***
Страшно. Очень. Страх парализует тело, не дает двинуться, сделать шаг. Придавливает к половицам, которые, Юнги уверен, будут залиты его же кровью в самое ближайшее время. Страшно не от того, что умрет. Нет. Смерть была бы избавлением. Вся эта никчемная, никому не нужная жизнь уже бы закончилась, и, может быть, именно там, в сырой земле, Юнги нашел бы долгожданный покой. Может быть, наконец-то, все бы и закончилось. Смерть давно перестала казаться ему чем-то ужасным. Теперь она скорее друг, любовник, отец — все те, кого в реальности у Юнги не было. Она следует за ним по пятам с того самого момента, как они встретились с Намджуном. Она в черных глазах, в которых Мин позволил себе утонуть. Смерть — это Ким Намджун, а чего тогда ее бояться. И Мин не боится. Он боится другого. Боится смотреть на своего-не-своего альфу. Боится слов, которые он услышит до того, как ему отсекут голову, боится увидеть на дне черных зрачков ненависть, ранее невиданную, и разочарование. Он не выдержит тяжесть этого взгляда. Мин прикладывает ладонь к груди, чувствует бешеное биение своего сердца и не понимает. Не понимает, почему все еще жив, почему этот сгусток крови внутри все еще бьется. После всего, что было. После всего, что оно пережило. «Какое же наглое, какое же упертое. Как же отчаянно цепляется за жизнь», — думает омега. Почему оно не замолчит раз и навсегда? Мин открывает дверь и, выйдя в коридор, снова к ней прислоняется. Юнги прикрывает глаза, но голова Хесына никуда не исчезает, ее образ словно вытатуирован на веках омеги. Мин собирается с мыслями и, еле передвигая ноги, идет к лестнице. Так же тяжело, словно ноги налиты свинцом, он спускается вниз, где, открыв входную дверь, оказывается лицом к лицу с Кайлом. — Прости, но тебя запрещено выпускать из особняка, — Кайл не понимает, почему, и не знает, что вообще случилось, учитывая, что омега с момента заселения здесь был абсолютно свободен в передвижениях. Просто позвонил помощник Намджуна и строго-настрого запретил выпускать Мина. «Опоздал», — думает омега и все равно обходит альфу, и выходит во двор. Лучше так, чем вернуться в дом с «головой». Flashback По указанию Намджуна его люди один за другим проверяли всех: как региональных представителей картеля, так и весь офис Kim Construction. Именно в ходе этой проверки и выяснилось насчет Хесына. Сперва глава службы безопасности Кима поручил строго проверить всех новых работников компании. Из шести человек двое оказались с поддельными документами. Первого сразу отмели: документы были подделаны, чтобы изменить возраст, а вот Хесын показался интересной кандидатурой. Оказалось, что его зовут вовсе не Хесын, и парень работал до этого пять лет в полиции, а потом неофициально перешел в штат СНБ. Сомнений не оставалось, осталось просто выбить признание. Его уже выбивал сам главный. Как только Намджуну доложили о стукаче, альфа, бросив все дела, приехал на завод, где его люди уже начали вытаскивать из беты признание. Киму было плевать на Хесына, все, что его интересовало — это на кого именно он работал. Бете надо отдать должное: он держался и молчал, правда, до того момента, как в его ногу один за другим стали забивать гвозди. Потом уже, еле шевеля изуродованными конечностями, Хесын просил его помиловать и клялся рассказать все, как есть. Намджун только усмехался, курил свою сигару, облокотившись на внедорожник, и кивал. И Хесын сказал. Все, как есть. Что работает на президента и министра, и что до сих пор успел им передать. Альфу уже не интересовали подробности, главное, понятно, кто стоит за всем этим. Намджун приказал убить бету и послать тело Чжуну. Хесын, услышав приказ, долго кричал и возмущался, что ему обещали помилование. «Я тебе ничего не обещал», — коротко кинул ему Ким и пошел к своей машине, и вот тогда случилось непоправимое. То, чего Ким не ожидал вообще. Он мог бы поверить во что угодно, даже в то, что Техен когда-то бросит убивать и займется садоводством, но только не в это. «Мин Юнги» кричал за