***
Юнги теряет счет дням, проведенным в подвале. Он ни с кем не общается. Ему по расписанию приносят еду, притом, каждый раз разные люди, и уходят. Мин оказывается несказанно рад, когда одним утром к нему приходит Кайл и говорит, что теперь все будет по-старому, и альфа сам будет за ним присматривать. Он долго благодарит Мина за то, что тот вступился за него, и передает ему благодарность своего омеги. Все эти дни глубоко в душе альфа мучается. Кайл подозревает, чего Мину стоит его помилование. После того, как омега рассказывает ему все последние события, они долго сидят вдвоем на полу на матрасе и курят. Кайл заботится о том, чтобы омеге принесли нормальную постель, сам втихаря таскает к нему сигареты и раз в день сопровождает Юнги в душ. Мин сам у него больше ничего не просит. Омега прекрасно помнит тот риск, под который попал альфа после его звонка отцу. Повторения этой истории Юнги не хочет. Кормят омегу отвратно, никаких изысканных блюд и вкусняшек, как это было наверху. Зато Кайл почти каждый день таскает ему шоколадки и печенья, которые тот с огромным удовольствием уплетает. Раны и ушибы заживают. Физически Юнги ничего не беспокоит. Но внутри все так же живет поселившееся там с момента похищения чувство безнадежности. И Мин уже почти смирился. С утра омегу выводят из подвала, чтобы отвезти в больницу. Юнги с удивлением обнаруживает, что все это время был не в подвале виллы, а в каком-то другом особняке. Как говорит потом в машине Кайл, омега находится в особняке Намджуна в столице. Юнги мысль, что пусть он и в заточении, но так близко от своей семьи, только радует и греет. После повторного осмотра и рентгена, гипс с пальца омеги наконец-то снимают. Обратно Мин едет в машине с Кайлом. Чем ближе они подъезжают к особняку, тем грустнее становится омега. — Не грусти, ну, пока ты был в больнице, я тут купил тебе целый пакетик твоих любимых шоколадок с соленой карамелью, — альфа пытается приободрить раскисшего парня. — Не хочу в этот подвал. Я бы сейчас все отдал ради того балкончика с видом на море, — грустно вздыхает омега. — Хотя, какая разница. Тюрьма — есть тюрьма. Я одного не понимаю, почему он уже не избавится от меня. Неужели он все еще не выбил у отца все, чего хотел. И почему он вообще не убьет меня, — сокрушается Юнги, провожая взглядом пейзаж за окном. — Я не думаю, что он хочет от тебя избавляться. Когда ты упал перед ним на колени, я испугался. За тебя. Я был уверен, что меня казнят, но после твоего выхода — я думал казнят нас обоих. Но он не тронул тебя. В смысле он даже пошел на поводу. Ты же его не знаешь особо. Но это впервые так. Впервые он позволил себе передумать только потому, что кто-то его попросил. Я до сих пор каждый раз с ужасом прокручиваю в голове ту сцену и все больше убеждаюсь в том, что, возможно, ты многого не видишь или не хочешь видеть. Если бы Ким Намджун хотел тебя убить — ты бы уже был мертв. Это однозначно. — Он просто упивается своей властью надо мной. Обращается со мной, как с игрушкой. Делает больно. Посмотри на меня, — Юнги еле контролирует дрожь своего голоса. — Кто я? Что я? Мальчик для битья? Тот, над кем можно безнаказанно издеваться только потому, что я омега, и не могу дать сдачи? Я ненавижу его. От всей души, от всего сердца. Я желаю ему мучительной смерти, и очень надеюсь, что именно я буду ее причиной, — Мин опускает стекло и закуривает. — Ты, конечно, сейчас на меня разозлишься. Но почему бы тебе не убрать коготочки и не подпустить его к себе? Попробуй. Хотя бы ради своей безопасности. Пока ты живешь у него. Чтобы не было больше переломов, изнасилований и показательных наказаний. Я сам себя сейчас за эти слова ненавижу. Но я уверен, пойди ты ему навстречу — он смягчится, и ты, как минимум, будешь жить внутри особняка, а не под ним. — Нет. Лучше я сдохну. Но руку к этому чудовищу я не протяну. Я никогда не забуду то, что он сделал с тем парнем. Он монстр, и он меня ненавидит не меньше, чем я его, — Мин выбрасывает окурок и поворачивается к Кайлу. — Я так не думаю. Не думаю, что он просто так вернул меня сюда к тебе и якобы даже не подозревает о том, что более половины его запретов мы с тобой уже нарушили, — хмыкает Кайл и выруливает на главную трассу.***
