Пальцы с привычными кольцами дотрагиваются до руки Арсения, они холодные и мокрые, и Попов чуть ли не одёргивает руку. Он отдаёт свой кофе, с лёгкой улыбкой смотря на то, как Шастун выпивает полкружки за раз. — Спасибо, — говорит Антон, возвращая чашку Попову. Они ещё долго разговаривают о разном, любые интересные темы, что приходят на ум, люди в кафе то уходят, то заходят — безликие манекены в их жизни, незамеченная массовка, до которой нет дела. Дождь на улице затихает, а потом начинает лить с новой силой. Они выходят прямо в разгар ливня, к чёрту капюшоны, говорит Шастун, и так уже все мокрые до нитки, настолько мокрые, что можно даже не бежать, спеша спрятаться от холодных капель. Можно даже не бежать, соглашается Арсений, и это так по-новому, непривычно. Они медленно, прогуливаясь, идут по улицам, наступают в лужи, Попов смаргивает капли с ресниц, а Антон забавно мотает головой из стороны в сторону, как собака, брызгая в него водой. Впервые за долгое время Арсений замедляет свой бег. Как обухом по голове. Больше не нужно рваться, стараться всё успеть, со всеми провести время, больше не нужно что-то кому-то доказывать, себе доказывать, больше не нужно быть мужем или отцом, или обоими сразу, потому что сейчас — здесь — только пелена дождя и необъятный город, которому плевать, кто он, Арсений, есть на самом деле. А рядом — только Шастун, и это не то чтобы символично, но очень правильно. Они даже не разговаривают, просто молча идут бок о бок, и Арсений невидящим взглядом смотрит вдаль, щурится от фар проезжающих мимо машин, разглядывает высокие брызги, и внутри что-то успокаивается, замирает, захваченное моментом. Антон уже конкретно замерз, прячет руки в карманах и ёжится, но ничего не говорит, не предлагает уйти отсюда, зайти, наконец, в метро — раз уж оба без машин — он не предлагает ничего, просто идёт рядом и молчит. Не то чтобы Шастун очень хорошо чувствовал других людей, но он точно знает, что Арсения сейчас нельзя отвлекать, о чём бы он там ни думал. Антон просто идёт рядом, потому что им обоим от этого легче. — Я себя так хорошо чувствую… — тихо говорит Попов, и его голос сливается с шумом дождя. Шастун ничего не отвечает. Арсению этого и не надо, ему вполне достаточно просто того, что Антон идёт рядом, что они сейчас только вдвоём, и можно наконец-то быть честным. Господи, думает Попов, можно не врать, не пытаться выкрутиться и не думать о последствиях каждого случайно брошенного слова. Он может рассказать Шастуну что угодно, и его выслушают, его поймут, а большего, вроде как, и не надо. Можно наконец-то удовлетворить свою потребность быть хоть где-нибудь честным, чтобы окончательно не погрязнуть во лжи, как бы цинично это всё не звучало. — Я постоянно жалел, Антон, — тихо говорит Арсений, продолжая смотреть на проезжающие мимо машины. — Каждый день. Каждый раз, когда я был с тобой, я жалел об этом. Я не хотел, чтобы так было, понимаешь? Шастун ничего не отвечает, опуская взгляд вниз и смотря себе под ноги. — Я чувствовал себя… — Виноватым, — говорит Антон, всё так же разглядывая серый безликий асфальт. — Я знаю. Арсений смотрит на него, между ними пролетают капли дождя, и Попов думает, что, возможно, всё не так уж и плохо. И с чего он вообще решил завязать этот разговор? Хотя именно сейчас, когда они в первый раз настолько одни, когда вокруг лишь шум города и дождя, когда холод уже не под курткой — под кожей, вгрызается вместе со спокойствием и желанием окончательно во всём разобраться. Обрубить концы, если надо. Именно сейчас. — К чему ты ведёшь? — спрашивает Антон. — В том-то и дело, — Арсений кивает сам себе, часто моргая, чтобы сбить с ресниц назойливые капли. — В том-то и дело, что не знаю. Слишком сложно ему оформить мысли во что-то состоявшееся, конкретное прямо сейчас. Ещё не время. Он лишь притормаживает, но не останавливается полностью, как казалось до этого. Бег по жизни продолжается. Шастун молчит секунд десять, быстро облизывает губы, поднимает взгляд на дорогу, а потом смотрит на Попова и говорит: — В таком случае, этот разговор не имеет смысла. Определись, узнай, что тебе надо, и потом скажи это мне. — Не боишься, что это может быть не совсем приятно? — Пиздецки боюсь. Ты мне всё ещё нравишься, не забывай, — Антон признаётся уже во второй раз, и в этот второй раз он наконец-то смотрит на Арсения, и тот видит спокойное, не хлещущее через край, не безумное понимание своих чувств. Он-то уже во всём разобрался, думает Попов. Разобрался, понял, принял и живёт с этим, как бы сложно ни было порой. А Арсений уверен: сложно бывает часто. — Но, если ты решишь… решишь расстаться, то я всё пойму, правда. Антон говорит «расстаться» так, будто они встречаются на самом деле. Хотя, именно на это и похоже, к чёрту, думает Попов, именно это и есть на самом деле, но какая, блять, разница. Антон не просит никаких обещаний, Антон - умный мальчик, и он понимает, что это не делается так быстро, и, Господи, он готов ждать, пока Арсений разберётся со своими чувствами и страхами. Вот ведь пиздец, думает Арсений, потому что Шастун готов ждать, даже если это ни к чему не приведёт, и в конце концов он получит лишь оглушительное фиаско. Попову вдруг становится не по себе, неудобно, неуютно, и холод забирается под куртку, и дождь, кажется, усиливается. Он не знает, что сказать Антону, не знает, как лучше его приободрить, потому что Арсений вдруг ощущает скользкое, мерзкое и такое знакомое, продирающееся из самых недр чувство вины. Попов, конечно, ничего ему не обещал, никаких гарантий, никакой ревности — у одного семья, у второго свободная холостяцкая жизнь, и они как бы вместе, но только для себя, и поэтому выросли такие вот неуклюжие, максимально свободные отношения, к которым никто не привык и которые оказались неподъёмно сложными. Арсений и хочет сказать, что, мол, Тох, я тебе ничего не обещал, так что это может прекратиться в любой момент, и никто не останется виноватым. Арсений хочет сказать что-то подобное — он чувствует, что должен сказать что-то подобное — но как-то ни черта не получается. Вместо этого он просто, более-менее ободряюще и совсем по-дружески хлопает Антона по плечу. Шастун отстранённо-слабо улыбается, и они, не сговариваясь, идут к метро. На прощание как всегда пожимают друг другу руки, не продлевая этот контакт дольше чем положено, и расходятся в разные стороны. Когда Арсений приходит домой, жена говорит, что его одежду можно выжимать и вообще, какого хрена он шлялся так долго. Попов спокойно отвечает, что они встретились с Антоном и, — да-да, знаю, что мне за тридцать — решили пройтись по улице. — Ну ты посмотри как офигенно! — говорит Арсений, подводя жену к окну и указывая на тёмное пасмурное небо, огромные лужи и ливень, долгий, то утихающий, то возрастающий холодный ливень. Девушка молча улыбается, смотря на улицу.