Амулет

      Масляные светильники были погашены, дрова в круглом очаге почти прогорели. Небольшая зала потонула в уютной полутьме. Лишь спустя несколько минут Торин Дубощит, сын Траина, внук Трора, а теперь еще и Король-Под-Горой, отвоевавший у дракона Древний Эребор, нехотя подкинул в огонь очередное полено.       Пламя вспыхнуло с новой силой, освещая хмурое лицо гнома. Король откинулся на резную спинку каменного кресла и исподлобья взглянул на свою собеседницу:       — Я пытался запретить ему… Пытался убедить, что это не его женщина. Думаешь, он меня послушал или спросил моего дозволения?!       События последнего года не пощадили Короля-Под-Горой. Совсем не таким уходил он из Синих гор. В черных как смоль волосах заметно добавилось седины, морщины сильнее врезались в высокий лоб, глубокая складка поселилась между бровями. Прежде холодный взор синих глаз сделался и вовсе стальным, несгибаемым. Для всех вокруг. Но не для нее. И не сейчас.       В эти мгновения гномка видела перед собой просто Торина. Уставшего и изможденного, обеспокоенного и сомневающегося, желающего укрыться во тьме залы от ее осуждения, а может, и гнева, но при этом готового до хрипоты отстаивать свою правоту. Того Торина, каким бывал он еще в детстве, когда самой неразрешимой задачей казалось — разделить добытые в кухне сладости поровну…       Именно в этих древних стенах столь далекие воспоминания услужливо выплывали из лабиринтов памяти. Круглый очаг из дымчатого малахита, сводчатый потолок с темно-синей мозаикой, истлевшие королевские гобелены, расшитые серебром… И все же гномке до сих пор не верилось, что она снова в Эреборе.       — Дис… — Торин все так же смотрел исподлобья. — Не молчи. Поговори со мной.       Говорить не было ни сил, ни желания, но она пересилила себя и разомкнула плотно сжатые губы:       — Как можно было допустить, чтобы Фили… ушел, — собственный голос показался чужим, словно вместо нее говорила тень. — Неужели нельзя было решить все миром?       — Миром… Да за одну лишь выходку с Аркенстоном он должен был отправиться в изгнание. Я понимаю, Фили твой сын… но благодаря ему величайшая реликвия гномов превратилась в легенду! Символ королевской власти, способный сплотить наш народ, теперь заточен в брюхе у дракона! Столько усилий, чтобы заполучить его, и все напрасно…       — Ты шел сюда за Аркенстоном, но сумел вернуть Эребор! — напомнила Дис.       — Да, но какой ценой. — Складка меж бровями короля сделалась еще глубже. — А все эти договоренности с людьми и… эльфами. Фили взял на себя слишком много, давая столь щедрые обещания, которые теперь не ему исполнять…       Дис слушала глухой голос брата, а перед глазами снова и снова вставал момент их встречи здесь, в Эреборе. Такой долгожданный… и такой горький. Нет-нет, она не роптала. Махал оставил в живых ее брата и сыновей. Позволил им вернуть древнюю родину. Уже давно он не был так щедр к роду Дьюрина. Однако новости, что ожидали гномку в Эреборе, повергли ее в изумление, от которого она до сих под не могла оправиться.       Лишь этим утром, после нескольких месяцев пути из Синих гор, Дис с небольшой свитой наконец-то вступила под своды Древних Чертогов. Торин вместе с их кузеном Даином Железностопом ждали ее у ворот, однако первая радость встречи сменилась недоумением, когда гномка не увидела среди встречавших своих сыновей. Тревога лишь краем царапнула материнское сердце. Ведь принцесса знала, что ее мальчики не погибли! Но почему тогда они не встречают ее?       Брат почти ничего не объяснил. Заверив, что Фили и Кили живы и вполне здоровы, он проводил сестру в лазарет, где Дис и нашла младшего сына.       