Кайл приносит Мину обед и уходит, пообещав вернуться через пару часов. Юнги к непонятной каше, называемой обедом, не притрагивается, достает из-под матраса припрятанный пакетик с шоколадками и медленно, наслаждаясь вкусом, собирает рядом горку из оберток. По словам Кайла, прошло уже две недели с ринга. Все это время Намджун не появлялся, чему Мин только рад. Видеть человека, который одним своим взглядом, словно впечатывает омегу лицом в асфальт, невыносимо. Юнги боится его. После той ночи на заводе — до дрожи. Это перед Кайлом и самим Намджуном он храбрится, отвечает и готов к бою, но в глубине души, особенно оставаясь один на один с собой в этом темном, пропахшем сыростью подвале — он боится. До дрожи в коленках. Мин где-то согласен с Кайлом и знает, что Ким вряд ли его убьет, если до сих пор не убил, но Намджун показал ему, что иногда есть вещи пострашнее смерти. Мин не хочет оставаться один. Ноет, просит Кайла больше времени сидеть с ним, хотя знает, что у альфы есть и другие дела, и он не должен торчать в подвале с истеричной омегой. Но, именно оставаясь один, Мин видит, как из темных углов подвала выползают чудовища и монстры, которые медленно, извиваясь по полу, подползают к парню, обхватывают своими липкими и мерзкими щупальцами его горло и душат. И Мин кричит. Истошно. Зовет отца, Чонгука, Кайла, а иногда, такое было несколько раз, он зовет Намджуна. Впервые это случается через несколько дней, проведенных в подвале. Мин просыпается во сне, от того, что очередной монстр выползает и начинает душить, смотря своими мутными зелеными глазами ему в душу. Именно тогда, впервые, Юнги начинает звать Намджуна. Кричать и умолять его прийти. В этом припадке Мин уверяет себя, что его личный кошмар, его личное чудовище с красными глазами придет и защитит. Оно сильнее всех остальных монстров, спрятавшихся в подвале. Но он не приходит. Сколько Юнги не кричит и не зовет, его личный монстр в ту ночь не появляется. Мин просыпается в холодном, липком поту и от своего, как оказалось, немого крика. Омега забивается в угол, рвано дышит и пытается понять, что это было. Почему он звал Кима, учитывая, что единственный реальный монстр, если не считать тех, которые живут у него в голове — это именно сам Намджун.***
Только Чжун заходит в свой кабинет, как ему докладывают, что пришел Ким Намджун. Президент садится в кресло и просит ромашкового чая. Ши Хек поклялся лишить главу государства доступа в супружескую постель, если узнает, что тот с больным сердцем опять пьет литрами черный кофе. Ким заходит через минут пять, с презрением оглядывает обстановку в кабинете и садится на кресло напротив стола. — Проезжал мимо, решил зайти к старому другу, напомнить о нашем недавнем разговоре, — ухмыляется альфа и бросает короткий взгляд на фотографию семьи Мин на столе. Юнги на фото солнечно и открыто улыбается. Намджун только сейчас понимает, как он соскучился по омеге, от которого сам же насильно держит себя подальше. — Ты мне не друг. С нашего разговора ничего не изменилось. Ты не получишь монополии, а твои люди отсидят свой положенный срок, — президент старается говорить твердо и не показывать альфе, насколько ему тяжело отказывать, учитывая, что Юнги все еще у него. — Жаль. Потратил свои пятнадцать минут впустую, — хмыкает