Кано первый, Кано второй

      Кому вперёд, кому назад, а мне пора сдаваться. Сколь ни беги - всё ближе ад - ах, как бы не сорваться! Сколь ни молись - всё ближе грех, и всё сильнее робость. И вот опять - один за всех - я сам шагаю в пропасть...       Солитьюд встретил феаноринга сплошной снежной пеленой. Последний закат отпылал совсем недавно, он окрасил горы неярким багровым свечением и очень быстро умер. Но город продолжал сиять. Сияли фонари - жёлтым, каким-то скорбным светом. И сиял снег - девственно-белый, непорочный, словно не касались его грехи смертных и бессмертных созданий Тамриэля.       "Тьфу ты, я уже совсем отамриэлился", - подумал Маглор. На душе его царил сумрак, но даже сквозь него как будто пробивались лучи Закатного месяца, словно не позволяя эльфу окончательно скатиться в Деменцию. - "Что за мысли? То ли я схожу с ума и путаю понятия, то ли просто так отвлекаюсь от"...       От чего? Да от того, что ждёт его в посольстве Альдмерского Доминиона. Хоть и клялись талморцы в письме, что никакого вреда лично Макалаурэ не причинят, только есть вещи пострашнее физической боли. Да и не зря ли он собой жертвует, вдруг маленький вор уже умер на какой-нибудь дыбе, и тело его покоится в каком-нибудь овраге?       Маглор тряхнул головой, прогоняя непрошенные чёрные мысли, и постучал кольцом. - Вернулся, пропажа? - прищур золотистых глаз, возле них морщинки пучками - старый эльф смеётся, хоть и без звука. - Вернулся, - смотреть прямо, не отводить взора. Пусть не радует его твоя боль.       Но, похоже, альтмер и не радуется. В глазах у него печаль, которую он пытается скрыть иронией: - Предпочёл-таки мягкое талморское ложе снежной постели? - Сами знаете: талморцы стелют мягко, да спать жёстко. Не вернулся бы я, кабы не нужда. - Нужда не твоя? - а вот теперь золотой взгляд крайне серьёзен. - Нет. Через своё бегство я погубил друга. Сколь ни скитался - выследили, да ударили не по мне - по нему. Теперь он у них в руках, а я иду его спасать. - Смотри только бойню там не развяжи, - грустно вздыхает Виармо. - Я ещё не забыл, как кто-то ценного пленника у них похитил, говорят, что сама Довакинша! - так они из-за одного палача месяц землю рыли, а когда с десяток их костоломов в Рифтене свои ласты склеили - вообще без разбору всех хватали, пока Элисиф им изгнанием не пригрозила. Как тех бедолаг потом у них выцарапывали - вообще история отдельная, одного успели покалечить, кое-как лекари выходили... Не надо снова! - И не буду, - кивает Маглор. Во рту у него горько. - Одного Клавдиуса достаточно. Его спасу, а сам сдамся, пусть делают, что хотят. Виармо... вы мне поможете? - В чём? - с ироничным интересом приподнимает бровь предводитель бардов. - Мой друг - не только вор, он талантливый певец и неплохой сочинитель. Если я смогу его спасти и он послушается меня... примите его в ученики, пожалуйста! Только не гоняйте по Упокоищам, он пока не боец, с драуграми ему не совладать. - Приму, - выдержав некоторую паузу, произносит альтмер. - Я понимаю, что неприятен тебе, да и ты мне тоже... не очень, но ты гениален, это я готов признать. И рекомендации от тебя дорогого стоят... - Ну... спасибо, - отвешивает неуклюжий поклон феаноринг. Такая честность разит наповал, и в то же время, что ни говори, приятно, что тебя признают гением.       А вдвойне приятно, что твои рекомендации имеют такой вес для этого альтмера.       Он подошёл к посольству на рассвете.       Снег засыпал пространство вокруг так, что казалось: он едет по белому листу бумаги, а следы копыт за ним - чернильная неровная черта. Ещё немного - и конец сомкнётся с началом.       Ветер крепок и упруг, скатерть снежную ровняет. Завершив почёта круг, я пришёл, зачем - не знаю. Я, наверно, молодец, что добрался до финала. Если это не конец - где найти тогда начало? - Кто таков? - гаркнул стражник, наставив на него копьё. - А симмалиры есь? - состроив дурацкую, широкую улыбку до ушей, феаноринг качнулся и нарочито громко икнул. Второй альтмер неприлично загоготал и чуть не выронил свою пику. - А, это ты, Макафинвэ, - сказал первый. У Маглора по устам поползла неожиданно искренняя улыбка: коверкание имени отчего-то вызвало в нём тёплую ностальгию - по недолгой свободе, когда не надо было бегать по всему Скайриму. - Проходи, тебя ждут.       Копья раздвинулись. Ворота открылись, пропуская Маглора...       ...в плен.       