Кили полулежал на постели, уставившись в стену напротив. Мысли его были настолько далеки от происходящего, что он не сразу заметил появление Дис. Лишь когда гномка остановилась у кровати, Кили поднял на нее отстраненный взгляд. В карих глазах мигом зажглись привычные искорки, раненый вскочил и, схватив матушку в охапку, закружил в воздухе.       — Ну, дай же мне наглядеться на тебя! — Дис лишь хохотала и шутя отбивалась от его крепких объятий. — Поставь меня на пол!       Она поразилась, насколько ее сын возмужал. Вместо безбородого юнца, ни разу не покидавшего дом больше, чем на неделю, перед ней стоял суровый гном. Кили окреп и раздался в плечах, на его лице не только добавилось волос, теперь на нем алели и свежие шрамы. Но более всего изменился его взгляд. От детской беспечности не осталось и следа. Дис смотрела в глаза своего мальчика, и у нее от гордости щемило сердце. Теперь это был взгляд гнома, не только повидавшего смерть, но и узнавшего цену жизни. Гномка видела, сколь много ему пришлось пережить, а еще от нее не укрылась неизбывная тоска, сквозящая в его взгляде.       Они глядели друг на друга и не могли наговориться. Дис хотела знать про поход, про дракона, про все… Кили охотно удовлетворял ее любопытство, но, когда речь зашла о битве за Эребор, его пыл поутих. Гномка помнила, с каким задором сын рассказывал ей про первого сбитого стрижа, про свою первую охоту. Тогда его распирала гордость. Сейчас же, казалось, он отчаянно хочет вычеркнуть день сражения из памяти.       Дис потребовалось немало времени и терпения, чтобы Кили наконец прорвало. Тогда на глазах его выступили слезы, и сын признался матушке, что не сберег в битве свою любимую. Удивление гномки сменилось искренним изумлением, когда выяснилось, что скорбит ее мальчик по эльфийке! В другой ситуации Дис бы попросту не поверила Кили, подумав, что это одна из его привычных шуток. Но безысходная тоска, застывшая в карих глазах, не оставляла сомнений.       Пытаясь найти слова утешения, так необходимые сейчас сыну, гномка мерила шагами тесную комнату. Происходящее казалось каким-то диким вымыслом, и она вновь украдкой взглянула на мальчика в надежде заметить хоть каплю лукавства на его лице. Тщетно. Кили снова отстранено изучал стену.       Однако это оказалось еще не все. Ее младший хотя бы был рядом. На вопрос, где же носит его брата, Кили с гордостью сообщил, что Фили не предал свою любовь, а потому ушел из Эребора и больше сюда не вернется.       Гномка осела на стоящий рядом табурет, не в силах даже разразиться проклятиями. Что вообще здесь происходит?! Или они все близки к помешательству? Фили не мог уйти. Только не Фили… Пойти против воли короля, чтобы попасть в этот поход… Добраться до Одинокой горы, пережить битву и дракона, отвоевать Древние Чертоги… Чтобы, будучи наследником Эребора… уйти?!       Окончательно сбитая с толку принцесса вернулась к брату и потребовала объяснений. И вот теперь они сидели в королевских покоях, некогда вырубленных для самой Дис, и гномка изо всех сил пыталась собраться с мыслями. Известие об уходе Фили словно подкосило ее, но то, с кем он ушел, и вовсе повергло Дис в смятение. Она ничего не понимала. Не понимала поступок сына, не понимала, как такое могло случиться, не понимала, как Торин мог это допустить… — Сестра, ты не слушаешь меня. — Король снова смотрел на нее в упор.       Несколько секунд гномка молчала, чувствуя, как растерянность стремительно уступает место раздражению. Внутри зрел ураган.       — Ты говоришь, что Фили взял на себя слишком много… — Дис стиснула резные подлокотники. — Разве может быть слишком много для наследника?! Не к этому ли мы готовили его столько лет? Или ты бы предпочел, чтобы Фили сидел, покуривая трубку, пока его дядя не соизволит прийти в сознание или пока орочьи орды не пожалуют под стены Эребора?!       — Нет, конечно. — Торин устало провел рукой по лицу. — Возможно, я был с ним слишком резок, не разобравшись сходу, что к чему… Но, Барлог его забери, он ушел не поэтому! Не поэтому, Дис! Он ушел из-за нее! Из-за этой… остроухой!       Торин подался вперед, впиваясь взглядом в сестру. Гномка на это лишь промолчала, до боли в пальцах сжимая подлокотники.       — Что мне было делать? Обвенчать их? — Синие глаза пылали гневом. — Думаешь, народ гномов примет такую принцессу? Или я должен был отказать Фили в праве наследника? Это после того, что он сделал для нашей общей победы…       Словно обжегшись о яростный взгляд сестры, Торин в бессилии откинулся на спинку кресла. Залу вновь заполнила напряженная тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в очаге.       — Фили отринул все, чему мы его учили. Отрекся от семьи, от своего народа. Он швырнул мне в лицо все, что я готов был ему передать. Пошел наперекор нашим законам и традициям ради своей… прихоти, — голос Торина снова стал глухим; гномка слышала, как он скрипнул зубами, пересиливая себя, чтобы продолжить. – Он лишил себя возможности продолжить великий род Дьюрина, наш королевский род.       — Это его выбор, и он за него ответит, — прошептала Дис, сглотнув подступивший к горлу ком. — Он избрал единственно возможный путь, остался верен собственной совести. Точно как его отец… Простой рудокоп, добившийся руки королевской дочери, уже обещанной другому…       — И точно как его мать, — добавил Торин и принялся набивать трубку, старательно не замечая гневного взгляда сестры. — Воля сердца слишком сильна в нашем роду. Наверное, за то Вахрам Кхагам нас и карают… А может быть, и сам Махал.       — По-другому, нежели проклятием предков, я это помешательство на эльфийских девах назвать не могу! — прошипела Дис и усмехнулась, заметив, как король при этих словах вздрогнул, просыпая на пол табак.       Поднявшись из кресла, гномка обошла залу кругом, уставившись в пол и пытаясь собраться с мыслями. Темно-синие плиты с замысловатым орнаментом расплывались перед глазами, и было неясно, сотворены эти узоры искусным мастером или сама природа расписала минерал… Торин позволил Фили уйти. Не остановил, не попытался вернуть, не отправил никого следом. Да и найдется ли гном, готовый тайно следовать за ее сыном невесть куда?!       Остановившись напротив приоткрытых дверей, Дис заглянула в опочивальню. В этих покоях гномка была лишь однажды, в те времена, когда дракон еще не явился в Эребор. Маленькой принцессе тогда едва стукнуло десять. Однако уже в столь юном возрасте судьба гномки оказалась предопределена: Дис, по воле Короля-Под-Горой Трора, была обручена с наследником Железных Холмов Даином Железностопом.       Уже не первый век два крупнейших клана Средиземья решали объединиться. Не раз Трору предлагали взять в жены красавиц с огненными волосами, однако для Короля-Под-Горой они всегда оказывались недостаточно хороши. Его сын Траин также выбирал супругу по велению сердца. И, когда рыжебородые родичи начали роптать, Трор, страстно желавший присоединить к своим владениям богатые рудой Железные Холмы, великодушно согласился на помолвку своей внучки с сыном Наина, главы огненного клана.       Дед торопил события и уже тогда велел вырубить в королевском крыле покои для будущих супругов. Дис помнила, как матушка водила ее сюда, когда строительство было завершено. С тех пор здесь словно ничего не изменилось, лишь гобелены да драпировки время не пощадило. Даже узорчатый ларец с родительскими гребнями и бусинами — символ супружества, передающийся по наследству, - так и стоял на столике перед зеркалом, будто Леди Фрея лишь вчера приготовила свадебный подарок для дочери.       Дис подошла к столику и открыла ларец. Он оказался пуст. Она провела пальцем по прохладному краю темно-синей крышки, испещренной резьбой, и снова задумалась.       