Намджун и встает. — Придется опять делать все старым и добрым методом. За все ведь надо платить, господин президент? Уверен, прием в честь Дня Независимости в этом году будет самым запоминающимся. И это лично ваша заслуга как главы государства, — Ким смотрит глаза в глаза, усмехается и, повернувшись, идет к двери. — Не смей угрожать мне! — кричит президент в спину альфе и с силой сжимает в руке чашку. Намджун останавливается у двери, медленно поворачивается к Чжуну и пару секунд, все так же усмехаясь, смотрит на него. — В том-то и наша разница. Я не угрожаю — я делаю, — альфа выходит за дверь.***
Юнги лежит посередине матраса на животе в позе звездочки и усиленно дует на гору из фантиков, пытаясь ее снести, когда дверь открывается. «Наконец-то, Кайл», — думает омега. Повернувшись к двери, Мин сразу садится и, звеня цепью, инстинктивно отползает к стене. Запах. Ненавязчивый, заставляющий покрываться мурашками кожу запах бергамота заполняет помещение. Юнги шумно сглатывает и еще сильнее жмется лопатками к холодной стене. — Так ты сладкоежка. Правда, странно, что, съедая столько шоколада, ты исхудал, — Ким кивает в сторону оберток и подходит ближе. — Чего молчишь? Почему не огрызаешься? Тебе вроде язык не отрезали. Я точно такого распоряжения не давал, — издевается Намджун и останавливается перед парнем. — Я тебе принес хорошие новости. Даже две. — Неужели? — хмыкает омега и вызывает улыбку у альфы. Намджун скучал. Сильно, невыносимо скучал по этим глазам, по этому запаху, а, главное, по острому языку и голосу омеги. Юнги и вправду похудел, осунулся, а цвет его лица почти сливается с цветом стен. Ким даже злится на себя, что погорячился и выслал этого хрупкого омегу в подвал. — Во-первых, ты сегодня же покинешь подвал. Думаю, урок ты усвоил и больше глупостей делать не будешь, — спокойно, не отрывая взгляда от глаз напротив, говорит альфа. — Спасибо, ваше величество, за ваше великодушие, — шипит Юнги. Ким начинает звонко смеяться. — Мы тут только с крысами освоились и даже подружились. Грустно расставаться. — Кажется, я все-таки прикажу твой язык отрезать, — альфа присаживается рядом, тянет руку к лицу омеги и замечает, как испуганно дергается Мин назад. Но Ким не отступает, обхватывает ладонью лицо и приближает к себе. — Хотя нет, я погорячился, этот язык умеет много чего другого, кроме того, чтобы язвить в ответ. — Ким касается губами зажатых губ омеги, проводит по ним языком, настойчиво давит и заставляет раскрыть рот. Проводит языком по деснам, целует глубоко и долго. — Не хочешь узнать, что за вторая хорошая новость? — говорит альфа, отстраняясь от губ омеги. Мин молчит. Смотрит насуплено, наматывает цепь на руке и молчит. — Ладно, я и так скажу. Я позволю тебе увидеть твою семью, — Ким смотрит, как меняется выражение лица Мина от не верящего, до радостного. Последнюю эмоцию омега усиленно пытается скрыть, но не получается. — Ты не врешь? Как? — с надеждой спрашивает Юнги и даже сам двигается к альфе, всматривается ему в глаза, пытаясь найти подвох. — Я серьезно. Я возьму тебя на прием в честь Дня Независимости через три дня. Вся твоя семья там будет, и даже, думаю, твои друзья тоже, — говорит альфа и хмуро смотрит на закованное в цепь запястье. Юнги сам пугается своей первой мысли после того, как альфа рассказывает новость. Хочется повиснуть на шее Намджуна и даже повизжать от радости. Одна мысль, что он наконец-то увидит семью, словно взрывает фейерверки в голове омеги. Но холодная реальность быстро приходит на смену эйфории. Мин понимает, что не может быть все так просто. — С чего такая доброта? Это часть какого-то плана? — с подозрением спрашивает омега и на коленях подползает еще ближе к Намджуну. Альфа молчит. Смотрит в глаза напротив, опускает