его спиной бета, и альфа моментально среагировал на такое дорогое сердцу имя. Остановился. Повернулся и пошел обратно. Намджун встал напротив корчившегося на земле от боли и истекающего кровью беты и переспросил: — Что «Юнги»? Причем тут Юнги? — Это он, — дарит альфе кровавую улыбку бета. — Это он доставал всю инфу и передавал мне. Я не хочу умирать один, твоя шлюха умрет со мной. Хесын издает звуки похожие на смех, смотрит на альфу безумным взглядом и затыкается навсегда, когда Ким, взяв переданный ему охраной кинжал, отсекает ему голову. Альфа идет обратно к машине, на ходу заворачивает рукава до этого белоснежной рубашки, а сейчас заляпанной уродливыми красными пятнами, садится за руль, но мотор не заводит. Монстр внутри одним рывком срывает все цепи. Бьется о грудную клетку, грозится разодрать внутренности хозяина и вырваться на свободу. Предательство. Монстр не прощает предательства. За предательство отвечают кровью, и монстр ее требует. Воет, скребется острыми когтями и требует. Намджун ничего не чувствует, кроме крови. Все перед глазами окрашивается в красный. Запах крови забивается в ноздри, раздраконивает чудовище. Ким чувствует влажность на ладонях, поднимает руки к лицу и смотрит. Они в крови. Она настолько густая и осязаемая, что альфа смотрит на свои руки и не видит там даже каплю крови Хесына, он видит, как абсолютно чистые руки обволакивает, покрывает кровь омеги. Омеги, который пахнет вишней, который смог растопить годами взращиваемый ледник внутри альфы. Омеги, который обвел его вокруг пальца. Ким закрывает руками лицо и рычит от беспомощности, от злости. Все встало на свои места. Вот откуда эта резкая покорность, это послушание, эти очаровательные улыбки и желание быть ближе. Юнги играл с ним, вошел в доверие, а альфа, как какой-то пацан, повелся на это, на эти губы, шепчущие нежности. «Какой пиздец, — думает Намджун. — Как же я мог так проебаться. Сука. Подлая, лживая дрянь. Тварь. Достойный представитель своего семейства. Гнилая кровь. Почему? Почему ты это сделал? Неужели у тебя настолько не работает чувство самосохранения, или ты рассчитывал выйти сухим из воды? Откуда такая уверенность? Что ты вообще натворил?» — Намджун задыхается. Выходит из машины, пытается надышаться. Что есть силы бьет кулаком об стену, раздирает костяшки в мясо, но даже его собственная кровь не покрывает ту, другую. Чужую и настолько родную, ту, которая так прекрасно пахнет, и которая уже давно смешалась с собственной, слилась и стала единой. Альфа звонит Техену и требует встречу. Техен приезжает через минут двадцать. К тому времени Ким уже почти берет себя в руки. Успокаивает дыхание, приводит в порядок мысли и всю энергию направляет на удержание монстра. — Я не знаю, что сказать… Я впервые с таким сталкиваюсь, — Техен стоит напротив друга, прислонившись к своей машине. — Не надо ничего говорить. Действуй. Нужно до конца всех проверить. Я не знаю, что за дела он еще наворотил. С Чжуном я лично разберусь, немного поменяем планы, — Намджун нервно курит. — А Юнги? Он же у тебя? Я могу это сделать, если ты… если тебе тяжело, — Техен сам не верит в то, что говорит. Техен вообще теряется: все, что касается Юнги, касается и Чонгука, и от мысли, что будет с его омегой, когда он узнает, неприятно жжет сердце. — Я сам. Я сам его убью, — альфа поворачивается и идет к бентли. Техен нервно ерошит волосы, достает мобильник и звонит своим. End of Flashback***