Его действительно ждали. Люди и эльфы, которые чинно ходили под ручку, беря бокалы с подноса, чинно выпивали и чинно беседовали, во все глаза уставились на пришельца. - Это он? - пискнула какая-то дамочка и сморщила носик. - Фи, он выглядит, как бродяга... - Тише, Миритэль, это невежливо, - одёрнула её какая-то матрона. - Посмотрела бы я на твоего жениха после долгой и трудной дороги... - А кто ему виноват, что дорога трудная? Мог бы прийти сам и сдаться. Ведь вроде бы наш, а бегает, как последний Клинок... - А может, он и есть Клинок? - Да ну, глупости. Был бы Клинком, его бы сразу прибили, как только в безлюдном месте окажется. Возиться ещё с ним, письма писать, приглашения отправлять...       Маглор шёл посреди этого великолепия, как старая, обшарпанная пиратская бригантина между новеньких шлюпов, почти не обращая внимания на пересуды. Только одно слово его слегка насторожило. Клинок. Что это за люди такие - Клинки? Почему их здесь не любят и хотят их смерти? И не лучше ли ему сейчас сказаться Клинком и покончить с этим театром?       "А поможет ли? Допустим, я умру, и тогда Анкано останется в Средиземье с моим проклятием? Нет уж, я виноват, мне и платить"...       Впоследствии он не раз и не два проклял своё решение, а оно было единственно верным в данной ситуации. В общем, он промолчал, лишь изящным, аристократичным жестом принца в изгнании взял бокал с подноса. Шепотки как-то разом смолкли: все вдруг поняли, чем купил пришелец леди Эленвен. У него красота и изящество были в крови, а не достигнуты путём долгого воспитания. Жест был таким естественным, что даже та недалёкая девица завороженно уставилась на него, как на произведение искусства.       Вино, кстати, было выше всяких похвал. "По крайней мере, в этой золотой клетке вкусно кормят", - мысленно отпустил он мрачную шутку. - Привет, - сказал кто-то и прикоснулся к его плечу, после чего аккуратно забрал у него из пальцев третий бокал. - "Алто", конечно, не скума, но без привычки и им можно наклюкаться до посинения. Съешь-ка лучше сей дивный бутерброд с мясом и зеленью, да поговорим.       Голос был знакомый, и Маглор, машинально взяв предложенное кушанье и откусив от него, обернулся. - Привет, Сэм, - сказал он. - Какими судьбами?       Бутерброд тоже был прекрасен, поименованный Сэмом не соврал.       Удивительное дело, это действительно был Сэм. От кабацкого забулдыжки в нём почти ничего не осталось, он был чисто выбрит, пах духами с древесным запахом - лучшими, что изобрели эльфы любого из трёх Домов. На нём был дорогой шёлковый плащ изящного покроя с откинутым капюшоном, а чёрные волосы гладким шёлком лежали на плечах. Только глаза, лукавые глаза Сэма Гэвена остались прежними и лучились таинственным сиянием - один синим, другой зелёным... - Где пьянки, там и я, - улыбнулся Принц Даэдра, аристократичным жестом, не снимая лайковых перчаток, отпивая вино из бокала. - А этот приём по сути такая же пьянка, как и наши с тобой посиделки в кабаке. Скоро кому-то один из этих крошечных бокальчиков окажется лишним, и он либо побежит в сортир... пардон, в уборную, что ещё ладно, либо затеет пляски на столе, либо накинется на кого-нибудь с кулаками. А если он неопытен, то будет тихонько сидеть в уголке и озираться, не зная, куда себя приткнуть. Тут-то я его и поймаю! И втяну в приключения. Как тебя. Правда, весело было? - Весело, - буркнул эльф. - Куда уж веселее... Довёл до греха - без любви трахнул особу, облечённую властью... - Но удовольствие-то получииил! - облизнулся Сангвин, причём даже этот похабный жест у него вышел на удивление красивым и аристократичным. - Да и мне доставил. Я-то думал, придётся тебя на какой-нибудь козе женить или заставить украсть любимую гарпию какого-нибудь великана... А ты сам всё сделал! Впечатлил тётушку Эленвен по самое не могу! Тебе там все даэдра хлопали стоя... кроме Азуры, но та у нас вообще в этом смысле чувствительная, ратует за истинную любовь, и ещё, пожалуй, Шео, точнее, его человеческой половинки, у неё травма, связанная с Мартином Септимом. Да ты теперь весь расклад политической ситуации в Скайриме можешь изменить! Так повлиять на госпожу эмиссаршу, что весь Талмор уберётся из Скайрима к драконовой бабушке, а норды бросят грызню и снова пойдут брататься! Ха-ха... если им вожаки ихние позволят... Короче, если не протупишь, далеко пойдёшь! Но если ты честный... если однолюб и любишь свою жёнушку даже через тысячи лет и кучу Планов... то мне остаётся только сочувствовать... хотя - было бы чему? Телу-то твоему всё равно, с кем обниматься, а сердце - всего лишь комок мышц, а не средоточие души... - Хватит уже издеваться надо мной, - взмолился феаноринг. - Говори, с чем пожаловал! Ведь не просто так... - Да, совсем не просто, - кивнул Сэм. - В ближайшие пару месяцев ты будешь здесь почти неотлучно, знаю я эту мадам, пока не наиграется, от себя не отпустит... А подарок я тебе должен.       