В тот год Махал распорядился иначе. В Эребор явился Смауг. Нещадно расправляясь с гномами, он завладел Одинокой Горой. Для тех, кто сумел спастись от драконьего пламени, начались годы скитаний в поисках пищи и крова.       Когда в попытках отвоевать древний Казад-Дум у орков погиб сам Трор, Железные Холмы предпочли забыть обо всех соглашениях: принцесса без королевства оказалась не нужна Железностопам. Воля деда так и осталась не исполненной.       Спустя годы Дис встретила будущего супруга, простого рудокопа-морийца, готового на все ради возлюбленной. Тогда она думала, что Махал наконец сжалился над ней, даровав счастье выйти замуж, следуя зову сердца. Но радость ее оказалась недолгой. Каменные Отцы вновь наказали непокорную дочь рода Дьюрина, сделав ее вдовой, оставив памятью о любимом лишь двух сыновей… Торин же так и не обзавелся собственной семьей, лелея в глубине души осколки прошлого.       И вот настал момент, когда бремя наследника легло на плечи Фили. Ему предстояло исполнить и волю деда - жениться на Агате, дочери Даина Железностопа, заключив наконец-то завещанный предками союз. Теперь именно Фили ждали мифриловые гребни и бусины из лунного камня, о которых Дис ему не преминула рассказать. Похоже, сын распорядился ими по собственному усмотрению… Но какова будет расплата?       Дис захлопнула пустую шкатулку и, резко развернувшись на каблуках, быстрым шагом вернулась в залу. Торин все так же курил, уставившись на подернутые пеплом угли.       — Я не позволю длинноухим отобрать у нашего рода наследника! — с вызовом произнесла гномка и швырнула в огонь полено.       Торин поднял на сестру заинтересованный взгляд.       — Мы еще можем исполнить завещанное Трором, объединившись с Железными Холмами. И сейчас самый подходящий момент сделать это.       — Хочешь снять с рода Дьюрина очередное проклятье? Похвально… — Король усмехнулся и огладил коротко остриженную бороду. — Интересно, каким образом. Уж не решила ли ты наконец-то выйти замуж за Даина, став его второй женой? Боюсь, Великие Праотцы не одобрят такого рвения.       — Зачем же… Я вроде видела с Даином его дочь, Агату?!       Торин молча кивнул, выпуская под сводчатый потолок колечко сизого дыма.       — Полагаю, пришло время позаботиться о замужестве нашей вспыльчивой рыжебородой красавицы. — Дис уселась в кресло, расправляя темно-синий бархат расшитого серебром платья.       Эребор отвоеван. Пора побороться за счастье своих детей. Ведь зачем нужны корона и королевство, если тебе некому их оставить! Взяв со стола массивный золотой кубок, гномка пригубила его и поморщилась: вино оказалось намного скромнее чаши.

***

      Феанора закрепила лунную бусину на волосах супруга и полюбовалась работой, с сожалением отпуская из рук тугую косу. Медовые пряди, отливающие в утреннем солнце то густым янтарем, то серебристым мифрилом, были расчесаны и переплетены определенным порядком. С этого начинался каждый ее день, этим же он и заканчивался: Феанора заплетала и расплетала гному волосы, и традиция эта должна была соблюдаться неукоснительно.       На Фили древний ритуал всегда действовал одинаково, отчего Феанора начала подозревать, что гномы не просто так столь ревностно относились к данной супружеской традиции. Благородный потомок Дьюрина как обычно поднял на любимую темные от желания глаза и, изобразив нечто среднее между рычанием варга и урчанием мартовского кота, повалил ее в кучу сена, служившую им постелью.       Когда со всеми утренними ритуалами было покончено и супруги наконец смогли оторваться друг от друга, они спустились к завтраку. Беорна за столом уже не было. Оборотень приходил с ночных прогулок на рассвете и первым делом топил печь. Остальных поутру неизменно ждал свежеиспеченный хлеб, горячая каша и парное молоко. Прочую еду готовила для мужчин Феанора.       