Юнги нервно нарезает круги по двору, судорожно перебирает номера на мобильном, но не знает, кому звонить, у кого просить помощи. Не у кого. Убирает телефон в карман и замечает, как бесшумно расходятся ворота во двор особняка. Мин идет в сторону ворот, стараясь не привлекать к себе лишнее внимание. Краем глаза он замечает направляющуюся к нему охрану, но шага не сбавляет. Мин только прибавляет шаг и уже почти срывается на бег, как прямо напротив него, перекрывая доступ во двор следующим за ним внедорожникам, тормозит хорошо знакомый омеге бентли. Мин еле успевает отскочить от чуть не задевшего его капота и застывает, впиваясь взглядом в тонированное стекло, абсолютно уверенный в том, кто сидит за рулем. Дверь со стороны водителя открывается, и Мин только убеждается в своих подозрениях и пятится назад. Намджун одет в темно-синюю рубашку, ворот открыт, рукава закатаны, волосы альфы взъерошены, и всем своим видом он напоминает омеге сорвавшегося с цепи монстра. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Один мысленно просит о быстрой смерти, а второй пытается унять бушующего внутри зверя. Но не получается. Альфа в два шага оказывается напротив омеги и, не говоря ни слова, наотмашь бьет парня по лицу. Мин вскрикивает, закрывает ладонью место удара и еле удерживает равновесие, чтобы не упасть. — Ну что, сука, доигрался? — от одного голоса Кима кожу омеги покрывает липкий, растекающийся по коже животный страх. Намджун снова бьет. И снова по лицу. Разбивает губу омеги, вытирает о свои брюки кровь с ладони. — Почему молчишь? — альфа хватает омегу за ворот футболки и притягивает к себе. — Понравился мой подарок? — шипит он в окровавленные губы. — Я щедрый, я тебе еще много таких подарков сделаю, выбирать буду твои самые любимые экземпляры. Вот только ты, тварь, их не увидишь! — срывается на крик альфа и что есть силы швыряет Юнги в сторону машины. Омега отлетает к бентли и больно бьется о дверь, сползает на бетон, оставляя на машине глубокую вмятину. Но вся боль от удара тускнеет на фоне сильного спазма, скрутившего живот. Юнги, сгорбившись, сидит на земле, обнимает себя и чувствует, как тянет внизу живота. Намджун подходит ближе, обхватывает его горло рукой и поднимает вверх. Прислоняет к автомобилю и с силой сжимает горло: — Ты серьезно думал, что останешься в тени? Идиотом меня выставить хотел? Чего молчишь? Дар речи потерял? Мин цепляется пальцами за держащую его руку, пытается отодрать ее от себя, но ничего не выходит. Альфа впивается мертвой хваткой и, видно, ставит себе цель задушить омегу. Юнги продолжает цепляться за альфу, даже отдирает пуговицу на его рубашке, но Ким не отпускает. Сильнее сдавливает пальцы на чужом горле, смотрит так, что Юнги кажется, что Ким одним только взглядом высасывает из него жизнь. Мин только хрипит, пытается поймать ртом кислород и с ужасом замечает, как мокнет внутренняя сторона бедра. Юнги, так и повиснув в руках альфы, кое-как заводит руку за спину и, не отрывая взгляда от Намджуна, проводит по джинсам, поднимает руку к лицу и видит на ней следы крови. Намджун тоже видит. Ослабляет хватку, потом вовсе отпускает горло омеги, рывком разворачивает его к себе спиной и просовывает руку в черные скинни-джинсы. Рука альфы в крови, он несколько секунд смотрит на нее, на омегу, и в его глазах миллион вопросов, ни на один из которых Юнги не готов ответить. — Что за хуйня? — зло спрашивает альфа и чувствует, как зверь внутри резко затыкается, забивается в угол и скулит. Скулит так, что Киму кажется, что у него лопнет голова, он прикрывает ладонями уши, отшатывается назад, но унять истошный вопль, если он у тебя внутри, невозможно. Юнги молчит. Сползает на землю и чувствует, как темнеет перед глазами. Следующее, что помнит омега, это как его голова бьется о бетон.***
Намджун стоит в палате, прислонившись к стене, и смотрит на еще не пришедшего в себя омегу. Альфа думал, что хуже уже не будет. Куда хуже, когда ты полюбил сына своего врага, когда он вроде стал твоим, а потом вонзил тебе нож в спину. Но оказалось, может быть и хуже. Намджун убил собственного ребенка. Он понял это еще в машине, когда на всех скоростях мчался в больницу. Понял, что произошло непоправимое, что потерял что-то важное. Монстр только подтверждал его догадки, задыхался, поскуливал, на лоскутки изодрал себе морду и лежал в лужице собственной крови. Выкидыш. Это слово било по вискам, оглушало, стирало все причины, цели, принципы. Юнги был беременным. Намджун убил ребенка. Альфа глухо стонет, обхватывает ладонями лицо и несколько раз бьется