В тот же миг Сэм преобразился. Его кожа приобрела тёмно-пепельный, как у данмеров, оттенок, на голове откуда ни возьмись, появились четыре витых рога стального цвета. И при этом он сохранил тот же аристократический лоск. Из-под полы плаща он достал посох. "Тело" этого посоха было скоплением переплетённых стальных стеблей с декоративными шипами, изогнутыми так, что они уже не были опасными, на конце его тоже был шип, острый и злой, как наконечник копья, и венчала это великолепие роза. Зелёная с золотом, полупрозрачная, как берилл, светящаяся изнутри... - Опачки! - удивился Сангвин. - Я думал, будет красная, она всегда получается цвета вина... интересно, почему она зелёная? Ладно. В общем, если ты немного погладишь эту розу, то из посоха вылезет даэдра любого калибра... кроме Принцев, разумеется. А концом посоха можно проткнуть кого-нибудь. Кровь ему тоже нравится, как и моей каджитской ипостаси. Ладно, пора мне. Бывай... эльда. И держи марку.       С этими словами, приняв свой человеческий облик, хоть и не столь красивый, но более приятный эльфийскому взору, Сэм Гэвен затерялся в толпе. Наверное, нашёл новую жертву. - Осторожнее с этим посохом, о мой прекрасный незнакомец!       Маглор вздрогнул. Голос был чрезвычайно знакомым. Он обернулся и увидел...       Нет, эта эльфийка была не девой. Она была зрелой женщиной. Одновременно изящная и сильная, с точёной фигурой, её лицо было чуть тронуто увяданием, но это искусно скрывала косметика. Её было многовато, на вкус Макалаурэ. Блестящие, жемчужные губы и тёмные веки, так густо намазанные чёрным, что глаза на этом фоне казались совсем светлыми, жёлтыми. И, наверное, её можно было назвать красивой. Даже прекрасной. - Не думаю, что ты помнишь меня, раз в твоих руках Роза Сангвина. И догадываюсь, почему она у тебя в руках. Я - Эленвен. Та, от которой ты так долго бегал по всему Скайриму. Неужели я так безобразна? - мурлыкнула альтмерка. - О нет, леди, вы... вы прекрасны, но... - выдавил из себя феаноринг. - Вижу, вам что-то не даёт покоя, сэр. Так вот, что касается вашего посоха... Он опасен. Все артефакты Принцев Даэдра опасны, и частое использование Розы может привести к тому, что ваша душа попадёт в коллекцию Принца Разгула, и либо будет произрастать в его плане в виде такой необычной зелёной розы, либо превратится в бутылку изысканного светлого вина. Или же, если вы понравитесь Сангвину, он сделает вас тем, кто дарит наслаждение самым преданным его служителям. - То есть... куртизаном?! - похолодел эльф. - Да, именно куртизаном, - нежно улыбнулась альтмерка. - Увы, но для служителя вы недостаточно преданны Разгулу и Разврату. Иначе бы наслаждались вином в компании со мной ещё месяц назад... Впрочем... прежде чем перейдём к вашему делу, не пройтись ли нам в танце? Думаю, вы так же любите медленные танцы, как и я...       Маглору ничего не оставалось, как принять её приглашение.       И да, танцевала эмиссар так же великолепно, как и выглядела.       Когда они проходили мимо выпивающей в углу парочки, аристократ Сэм подмигнул ему. Его собутыльник, молоденький альтмер, был абсолютно никаким. Вокруг них полукольцом стояли посетители светского раута и даже уже не пытались держать марку - они азартно хлопали в ладоши, скандировали "Пей до дна, пей до дна, пей!" и чуть ли не подпрыгивали. - Какой позор, - досадливо сказала Эленвен. - Эарнил мне приходится дальним родственником, я возлагала на него такие надежды, и вот... Впрочем, он уже большой мальчик, пусть сам расхлёбывает последствия. И Маэлрод тоже в ужасном состоянии, - указала она на совершенно кривого босмера, чьё изящное одеяние как-то перекосилось, даже рубашка выползла из штанов. - Что за день такой сегодня... Видать, за всё хорошее надо платить. Ладно, Сангвин скоро наиграется и уйдёт. Одного не пойму: Маэлрод ведь был почти трезвенником, пил исключительно по делу, а тут как с нарезки сорвался. Как бы в запой не ушёл... - Альтмерка досадливо цокнула языком, затем отпустила руку Маглора и подошла к одиноко сидящей на стуле миниатюрной девушке. - А с вами-то что происходит, леди Эмелин? Почему вы третий день плачете? Как раз вам бы не помешало напиться и успокоить нервы... - Не... не могу я... лед-ди... Элен... вен, - еле выговорила сквозь всхлипы "молодая вдова". - Я актрис... са! Я игра... ла роли... но никогда не... обма... нывала! А тут... обманула... хорошего... челове... ка! Теперь мне... жить не хочется... он ведь меня... никогда... не... простит! - Прощаю, - неожиданно для себя сказал Макалаурэ. - Ты просто выполняла свою работу, малышка. Не твоя вина, что она такая соба... в смысле, связана с Талмором!       