Радагаст допивал седьмую кружку молока, зажевывая ее очередной краюшкой и уткнувшись в потрепанные свитки.       — Откуда у тебя это? — поинтересовалась Феанора, заглядывая чародею через плечо.       — Да так… Даргол намедни доставил, — неопределенно проскрипел волшебник и сгреб рукописи. — Пройдусь, пожалуй.       Он прихватил еще пару кусков хлеба, яблоко и спящего на краю стола ежа, запихал все это в суму вместе со свитками и суетливо удалился.       — Куда это он так припустил? — удивленно вскинула брови Феанора.       Фили на ее вопрос лишь неопределенно пожал плечами и снова приложился к здоровенной кружке. По его пшеничным усам побежали струйки молока.       В наступившей тишине слышался мерный храп Беорна. Оборотень восстанавливал силы после ночной прогулки. Покосившись на домотканую занавеску, за которой располагалась лежанка хозяина, Фили утер усы и запихнул горбушку в рот:       — Пойду дров наколю. Не скучай. — Не переставая жевать, он чмокнул любимую в макушку, прихватил куртку и отправился на двор.       Время стряпать обед еще не пришло. Феанора убрала со стола, накинула меховой плащ и вышла вслед за гномом на крыльцо. В глаза ударило яркое весеннее солнце. Свежий ветер мигом растрепал волосы на непокрытой голове. Пахло талым снегом и мокрой землей. С крыши вовсю капало, а на тропинке, ведущей к воротам, уже виднелись темные прогалины, заполненные водой. Одна из створок была открыта, и Феанора вдруг явственно ощутила, насколько ей хочется выйти за ворота. То и дело оскальзываясь, она пошла по двору.       — Далеко не ходи! — окликнул ее Фили, опуская тяжелый колун.       Лицо гнома раскраснелось, светлые пряди прилипли ко лбу. Рядом с колодой уже высилась горка наколотых поленьев, а поодаль, на почерневших козлах, лежала куртка Фили. Работал он в одной рубахе.       Кивнув, Феанора вышла за ворота и, вдыхая запахи пробуждающейся земли, окинула взглядом открывшийся простор. Наконец-то ей действительно захотелось хоть куда-то выйти...       С того момента, как они поселились у Беорна, прошло уже больше двух месяцев. Лютые морозы давно миновали, непогода сменилась первым весенним теплом, но они с гномом так и не двинулись в путь. Феанора ожидала, что Фили захочет уйти при первом же удобном случае, однако на этот раз он не спешил. Саму ее бросало в дрожь от одной мысли, что надо будет вновь утопать в сугробах и ночевать на морозе. Похоже, Фили понимал это и молча ждал, не заводя разговор о предстоящем. Тем более снова ставить под угрозу их жизни ему явно не хотелось.       В тягость хозяину они не были. Фили старался во всем помогать Беорну: таскал воду, колол дрова, чинил домашнюю утварь и инструмент. Феанора взяла на себя обязанность стряпать и научилась неплохо управляться с хозяйством. Оборотень, казалось, был не против такого расклада. Радагаст же и не думал возвращаться к себе в Росгобел, искренне радуясь, что может так славно провести время в компании друзей и лишь иногда исчезая по каким-то неотложным делам.       Каждый вечер мужчины усаживались за шахматы, пили медовуху или парились в бане. А то и вовсе устраивали пир с обильными возлияниями и песнями до утра. Фили веселился от души, иной раз с трудом заползая на их с Феанорой чердак.       — Я подружился с твоими… эээ… друзьями! — гордо сверкая белозубой улыбкой, сообщил гном в первый же вечер и, громко чихнув, повалился лицом в кучу сена. — Любимая, расплети мне волосы…       Феанора выполнила его просьбу и улеглась рядом, слушая, как внизу Беорн с Радагастом затянули старинную балладу о непростой судьбе болотного корня, полюбившего журавля.       