затылком о стену, словно это может что-то поменять, словно все можно вернуть. А возвращать-то и нечего. Намджун никогда не хотел детей. Но это Юнги. Юнги носил его ребенка. От этой мысли хочется выть. Омега не дал ему права выбора. Не намекнул даже. Намджун говорил про аборт, говорил про наказание, но нет. Он бы его оставил. Берег бы, как самое дорогое, и любил бы, всю свою нерастраченную любовь, и ту любовь, которую не заслужил Мин Юнги — Намджун отдал бы этому ребенку. Но теперь его нет. Они убили его. Юнги молчанием, а Ким — силой. Альфа понимает, что ребенок был бы просто инструментом. Поэтому, видимо, он и был запланирован. А в том, что он запланирован, Ким уверен. Намджун ненавидит Юнги за предательство, а сейчас он еще больше ненавидит его за ребенка. Хотя, куда больше. Одной ненавистью Кима можно было бы развязать войну и стереть с лица Земли целую нацию. На всех бы хватило. Юнги приходит в себя в больничной палате, и первый, кого он видит — это Намджун. «Значит, не закончилось. Значит, я все еще жив», — с горечью думает омега и, с трудом приподнявшись, садится на кушетку. Альфа стоит у стены, сложив руки на груди, и смотрит на омегу абсолютно пустым взглядом. Но в отличие от Намджуна в особняке, в этом что-то не так. И Юнги это замечает. Нет той агрессии и злости в глазах, скорее усталость. Огромная нечеловеческая усталость. Альфа будто придавлен к полу каким-то нереальным для человека весом. Мин тянется к стакану с водой на тумбочке и залпом осушает. Раны на губах затянулись корочкой, и стоило ими подвигать, как та снова открылась и стала кровоточить. — Пока ты отходил от наркоза, я думал. Я долго думал, и знаешь что? Блестяще, — говорит альфа бесцветным голосом и хлопает в ладоши. — Залететь, чтобы в случае того, если я тебя раскрою, шантажировать меня ребенком. Отлично сыграл, жаль не до конца. Но ты все равно умница, ты смог заставить меня же его убить. Я преклоняюсь перед твоим умом. Серьезно. Я, считай, в тебя влюбился, представь? — продолжает он и смотрит в упор. Омега от этого взгляда ежится. — Я думал снять твоего отца с трона безболезненным способом. На инаугурации сделать переворот. Не убивать из-за тебя, урода. Думал, что ты не переживешь, дрянь. — Я так не хотел, — еле выговаривает слова Юнги. — Не хотел? — альфа делает шаг вперед. — Ребенком меня шантажировать собрался? Его жизнью? — Я не хочу от тебя детей! Я вообще от тебя ничего не хочу! — Мин не сдерживается, переходит на судорожные рыдания и размазывает по лицу слезы, смешавшиеся с кровью. — Ну, конечно, не хочешь. Ты заигрался, малыш. Все твои приемы и замашки я уже изучил. Ты самая лживая дрянь из всех, которых я встречал. Ты поставил на кон жизнь ребенка! Моего ребенка! Сейчас мне даже кажется, что ты хуже своего братца, и, может, это он здесь жертва, а не ты! — срывается на крик Ким. Юнги уже рыдает в голос, не в силах слышать эти слова. Рыдает от осознания того, что он потерял ребенка. И пусть омега сам собирался на аборт. И пусть тому не суждено было жить. Но все равно больно. Мин обхватывает свой живот, обнимает сам себя и воет. Истошно, как потерявший самое дорогое, что у него было в жизни. Плачет уродливо и не сдерживаясь. Только судорожно двигает губами и повторяет: «мой малыш». А Намджун только добивает. Смотрит на жалкого, растекающегося по кушетке в поисках непонятно чего омеги, и хочет сделать больнее. Ему хочется упиться его болью в надежде, что своя отступит, своя отойдет. Каждое слово Намджуна больно бьет. Юнги и так еле дышит, еле держится, чтобы не осыпаться, а альфа только добивает. Лучше бы уже пустил пулю в лоб, и все бы закончилось, терпеть это — нет сил. — Я не хотел так, я хотел этого ребенка, но я был записан на аборт. Я бы никогда не воспользовался им, — кричит Юнги и обхватывает руками голову. — Заткнись! — Намджун подходит вплотную, омега машинально дергается назад. — Не говори ничего. Ты свою роль сыграл. Свое дело сделал. А теперь моя очередь. Я думал окрасить твоей кровью двор