Эленвен сделала вид, что не заметила оговорки, а босмерка подняла на феаноринга опухшее, заплаканное лицо. - Правда прощаете? - спросила она, в её огромных глазах сияла такая отчаянная надежда, что Маглор понял: действительно простил. Попробуй-ка, не прости такую... - Правда-правда, - и погладил маленькую актрису по голове. Та засияла, как звёздочка. - Актёры - сущие дети, - вздохнула леди эмиссар. - Пора, пожалуй, вывести её из наших игр. У бедной девочки слишком ранимая душа. Слишком чистая... В такие минуты я сама жалею, что впряглась в это. Пусть едет обратно в Алинор, там её искусство нужнее... Только пусть молчит обо всём, что связано с Талмором. Слышишь, Эмелин? - Слышу, - пискнула босмерка и шмыгнула носом. На её лице было такое облегчение...       "Кажется, я всё же кого-то спас", - подумал Маглор. - "Этой девочке больше не стоит играть в шпионские игры. А актриса она действительно талантливая"...       И он пожелал Эмелин удачи. Странно, но ему и самому стало чуть легче... - Пойдём ко мне в кабинет, здесь делать больше нечего, - вздохнула Эленвен. - Альтмеры, увы, не слишком далеко ушли от всяких босмеров и даже недов. А смотреть, как мои люди предаются праздности и чревоугодию у меня нет никакого желания.       У Маглора его тоже не было. Была некая досада. Шёл, понимаешь ли, в логово врага, а там никаких тебе железных полчищ - так, кучка праздношатающейся напыщенной молодёжи, да несколько взрослых из приглашённых. К тому же полное ощущение пира во время чумы.       " Да ведь Талмор свой пик процветания давно миновал", - вдруг осенило его. - "Теперь он катится вниз и по наклонной. И лишь от таких, как Эленвен зависит, с какой скоростью он будет катиться. Не зря она в меня так вцепилась. Не может же быть, что дело только в моих выдающихся... кхм... достоинствах!"       И он пошёл за ней в кабинет, мимоходом отмечая сходство и фатальную разницу высоких эльфов Тамриэля и высших эльфов Арды. И те и другие склонны к красоте и созерцательности, к поэзии, изящным манерам, одарены магически, и в то же время...       Утратили что-то альдмеры, распались на несколько народов - и наименее красивые оказались наиболее живучими. Тех же альтмеров дивными не назовёшь. Околдовать их даже легче, чем тех же нордов, да и чародеи среди них попадаются хоть и часто, но не сказать чтобы очень. А ведь наверняка были когда-то великими. Почему они деградировали? И не есть ли любой из их Доминионов свидетельство этой деградации?       Пока он так рассуждал, они прошли зимний сад - миниатюрное подобие Лориэна, только без гигантов-златолистов и волшебной атмосферы. В саду разлилась печаль, как будто он что-то понимал в происходящем с его создателями.       А затем Эленвен открыла самую обычную деревянную дверь, провела Маглора самым обычным коридором, затем гостеприимно распахнула перед ним ещё одну обычную дверь - разве что, украшенную завитками и рунами, не несущими никакой магии. Макалаурэ вошёл - и застыл на пороге.       В кресле, за столом, сидел воришка Клава Шустрый. Живой и с виду невредимый...       В то, что Маглор явится его спасать, Клавдиус Нунциус не верил. На что этому дворянину в бегах такие хлопоты... Они знакомы-то всего неделю от силы. И то, что Клава предоставил ему свою каморку для временного проживания, ничего не значило. К тому же, как казалось вору, он сглупил сам. При виде этого альтмера следовало бежать со всех ног! Ведь было же ясно, что этот парень не вор, а нечто прямо противоположное! И вот он попался и подставил Маглора. Так какого фига тот побежит спасать его, дурака?       В первый же день его посадили в камеру. Ну, то есть, комнату, оборудованную, как камера. Впрочем, разницы Клава не заметил и сделал для себя вывод, что тюрьма - она и в Алиноре тюрьма. В ней холодно, грязно и неуютно, и обстановочка более чем скудная. К тому же прямо напротив камеры находились пыточные приспособления, и это тоже нервировало. Понятно, что пытать его бессмысленно, он не Клинок какой-нибудь, но шут их знает, этих эльфов, что им в голову взбредёт. Может, они скрытые садисты и от пыток кайфуют. Если, разумеется, пытают они, а не их.       Пару раз его вынимали из камеры и волтузили. Без всяких объяснений - за что, зачем, почему... Били не по рукам или ногам - по телу и иногда по лицу. Явно пытались оставить следы применения тупых орудий. Впрочем, для Шустрого в тот момент было параллельно, чем мотивируются эти эльфы. Ему в те моменты было больно, и он орал. И потом эти следы болели и наверняка выглядели ужасающе. Как видно, это делалось с расчётом, что Маглор увидит и проникнется.       