взгляд на метку на чужой шее, возвращает его к глазам, медленно поднимает в улыбке уголки губ, но молчит. И Юнги все понимает. Мин чувствует, как волосы на затылке встают дыбом, и как стынет кровь в жилах от извращенности и кошмарности мысли, которая словно неоновая вывеска начинает мигать в его голове. — Ты… Ты хочешь меня унизить, — шепотом, потому что сил сказать в голос уже нет. Потому что Намджун одним только взглядом подтверждает все подозрения и реальность кошмара омеги. — Не тебя, малыш, — альфа снова притягивает Юнги к себе. Мин даже не сопротивляется. Он как тряпичная кукла в руках альфы. Смотрит своими бездонными глазами в черный омут напротив, не верит, не хочет верить. Намджун видит, как затухает тот маленький огонек надежды, вспыхнувший в глазах Юнги буквально на пару секунд. Видит, как на смену ему приходит не агрессия, к которой от этой омеги альфа привык, а горечь. Переворачивающая душу, отравляющая кровь в венах горечь. Намджуну кажется, что он начинает себя ненавидеть. И такое с альфой впервые. Потухший взгляд словно придавливает к земле, перекрывает доступ кислорода в легкие. Хочется скрыться от этого взгляда. Исчезнуть. Лишь бы Юнги не смотрел так. Пусть лучше матерится, ругается, пусть хоть с кулаками набросится, но не смотрит так. Ким не может вынести этого взгляда, отворачивается и встает на ноги. Мин притягивает колени к груди, обхватывает их руками и молчит. Говорить нет смысла. Драться и сопротивляться тоже. Умолять Юнги тоже не будет. Уже умолял. Ни разу не помогло. Юнги проглатывает застрявший в горле комок обиды, злости, безысходности, кладет голову на колени и прикрывает глаза. — У тебя три дня, чтобы привести себя в порядок, — Ким прочищает горло, старается говорить строго и медленно идет к двери. — Сопротивляться и пытаться убегать не стоит. Ты пробудешь там пару часов, мило поулыбаешься гостям своего отца и уйдешь. — Как кто? — Юнги не выдерживает и поднимает взгляд на альфу. — Как кто я буду на этом приеме? Ты ведь не со мной пойдешь на него. Давай, добей, скажи до конца. — Ты прав, я поеду туда со своим омегой. А ты… — Намджун задумывается на пару секунд. — Будешь просто почетным гостем Мин Дэ Чжуна. — Как твоя подстилка, — Юнги чувствует, что он на грани истерики. — Помеченная тобой и отвергнутая тобой же омега. Твоя подстилка. Сын президента страны… — Мин еле подбирает слова. — Даже не любовник… даже не… не знаю, кто… — Юнги замолкает, растерянно смотрит по сторонам, не может найти правильное слово. Внутри бушует ураган эмоций, он не может даже оформить мысль, но за него ее оформляет альфа: — Как шлюха. Так будут думать все гости твоего отца, вся твоя семья, твои друзья. Ты не виноват, малыш. Виноват твой отец, ну и обстоятельства. Ты просто родился не в той семье, — Ким забивает последний гвоздь в крышку гроба омеги и выходит за дверь. Юнги не в силах даже поднять голову или просто поменять позу. Он сидит, словно придавленный тяжелым грузом к земле, и даже дышит через раз. Отец этого не переживет. Сын президента страны — помеченная омега, от которого отказались. Эта мысль полосует внутренности, кромсает и размазывает по стенке. Мин сворачивается клубочком на матрасе, поджимает колени к груди, прикрывает глаза и зовет. Зовет прячущихся в темных углах подвала монстров. Обещает им не сопротивляться и отдать себя всего. Пусть только прекратят его жалкое существование, пусть сожрут, раскрасят его кровью эти серые стены, разорвут на части, но Юнги больше не будет звать. Больше никогда он не будет звать монстра с красными глазами себе на помощь. Даже во сне. Даже если страх и ужас будут вымораживать внутренности, ползти по его телу к горлу, ломать, душить, кромсать. Больше никогда. Его монстр официально отказался от него.