особняка, а останки скормить моим псам. Но знаешь, нет. Ты достойный противник, было бы неправильно с моей стороны так тебе отвечать. Ты заставил меня убить моего ребенка. Ты убил моих людей. Лишил меня крупной партии героина. Поставил под угрозу всю мою империю, моего брата. Твоя смерть — это избавление. Я не позволю этому случиться, — альфа протягивает руку и больно давит на ранки на губах омеги. — Я искупаю тебя в крови. Не в твоей. А в крови тех, кого ты любишь. Ты будешь жить с мыслью, что убил своего ребенка. Ты останешься один в этом мире, и я тебе в этом помогу, — Намджун хватает омегу за локоть и рывком тянет к себе, тащит слабого, все еще не пришедшего в себя парня к выходу из больницы и пихает в машину. Юнги плохо, то ли от выкидыша, то ли от наркоза, от которого еще до конца не отошел, он сам не знает. Вокруг один мрак. Альфа давит до упора на газ, куда-то мчится, но Мину уже все равно. Он плохо слышит, не реагирует на цвета вокруг и почти ничего не чувствует. Кроме страха. Он видит этот мрак, он даже ногами забирается на сиденье бентли и вжимается в спинку. На улице два часа дня. Но Юнги видит ночь. Темнота подбирается ближе, лижет голые пятки, и Мин собирает ноги под себя. Но она не останавливается, все ползет к нему. Ползет, и Юнги кричит. Он думает, что кричит, на самом деле он просто судорожно ловит ртом воздух и хрипит. Намджун всю дорогу молчит. Видит, что омега на грани срыва, но не реагирует. — Ты сам себя наказал. Самое большое наказание ты уже получил, — говорит ему альфа и выруливает на знакомую омеге улицу. Мин раскрывает веки и понимает, что тот привез его домой. Туда, где Мин вырос. Кортеж Намджуна бесцеремонно въезжает во двор президента и разносит шлагбаум. Ким выходит из авто и, схватив Мина за локоть, тащит его внутрь. Выбежавшая к гостям охрана не смеет шевельнуться под прицелами людей картеля. Волоча за собой омегу, Ким открывает дверь и входит. — Надо же, вся семья в сборе! — театрально восклицает альфа и с силой тянет на себя дернувшуюся в сторону омегу. Чжун и семья сидят на диване и пьют кофе, когда президент решает встать и посмотреть, что за шум на дворе, но не успевает. Намджун уже на пороге. — Ничего не потеряли, господин президент? — издевательски тянет альфа и швыряет под ноги Чжуну Юнги. — А то я тут подобрал одного. Утверждает, что ваш. Юнги видит выражение шока и ужаса на лице папы и брата, а на Чжуна глаз поднять не смеет. Он даже на ноги встать не сможет, если ему не подадут руку. Живот скручивают спазмы, словно лишний раз напоминая, насколько там сейчас «пусто». Омега сгибается, весь собирается и часто дышит, пытаясь унять боль. — Что здесь происходит? — первым в себя приходит Чжун. Подходит к Юнги, протягивает ему руку, но омега не подает свою в ответ, дергается назад и кричит: — Не трогай меня. Не прикасайся! Намджун неосознанно делает шаг вперед с все еще не отпускающим, тупо ноющим в груди чувством защитить, но замирает и переключает внимание на президента. — Что ты с ним сделал? — уже рычит Чжун и идет на Кима. Намджун зарывается пятерней в волосы, громко смеется и сам делает шаг к президенту: — Ничего такого страшного. Попользовался и вернул. Мне жаль, что ваш план не сработал, а в услугах этой шлюхи более не нуждаюсь, — Намджун с отвращением на лице смотрит на сгорбившуюся на полу фигуру и идет к двери. — Да, чуть не забыл, — альфа снова поворачивается к президенту. — Первого числа ты выступишь по национальному телевидению и заявишь о своей отставке. Иначе, — альфа подходит вплотную к президенту, — ты умрешь. Вы все умрете. Я объявлю войну. Хватит с меня игр. Единственное твое оружие дало осечку и не сработало, — усмехается альфа и кивает в сторону Юнги. Чжун замахивается и бьет Намджуна по лицу, альфа только усмехается, стирает выступившую на губе кровь и идет на выход. Чжун, схватившись за сердце, оседает на пол. Стоит Намджуну выйти за дверь, Ши Хек подбегает к мужу и кричит Джину вызвать скорую. Чжун от скорой отмахивается и, опираясь