Так за повседневными заботами пролетали дни, и Феанора была несказанно рада этой передышке. Единственное, что тревожило ее — это сны. По ночам она видела незнакомые лица. Они то плакали, то кричали, то звали ее. Старые и молодые, люди, эльфы и гномы, мужчины, женщины, дети… Всех их она видела впервые. И всех объединяло лишь одно — белесая кожа, словно покрытая жемчужной пылью, и застывшие прозрачные глаза, бездонные и пугающие.       Потом наступало утро и все пропадало. Феанора уже почти не вспоминала про волков и эльфа-охотника. Фили у нее ничего не спрашивал. Лишь Радагаст пару раз пытался заговаривать с ней про ее Дар, вызнавал, как именно она потеряла Силу, про схватку с драконом, про древний амулет, найденный в пещере Голлума во время похода к горе. Чародей всегда был не в меру любопытен, но сейчас Феаноре его внимание казалось навязчивым. Порой ей даже хотелось побыть одной, но Фили, Беорн или Радагаст всегда оказывались рядом. Так что она стала уставать от этой постоянной опеки.       Занятая собственными мыслями, Феанора дошла до опушки ближайшего перелеска. И тут что-то заставило ее замереть на месте и оглядеться.       Солнце по-прежнему ярко светило над головой, согревая лицо и играя бликами в широком ручье, вырывающемся на равнину. Несмотря на это, Феанора чувствовала холод. Он поднимался от воды, леденя пальцы, пробираясь под плащ, заставляя зябко ежиться и прятать ладони в меховые рукава. Присев на корточки, она медленно опустила руку, но так и не смогла заставить себя дотронуться до ручья. Казалось, стоит лишь коснуться прозрачных струй, как пальцы ее мигом покроются ледяной коркой и больше не оттают. И все же тихий шепот ручья словно звал ее. Сама не понимая, зачем она это делает и что хочет отыскать, Феанора двинулась вверх по течению.       Узкое русло петляло меж голых деревьев, уводя все дальше в прозрачный лес. С мокрых веток капала талая вода, кое-где на прогалинах уже виднелась прошлогодняя трава, но Феанора могла поклясться, что с каждым шагом ей становится все холоднее. Накинув на голову капюшон, она обогнула могучие стволы столетних грабов и вдруг поняла, что пришла.       Деревья расступились, выпуская ее на поляну. Она услышала звон водопада: рождаясь где-то между скал, ручей замедлялся, превращаясь здесь в округлую запруду и, лишь набравшись сил, начинал свой путь через лес к равнинам. Серые каменные глыбы, поросшие мхом и лишайником, подступали почти к самой кромке воды, оставляя свободным лишь небольшой пятачок, засыпанный галькой. За ним темнела пещера, а на берегу сидел на корточках гном и усердно стирал порты.       Феанора подышала на заледеневшие пальцы. Изо рта вырвалось и растаяло облачко пара. Гном в очередной раз вытащил из воды предмет своего гардероба, растянул его перед лицом и придирчиво осмотрел. Видимо, результат трудов его вполне устраивал. Незнакомец поднялся и, насвистывая, направился в сторону Феаноры. Выбрав ветку понадежнее, он повесил штаны и аккуратно расправил на них все складки. Потом полюбовался получившейся картиной, обтер о куртку мокрые руки и, подняв глаза, заметил Феанору.       Несколько мгновений они глядели друг на друга. После чего гном резко присел на корточки и замер. Феанора по-прежнему смотрела на него в упор. Тогда незнакомец поднялся, шагнул в сторону и опять присел, низко пригнув голову. Потом снова медленно поднялся. Двигаясь боком и не сводя с Феаноры глаз, он сделал таким манером еще несколько шагов и остановился. Она молча провожала его взглядом.       Происходящее, казалось, обрадовало чудака. Его широкое лицо оживилось. Гном довольно крякнул, подтянул штопанное исподнее, оправил куртку и церемонно раскланялся:       — Простите мне столь сомнительный внешний вид, госпожа. Если бы я ожидал встречи с такой прелестницей, я бы, несомненно, подготовился весьма основательнее! — сообщил он немного скрипучим, но приятным, низким голосом и подмигнул. — Рорин, сын Хорина из Железных Холмов. К вашим услугам!       