И вопреки ожиданию воришки, красавец менестрель явился. Ради такого дела имперца извлекли из камеры, сводили в баню, переодели в чистое и отвели не куда-нибудь, а в кабинет сиятельной леди. И вот уже битый час Шустрый сидел в богато оборудованном помещении и тосковал. Ибо не мог ничего украсть - боялся, что опять отведут в осточертевшую камеру. Или изобьют до полусмерти.       И Маглор появился, но, к великому огорчению Клавдиуса, ведомый под ручку Эленвен.       "Эх, брат, что же ты такой... благородный", - подумал вор. - "Бежать тебе надо было, а не лезть в ловушку. А теперь что? И сам в беду попал, и меня, наверно, не спас".       Эленвен отпустила руку Маглора и сказала: - Талмор - не бандитская шайка, а военная организация. Без нужды не убиваем. Пожалуй, я оставлю вас, чтобы вы могли поговорить...       И вышла. И Клава сказал: - Зря ты это сделал, Макалаурэ или как там тебя. Я того не стою. - Стоишь, - ответил менестрель и добавил: - Я боялся, что не успею, и они тебя запытают до смерти. - Ну... ты и так не успел, - вздохнул Шустрый. - Хотя пыткой это тоже не назовёшь. Наверное, Эленвен тебе изобразила доброту и благородство. Но это только маска...       И он приподнял рубашку, демонстрируя другу свою коллекцию синяков.       Не то, чтобы Маглор был в шоке. Видал и похуже. Чего стоит эльф, чудом спасённый из тюрьмы Ангбанда! Тела и души таких эльдар потом долго приходили в норму, и не всегда до конца. Маэглин - яркий пример*.       Палитра синяков Клавы Шустрого причинила ему несколько иную боль. Он вдруг понял...       ...почему Анкано назвал Эленвен дурой. Творить такое и даже не пытаться найти внятное оправдание своим поступкам, и при этом надеяться на добрые отношения и тем более романтику - трижды глупо. Умная и эрудированная эмиссарша в некоторых вопросах оказалась круглой идиоткой.       ...почему, называя Эленвен дурой, Анкано, мягко говоря, не совсем прав. По сути, на этой страшной и прекрасной женщине всё и держалось. Она не была брезгливой и творила то, что называют "меньшим злом" во имя спасения родины в частности и Доминиона в целом.       Она была, как тот волк из басни**. Клавдиус и ему подобные были средствами и безжалостно использовались ею. А всё ненужное выкорчёвывалось при малейшем подозрении на опасность. С омерзением вспомнил Маглор собственные преступления, совершённые в погоне за Сильмариллами. Ему ли судить Эленвен, когда сам творил и похлеще... - Меня можно обмануть, но нельзя делать это бесконечно, - тихо произнёс феаноринг. - Эленвен хорошая актриса, но я видал и получше. Я боюсь, что она разглядела во мне... то, чего я сам ещё не понял, и теперь стремится получить любой ценой. Оттого она совершает благородные поступки и говорит правильные вещи. Но не будем о ней. Слушай... я тебе твою лютню принёс. - Зачем? - растерялся вор, но лютню из рук друга принял. - Завязывай с воровством. Ты уже трижды влип, и не по своей вине. Значит, эта дорога для тебя темна, и с каждым разом темнее. Я замолвил за тебя словечко перед Виармо. - Перед самим... - Клавдиус аж поперхнулся. - Да. Перед самим. Потому что у тебя есть талант. Главное, не воруй там у них по привычке. - Я что, совсем тупой? - возмутился парень. - Да если сам... меня примет, то я у тебя в ногах валяться буду! - В ногах-то не надо, - засмеялся Маглор. - Мне и простого спасибо хватит... Ты только постарайся, не подведи меня...       ...А время спустя Эленвен открыла дверь и вежливо, но холодновато, спровадила Клаву Шустрого из комнаты. - Ступай, - сказала она. - И не воруй больше.       Юнец затравленно оглянулся. При взгляде на Кано у него в глазах мелькнула скорбь, как по безвременно погибшему. - Иди, иди. Никто тебя не тронет.       Клавдиус вздрогнул от холодного голоса Эленвен и исчез за дверью. - Догадываюсь, что он тебе рассказывал, - досадливым тоном произнесла альтмерка. - Да, мы его били. Для острастки. Чтобы помнил. А ты как думал? Тайбер Септим, которому эти норды продолжают поклоняться, несмотря на всю абсурдность этого и наши запреты, тоже был не зайчиком с дудочкой. Его Нумидиум изрядно потоптался по нам, и после этого нам ничего не оставалось, как сдаться. Сопротивляться стало некому и нечем. - И я подозреваю, что тоже не просто так потоптался, - хмыкнул Маглор. - Мне ли не знать, что месть порождает ответную месть, и что за любое зло надо платить...       