Между нами

      Тот, кто сказал, что от неразделенной любви глупеют, сходят с ума, хиреют, сохнут, страдают, не был знаком с Шоном Ренаром. Шон мог справиться с чем угодно, даже с необъяснимой привязанностью к собственному подчиненному. Чуть больше раздражения в голосе, немного презрения и снисходительности, и вот объект обожания обходит тебя за три версты, злобно сверкает взглядом в твою сторону и тихо ненавидит. Пожалуй, влюбленность доставляла Ренару лишь легкие неудобства, в виде некстати ёкающего сердца и неожиданно случающейся эрекции. С последним он научился справляться быстро и кардинально, благо фотографий с самыми мерзкими убийствами на его столе было предостаточно.       Как-то очень незаметно раздражающий новичок из Нью-Йорка проник под кожу, въелся в сердце своим неиссякаемым обаянием, упертостью и, конечно, симпатичной мордашкой. Шон боролся до последнего, он сражался с самим собой, запрещая себе думать о Нике Бёркхарте, но позорно проиграл эту битву. Ренар принял свою влюбленность и позволил ей укорениться, надеясь, что рано или поздно это пройдет. И как-то само собой получилось, что вот уже восемь месяцев из того года, что служил у него Ник, он пытался выбросить его из головы. Пока безуспешно.       Зато удалось держать детектива подальше от опасного расследования. Шон непрофессионально, по-глупому защищал Бёркхарта как умел. Он когда-то сам прохлопал ушами деятельность «Черного когтя» в Портленде, а Ник сумел разобраться, и этим мог навлечь на себя беду. Ему не повредит провести время с ребенком, - решил Ренар, отправляя дерзкого подчиненного в небольшой отпуск. Он знал, что Бёркхарт, как и он сам, отец-одиночка, это роднило их и в то же время разделяло: Ник выглядел стопроцентным натуралом. Шон же был бисексуален и никогда не скрывал этого. Просто в какой-то момент, когда он понял, что хочет построить карьеру в полиции, а потом и в политике, то перестал заводить сомнительные романы не только с мужчинами, но и с женщинами. Ренар начал выбирать партнеров больше умом, чем сердцем. Достойных кандидатов среди мужчин не находилось вовсе, женщины были более хитрыми, чтобы представать перед публикой такими какими их хотят видеть. Шон пару раз побывал в довольно длительных взаимовыгодных отношениях, собирался даже жениться, но невеста, дочь довольно влиятельного бизнесмена Портленда, вдруг сбежала от него к какому-то укурышу. Не то, чтобы он страдал, но его гордость явно была уязвлена, именно тогда нелегкая столкнула его с матерью Дианы. Роман был бурным и скоротечным, и забылся слишком быстро. Только через три года женщина появилась на его пороге с ребенком и заявила, что теперь его очередь воспитывать дочь.       Это было странное время. Он делал все, что положено машинально: подтвердил отцовство, заполнил нужные документы, получил полное опекунство, не представляя, что же будет делать потом. Диана казалась слишком взрослой для своих лет и ничуть не расстроилась, оставшись жить у практически незнакомца. Шон научился быть отцом, он души не чаял в своем ребенке и даже отказался от политической карьеры, чтобы иметь возможность хоть по выходным видеть дочь. Ее мать наведывалась к ним практически каждый год на Рождество и на день рождения Дианы. Ренар был вполне доволен своей жизнью, до тех пор, пока в его участок не перевели детектива из Нью-Йорка.       – Мне уже сорок, - думал Ренар, - поздно сходить с ума от любви. Он и не сходил, лишь испытывал "легкий" дискомфорт все три дня, что не видел Ника Бёркхарта на работе.       Когда Ник появился в участке свежий и отдохнувший, Ренар наказал себя за сбившееся сердцебиение тем, что опустил жалюзи и до вечера их не открывал. Когда он закончил с бумагами, Бёркхарта с напарником уже на месте не было. И слава богу.       Он успел вернуться домой раньше, чем Диана отправилась в постель. Такое случалось не часто, и дочь с порога кинулась ему на руки.       - Папочка, - она расцеловала его в обе щеки, - к нам бабушка приехала!       Вслед за появившейся няней в прихожую выплыла Элизабет, как всегда прекрасная и вечно молодая.       - Здравствуй, Элизабет, - поздоровался Шон церемонно и клюнул мать в щеку поцелуем. Не то, чтобы Ренар не рад был видеть родительницу, но она не появилась бы у него без предупреждения и без очень веской причины. Мать жила в Европе долгие годы, и приезжала раза два с тех пор, как Диана стала жить у него. Шон поспешил рассчитать няню и выставить ее из дому, чтобы ускорить разговор с Элизабет. Но только, когда они поужинали, Шон проверил домашнее задание дочери и уложил ее спать, то смог, наконец, задать мучивший его весь вечер вопрос: - Что ты здесь делаешь, мама?       Элизабет сидела в столовой и цедила красное вино, на его вопрос она прореагировала не сразу. Раздумывала соврать или нет?       - Я беспокоилась о тебе, - выдохнула она наконец. - Не пойми меня неправильно, я люблю свою внучку, но она в надежных руках, а вот ты в последнее время меня беспокоишь.       Ренар никогда не мог понять, как мама делает это? Как распознает, что с ним что-то не так по редким телефонным звонкам и разговорам в скайпе.       - А я уж подумал, ты становишься хорошей бабушкой, - иронично протянул он, - и решила отметить с нами десятилетие Дианы.       По едва заметному движению бровей, Шон понял, что Элизабет снова забыла о дне рождении внучки, но если он хотел сбить ее с темы, то просчитался.       - Дело сейчас не в том, насколько я хреновая бабушка, - отмахнулась от него бокалом она. – Меня интересует, что с тобой происходит, Шон? И либо ты мне скажешь сейчас, либо я останусь жить у тебя, пока все не узнаю.       Ренар бросил на мать скептический взгляд, рассмеялся и ответил:       - Добро пожаловать, мамуля. Располагайся.