Феанора неуверенно улыбнулась и назвала себя, чувствуя, как немеют замерзшие пальцы, а виски начинают ныть.       — Прошу к моему костру! — отрапортовал гном и указал на кучку хвороста, аккуратно обложенную круглыми булыжниками.       Костер не горел. Видимо, хозяин лишь собирался разжечь его. Подойдя ближе, Феанора заметила, что под ветками свалены кучей несколько книг. Там же валялись скомканные желтоватые страницы, судя по всему, вырванные из потрепанных фолиантов. На обложках красовались замысловатой вязью названия на синдарине. Феанора изумленно оглянулась, но Рорина нигде не было видно.       — Может ли госпожа пока разжечь костер?! — послышался из темноты пещеры его голос. — Я вернусь к вам через мгновение.       — Здесь… книги, — с сомнением заметила Феанора, доставая из поясной сумочки огниво.       — О! Это нестрашно! — прозвучал голос. — Но, если вас смущает, попробуйте разжечь без них.       Жечь эльфийские фолианты рука не поднялась. Вытащив их из костра, Феанора чиркнула кресалом. Неожиданно сухие ветки вспыхнули сразу, и она жадно протянула к огню замерзшие руки.       — Невероятно... — Гном уже был рядом и во все глаза таращился на костер. — Впрочем...       Он пожал плечами и расплылся в счастливой улыбке, которой явно недоставало пары зубов. В одной руке Рорин сжимал пузатую бутыль зеленого стекла, в другой - два изящных золотых кубка тонкой эльфийской работы. Под мышкой у него торчала шелковая подушка, украшенная богатой вышивкой, а вместо исподнего, гном сверкал странного покроя обтягивающими панталонами из бледно-зеленого атласа, кое-как натянутыми на мускулистые ноги и заправленными в грузные кованые сапоги.       — Ага, чуток не мой фасончик, — хохотнул он и протянул Феаноре кубок. — Дорвинионское красное, изумительный букет. Уверен, вам понравится. А это вот… присесть.       Рорин отдал ей подушку и любезно указал на место у костра. Феанора послушно села, не сводя глаз с чудака. Сам гном устроился напротив, старательно придвигаясь почти вплотную к огню. Глядя на него, Феанора вдруг сообразила, что даже жар пламени не помог ей согреться, не говоря уже о меховом плаще, в который она постоянно куталась.       Рорин тем временем небрежно плеснул себе вина, отставил бутыль и глянул поверх костра на Феанору:       — Да не угаснет пламя в наших кузнях и огонь в нашей душе! — Подмигнув ей, он залпом осушил бокал, швырнул его на землю и с крайне довольным видом завел светскую беседу: — Что же заставило такую прелестную госпожу отправиться в столь неблизкую прогулку? До замка Лесного Владыки отсюда несколько дней пути…       — Я не из числа его поданных, — осторожно произнесла Феанора. Вино пить она не решилась, лишь сделав вид, что пригубила чашу.       — Нет?! — искренне удивился гном, еще больше оживляясь. — Тогда откуда вы здесь?       Феанора замялась, решая, стоит ли откровенничать с незнакомцем.       — О! Я слишком назойлив?! Спрашиваю даму, не рассказав для начала о себе! Остолоп! — Он шмякнул себя пятерней по лбу и осклабился. — Извольте… Родом я из Железных Холмов, матушку свою почти не помню, да пребудет ее душа в благости и покое. С детства отцу помогал, ремеслу его обучался… Алхимиком он у меня был. Ага. Настоящим был Мастером. Смеси специальные взрывчатые изготавливал: и строителям, и в шахтах — большой от них толк и помощь, знаете ли. То, почитай, месяц киркой стучать будешь, а то — бах! И готово дело! В общем, крайне полезное ремесло, я вам скажу… Вот я, стало быть, и учился у него потихоньку, помогал, а со временем и вовсе заместо родителя стал заказы брать. Старый он уже был, глухой совсем. Вот хоть в рог над ухом труби — ничего не слышал! Ну, вот так вдвоем и жили… хорошо, стало быть… Пока я заразу эту не встретил! Эээ… то есть особу одну, ага, крайне приятной наружности… В общем, околдовала она меня! Вот, чтоб мне провалиться, околдовала! Бабка ее, сказывают, с гоблинским шаманом снюхалась. Он то ее ворожить и научил. А та, видать, внучке умение свое передала… Так-то.       