Эленвен поджала губы. - Ну, допустим, - сказала она. - Альдмерские Доминионы были хороши, но для меров. А неды, как по мне, вполне заслуженно, находились в них на положении рабов. Ну а что? Живут мало. Не учатся. Только жрут и совокупляются... Кто они после этого? Твой вор нынче по привычке называется имперцем, а на самом деле - обыкновенный сирод, потомок рабов... - И я так понимаю, что вы делали всё, чтобы эти потомки рабов не развивались? А то ведь того и гляди осознают, что они тоже так умеют... - Прекрати ёрничать, Маглор, тебе не идёт. Да, в чём-то ты прав, но... Их Имперский Город построен на костях айлейдов и в бывших айлейдских руинах. Их культура и религия наполовину украдена у нас, меров, мы лишь сделали их веру в Девятку-Восьмёрку такой, как ей положено быть.       Маглор махнул рукой. Здешние Высокие Эльфы оказались порядочными сволочами. Явись к таким Моргот, и получил бы их без пыток и угроз, всего лишь поманив сладким пряником - властью над миром. - Ты такой же, как Довакин, - вздохнула эльфийка, словно прочитав его мысли. - Она вроде бы наша, точнее, почти наша, данмерка, а торчит у нас костью в горле и ломает планы. Впрочем, я сама виновата. Хотела её убить, да не вышло, а когда поняла, кто она... я не идиотка, и раз миру нужен герой и спаситель, пусть живёт. Только вот беда - у этой данмерской колдуньи-Телванни душа норда, поговаривают, что аж самого Талоса. И вырастили её норды из рода Медвежьей Лапы. Той самой Медвежьей Лапы, кою наши засланцы едва не убили. Той самой, что закрывала Врата Обливиона и помогала последнему из Септимов... - Подождите, а как же Элеонора... - Так их было две, - совершенно будничным тоном отозвалась альтмерка. - Вдвоём сидели, вдвоём сбежали, вдвоём и на Клинков работали, и Врата закрывали. Только Элеонора стала Шеогоратом, и трогать её стало бессмысленно. А Ингрид восстановила Орден Девяти, возглавила Гильдию Бойцов... и сделалась для набирающей силы организации "Талмор" страшно неудобной... Не одобряешь? Ну что ж, я в этом и не нуждаюсь. Ты нужен мне в любом качестве. А знаешь почему? Потому что ты нечто большее, чем просто мер. Не удивлюсь, если ты каким-то чудом сохранивший свою силу...       Она внезапно замолчала. - Нет, об этом говорить рано, - молвила уже другим тоном. - Выпей со мной вина. Теперь мы уже познакомимся по-настоящему...        Виармо слушал нового ученика, вернее, кандидата, слегка наклонив голову. Песня была непривычной. Не было в ней каких-то сложных музыкальных экзерсисов, да и текст был почти простонародный. И в то же время песня подкупала. Было в ней что-то берущее за душу. И Виармо поневоле сопереживал безымянному бродяге и разбойнику, его отчаянной весёлости или весёлому отчаянию. - Сколь верёвочка не вейся, всё равно совьёшься в кнут, - повторил он. - Такое чувство, что ты с себя рисовал. Говоришь, половину текста и музыку Маглор сочинил? Что ж, твоя часть получилась немногим хуже, Макалаурэ был прав. Ты просто необработанный алмаз.       Имперец вдруг покраснел. Даже уши запылали. - Теперь, чтобы ты не слишком ликовал, два условия, - слегка улыбнулся альтмер. - Первое: забудь своё воровское прошлое. И здесь, в этих стенах, и в Солитьюде, и, по возможности, в Скайриме. Проблемы нам не нужны, да и тебя тоже, я думаю.       Клавдиус Нунциус, поколебавшись, кивнул. - Второе условие... Маглор очень просил не давать тебе заданий, связанных с битвами. Что ж... Голос у тебя сильный. Поставить - сможешь им бутылки разбивать. Шучу конечно, ты не Довакин. Но всё равно... в общем, ты же знаешь "Песнь о Довакине"?       Парень угукнул. - Так вот. Твоя задача выйти на пустырь и там пропеть её. А затем уж на твоё усмотрение. Главное, чтобы на твой голос пришло человек... десять. Хотя бы. Несмотря на снег и ветер. Да, я знаю, трудно, но ты справишься. После этого ты станешь полноправным членом коллегии, и я дам тебе лучшего наставника по струнным инструментам, какой только у нас есть. Она, кстати, более всех других наших беспокоится о твоём приятеле Маглоре. Хоть обнадёжишь старушку Инге...       "Обнадёжишь", - передразнил имперец мысленно. - "Какая тут надежда".       Он вздохнул и пошёл выполнять задание.       Сердце Маглора рвалось из груди, и виной тому было не вино.       Хотя, по правде, с вина всё и началось. Именно оно привело к тому, что он слегка ослабил контроль и позволил этой женщине приблизиться к нему на расстояние вытянутой руки. И теперь его камзол не слишком аккуратно висел на спинке стула, а она царапала его коготками через рубаху. И он с ужасом чувствовал, что глупое тело, охваченное похотью, готово его предать. Даже сердце, в коем, по легенде, обитает душа, предаёт его! - Ну что, разве я так ужасна? - смеялась она.       А он не мог ответить. Горло его словно перехватило. Им всецело завладели два чувства: желание и страх.       Он желал её, вопреки своей эльфийской природе, не любил, но желал, и не мог этому противиться. Так долго он был один, что от её близости кружилась голова, и руки делали то, что не должны - обнимали это сильное и податливое тело, искали застёжки на платье.       