Рорин поскреб рыжую бороду и вдохновенно продолжил:       — Очнулся я чуть ли не на венчании уже! И то потому, что последняя бочка с вином у нее в погребе закончилась, а с Дорвиниона обоз так и не пришел: орки их по пути порубили вроде. Ага. И тогда как посмотрел я на нее! Матушка моя гоблинша… — Гном выразительно закатил глаза. — В общем, снял я с пальца тот перстень, что для нее приготовлен был, поднес ей и говорю: «Бери, что хочешь, краса моя, тока выпусти!» Думаешь, выпустила? Ага. Как же. В том самом погребе она меня и заперла! Ну, зараза и есть! Колтун мне в бороду!       Багровея, Рорин ухватил себя за бородищу и дернул что было мочи:       — Эх, чтоб ее Барлог уволок под лавку! Но я ведь тоже не дурак! Я, когда хмель-то у меня из головы выветрился, покумекал там, что к чему, по карманам порылся да и соорудил самопалку из подручного. Ага. Ох, и славно бахнуло! В Чертогах, верно, слыхать было! Ууух! Весь погреб в щепки! Себя самого чуть не угробил! — Гном окончательно разошелся, с восторгом тряся кулаками в воздухе. — Ох и славно вышло! Какие она мне проклятия вдогонку слала, когда я оттуда улепетывал! Даже перстень мой в спину мне швырнула, ага, прям промеж лопаток… В общем, бежать мне пришлось из родных Чертогов, чтобы эта зараза меня не достала! А тут как раз ополчение собирали, к Одинокой Горе идти. Ну, я и подвязался… то есть вызвался! Добровольцем значится, ага. Секирой-то смолоду славно орудовать умею, да еще и пороховые смеси готовить могу. Меня без раздумий приняли. И ушел.       Гном откупорил зубами бутыль и выплюнул пробку на снег:       — Да… Сеча была около Одинокой знатная… Ни врагу, ни другу не пожелаю. Наших полегло… страх сколько. — Рорин горестно вздохнул и приложился к бутыли. — Да только и мы их хорошо отделали. Гнали тварей считай до самой опушки Лихолесья. Ага. Вырубили меня под конец… плохо помню. А как очухался, гляжу — вокруг одни тела порубленные и… зараза моя! Таращится на меня, глаза зеленью пылают, и шипит: «Нет тебе ходу назад, Рорин! Нет! Заживо гнить будешь!» Ага. Буду. Как же! Чтоб ей черви кишки сожрали! Кх-гым… Простите, госпожа. В общем, такие дела... Исчезла она тогда. Глазами зыркнула и как сквозь землю... Ну, а я что... я тут решил пока обосноваться. Обождать. Людской век не долог, а она и так не молода…       — Так колдунья ваша не гномкой была? — удивилась Феанора.       — Гномкой? Ну что вы! Разве наши до такого опустятся? — возмутился гном. — Человечкой она была. Человечкой…       Рорин допил вино, бросил на землю пустую бутыль и уставился на Феанору невидящим взглядом:       — Снится мне теперь каждую ночь… Снится. Ничего не помогает. Ни травы, ни выпивка. И холодно. Все время холодно, а огонь сам разжечь не могу… Вот чтоб мне провалиться! Такие пороховушки смешивал, а тут… искру высечь не могу… — Он горестно замолчал, шмыгнув здоровенным носом, и вдруг встрепенулся. — Ох! Да Балрог с ней, с заразой моей! Что я все о себе! Утомил вас, верно. Сейчас еще бутылочку принесу и вы мне что-нибудь расскажите… Я страсть как побеседовать люблю!       Феанора улыбнулась и кивнула. Несмотря на необычное знакомство, чудаковатый гном ей понравился. Рорин просиял и церемонно поклонился:       — Момент! — Он развернулся и порысил к пещере.       Взглянув ему в след, Феанора в изумлении зажала рукой рот, чтобы не вскрикнуть. Точно между лопаток из широченной спины гнома торчал орочий топор, ушедший в плоть почти по рукоять.