И при этом он жаждал всей душой, чтобы на её месте оказалась та, другая... его единственная... его Эариэль. Это её коготки должны царапать его грудь, это её губы должны сливаться с его губами, это её тело он должен ласкать и освобождать от платья. Так что же он делает? Что происходит?!       "Я искажён", - с ужасом думал он. - "Моего деда, Финвэ, коснулось искажение - он любил двух женщин. Мириэль, которая родила ему отца, и Индис, от которой у него оба дяди. Теперь я готов изменить моей любимой с этой странной женщиной, которая совсем, совсем не в моём вкусе, и тем не менее, обладает странной властью над моим телом. Такой, что я стал послушной игрушкой в её руках! И уже не оправдаться тем, что если я сбегу, опять начнётся охота на моих друзей. Я сам её желаю! Неужели прав Сангвин, и моё сердце всего лишь комок мышц?"       А тем временем одежды на них почти не осталось, и они оба упали на ковёр, вернее, шкуру какого-то мохнатого зверя, ибо кровати в кабинете не было.       "А может, она мне что-нибудь подсыпала?" - с надеждой подумал он. - "Нет, вряд ли", - уже обречённо, - "Иначе бы я совсем не соображал, что делаю, и был бы подобен деревянной кукле"...       Теперь одежды на них совсем не осталось, и её ноги оплетали его стан. И тогда он из последних сил обратился к той, что осталась в другом мире:       "Эариэль... Эри... Если ты почувствуешь, что со мной сейчас происходит, то знай: я делаю это с тобой! Это тебя я целую сейчас! Это тебя обнимаю! Это тебе отдаю свою любовь. Я люблю тебя. Прости меня... Эариэль... прости"... - Почему ты назвал меня Эариэль? - Потому что... потому что люблю её. - Вот как? У меня есть соперница! И мне, как я понимаю, её не достать! Впрочем, я перед ней в привилегированном положении: она - там, а я - здесь, и ты мой. Или? - Да, ты владеешь моим телом. Но не моим сердцем. Тут мы оба бессильны. - Ой ли? Я ощущала твоё сердце почти как своё, и одним движением руки, клянусь, могла заставить его выпрыгнуть на ковёр! - Я неправильно выразился... То, что билось в твою ладонь - всего лишь комок мышц, как сказал один Даэдрический Принц. Но то, что называют душой, или, у нас, Фэа - оно не подвластно тебе. Владелицей моей души я могу назвать только одну женщину. Эариэль. - он вздохнул. - Ну вот, сиятельная леди, я был честен с тобой. Я не совладал своей похотью в тот раз, не совладал и теперь. И в твоей воле подвергнуть меня пыткам, даже казнить... - Нет, - глухо прозвучал её голос. - Если я это сделаю, то я, фактически, подпишу смертный приговор своей организации. Нам недолго осталось, норды уже многое поняли, и прежде чем они поймут всё, нам придётся уйти. Но твоя любовь, точнее, сила, которую я могла получить от этой любви, продлила бы жизнь и мне, и Талмору, и позволила бы уйти необесчещенными и не так скоро. Могу ли я надеяться хотя бы на твою дружбу? - Дружбу? Не знаю. Но на молчание и нейтралитет, пожалуй, да. И спасибо за ответную честность. - Что ж... если хочешь, Макалаурэ - уходи. Ты свободен.       Он наклонился к своей сброшенной одежде, не веря, что всё так быстро и так легко закончилось, чувствуя даже какое-то разочарование. Оглянулся в поисках рубашки, которая улетела в другую сторону, и увидел...       ...как леди Эленвен, отвернувшись к окну, застёгивает пуговицы на платье. И плечи её вздрагивают.       Не понимая, что происходит и почему ему вдруг стало больно, он прислушался к своему "шестому чувству", тем зачаткам осанвэ, которые у него были. Но Эленвен плакала совершенно искренне, испытывая нешуточную печаль, она делала это неумело и страшно стыдилась.       И он не стерпел - так и подошёл к ней, голый по пояс, обнял за плечи, принялся успокаивать.       И, разумеется, не увидел, как сквозь слёзы в её глазах мелькнула искорка торжества. Ведь слёзы тоже могут быть орудием. Особенно, когда они искренние. Это знают многие женщины, вкусившие власть, но при этом сохранившие в себе Женщину.       Она и не сомневалась, что он останется.       Ветер хлестал Шустрого по лицу, насквозь продувал худую одежонку.       "Задачка становится сложнее с каждой минутой", - подумал он. - "Давай-ка, думай, Клавдиус, как в таких условиях выполнить задание Виармо. Значит так. Во-первых, повернуться спиной к ветру, чтобы не наглотаться снега. Повернулись... ооотлично! Правда, теперь в затылок дует, ну и скамп с ним, всё одно хуже не стало. А куда мы смотрим? В сторону города как раз. Замечательно! Есть шанс, что ветер донесёт мой голос до нужного количества людей. Теперь разомнём пальцы... зря, что ли, митенки купил на последние медяки? Подуем на них... и"...

Довакин, довакин, предназначен судьбой Чтобы зло низвергать, принося в мир покой. Тьма падёт перед кличем твоим боевым - Довакин, да спаси ты Скайрим.***

      "А на морозе-то особо не поиграешь, так и скользят струны, того и гляди лопнут - хорошо, что ослабил заранее. Фальшь, конечно, жуткая, но авось прокатит - ни один приличный бард сейчас на улице не кукаре... пардон, не поёт, все по домам да по залам - один я, бедный, тут отличиться пытаюсь. Спасибо, Кузнечик, удружил!"

Предначертано было ещё с древних пор - Как начало войны, полной крови и ссор, В древних свитках когда-то предсказан приход Алдуина, отца всех невзгод.

      "Али чудится мне, что вон та целующаяся парочка на меня внимание обратила? Кстати, что они делают здесь, да на таком ветру? Не иначе, один из них изменщик... а то и оба... и от дражайших половин прячутся. Ай-яй-яй! Впрочем, мне ли судить"...

Алдуин Пожиратель - вот древнее зло, Королям приносящее смерть так легко. Довакин, весь Скайрим под твоею рукой, Довакин, ты спасёшь род людской.

      "Уфф... точно! Они сюда идут! А вон и третий бежит, какой-то пацанёнок, снеговика своего недолепил и бросил. И четвёртая, мадама в плаще поверх доспехов - и не холодно ей? А доспехи-то дорогие, и что-то знакомые... рассмотреть бы их поближе. Идёт не спеша, типа, она вообще мимо проходила, а ушки на макушке, и глазки блестят... А спою-ка я им "Верёвочку". Раз Виармо понравилась, то и этим тоже"...       ...Он спел и "Верёвочку", и тюремного "Кузнечика"****, и всякие народные попевки, вроде "Рагнара Рыжего", и даже своих парочку вклинил - до поры прятал, думал, что не пригодятся, а вот оно как обернулось. Знать судьба Клаве Шустрому по отцовой дорожке идти...       Позже тот самый пацан, что согласился на Виармо за сладкий рулет поработать, передал альтмеру, что всего на пустыре перебывало в общей сложности человек двадцать. И половина из них так и простояли, несмотря на лютый холод, с разинутыми ртами, слушая горластого имперца. Не зря на него Маглор внимание обратил, не зря... - Постой, приятель, не спеши, - холодновато окликнула его та самая дамочка в доспехах. Капюшон плаща сдуло, она его поправила, но Клава Шустрый успел рассмотреть коротко, под мальчика, стриженные льняные волосы. - Разговор есть. - А может, в трактир пойдём? - предложил ей Клавдиус. - Холодно же... - В трактир? Можно, но при других обстоятельствах. Среди ребят, ушедших отсюда минуту назад, я видела как минимум одного талморца, а с ними мне встречаться нежелательно. Поэтому придётся здесь. Прости, я задержу тебя ненадолго. Мне нужно всего лишь, чтобы ты коротенько рассказал мне о том парне, которого ты называешь Кузнечиком. Как получилось, что он попал в поле зрения Талмора и за какие такие заслуги или грехи его обменяли на тебя?       Имперец вытаращил глаза: - Вы-то откуда знаете... - Сойка на хвосте принесла. Есть и у меня знакомцы, которые знают Маглора. Но твой рассказ соберёт всю мозаику воедино. Не бойся, не выдам, самой невыгодно...       И Клавдиус, сглотнув, начал рассказывать. Про тюрьму. Про Рифтен. Про альтмерского колдуна. Про страшную камеру. И про кабинет Эленвен, где он в последний раз видел Кузнечика. - Спасибо, парень, ты мне здорово помог, - наконец, сказала незнакомка. - На вот тебе золота, купи себе мёда. Твой голос следует беречь. Да и тебя стоит беречь. Если две последние песни и часть "Верёвочки" написана тобой, то ты талантлив. А талантами не разбрасываются. Прощай, Клавдиус Нунциус. - Подождите, леди, откуда вы меня знаете? - крикнул бывший вор вслед уходящей женщине. Та обернулась, и ветер распахнул её плащ. Незнакомка усмехнулась: - Сам не заметил, как представился. И да, невежливо как-то получилось. Меня зовут Дельфина.       Сказав это, она скрылась во вьюге.       "Да что вам всем надо от бедного Кузнечика?!" - уныло подумал Клавдиус. - Сидел, пиликал на арфе, а тут его то талморская лягушка норовит съесть, то вот эта акавирская цапля"...       Он узнал доспехи блондинки. Это были акавирские латы, и их когда-то носили Клинки...