на супруга, подходит к Мину. Юнги так и сидит на полу, обхватив себя поперек живота, и делает неудачную попытку встать. — Все-таки вызови скорую, — кричит Джину уже отец и садится на пол напротив сына. — Что у тебя болит? Он бил тебя? — президент осторожно гладит сына по лицу и не знает, как вообще себя вести с собственным ребенком. — Мне плохо. Мне очень плохо, — снова срывается на рыдания Мин и позволяет отцу прижать к груди свою голову. Джин демонстративно покидает гостиную и уходит к себе. Ши Хек приносит воды Мину и отходит к дивану. Чжун так и сидит на полу рядом с Юнги до приезда врача. Врач долго разговаривает с омегой, прописывает обезболивающие, успокоительные и укладывает в его комнату спать. — Ему нужен покой, — говорит уже потом врач Чжуну. — Он перенес огромный стресс. После того, как здоровье поправится, лучше еще оказать ему специализированную помощь. Парень только что пережил выкидыш. Притом, видно, не только его. Не каждая омега может сама с этим справиться. Чжун несколько секунд удивленно смотрит на врача, потом провожает его до двери и возвращается к капающему себе в воду успокоительное Ши Хеку. — Я не хочу говорить об этом, — говорит тот, выпивает воду и морщится. — Я тоже, — отвечает президент и устало опускается на диван.***
— Как ты смеешь? — Чонгук так и застывает с чашкой, в которую собирался налить кофе. Техен стоит невдалеке, облокотившись на шкафчики, и смотрит на омегу. — Смею! Он предал нас! Я не пущу тебя к нему, даже если придется привязать! — Техен говорит именно тем тоном, когда Чон знает, что лучше не спорить. Но только не в этот раз. Омега отшвыривает чашку в сторону и вплотную подходит к альфе. — Ты серьезно думаешь, что я послушаюсь? — шипит он в лицо альфе. — Мне плевать на все, что он сделал или не сделал. Я уверен, что он не виновен! И он мой друг! Он был у меня раньше, чем ты! Ты не имеешь права! — кричит омега. Техен перехватывает Чонгука поперек, поворачивает к шкафчикам и вжимает в них. — Мы из-за него чуть все не потеряли. Намджун проявил милосердие и не убил его! Я бы ему голову отрубил! — альфа срывается, искренне не понимая, почему Чон этого не принимает и считает поведение Юнги нормальным. — И мне? — вдруг спокойно спрашивает Чонгук, смотря в глаза напротив. — И мне бы ты голову отрубил, будь я на его месте? Техен ошарашенно смотрит на омегу и отвечает, не думая: — Да. Сразу же. А потом пустил бы пулю себе в висок, — Техен проводит ладонью по волосам Чона и притягивает его к себе. — Прости, малыш, тебе запрещено видеться или говорить с ним. Чонгук вырывается из объятий и отходит. Альфа же идет к окну и прислоняется к стеклу лбом. — Чонгук, он плохой. Я знаю, что ты не поверишь в это, он ведь твой друг. Но он забеременел, хотел шантажировать Намджуна ребенком, но вот только ребенка он потерял. Он оказался очень подлым, — Ким вновь возвращается к шокированному омеге. — Если бы его план удался, то я бы или сел за решетку, или был бы мертв. — Юнги ждал ребенка? — Чонгук проходит к столу и устало опускается на стул. — Господи, какой же я плохой друг. Я ведь не знал даже. — Почему ты настолько слеп? — Ким снова выходит из себя. — Ты опять винишь себя и жалеешь его! Зачем по-твоему ему еще ребенок? Как вообще можно заводить ребенка с главой картеля и с человеком, который погряз в преступном мире! Неужели для того чтобы жить долго и счастливо? Нет! Чтобы использовать его в своих целях! — А ты сам? Ты бы не хотел ребенка? Того, кто продолжит твое дело? Наследника, в конце концов? — спрашивает его омега. — При чем тут я! — злится альфа, но смягчается, увидев потерянный вид омеги. — Мы же не ждем ребенка? — вдруг испуганно спрашивает он. — Нет, — слишком резко отвечает Чон. — И, походу, никогда ждать и не будем, — уже грустно добавляет он. Техен садится рядом, кладет голову на плечо парня и сжимает под столом его ладонь. — Не ходи к нему и не звони. Умоляю тебя. Я не хочу применять насилие и сажать тебя в клетку, но подпускать тебя к нему я не хочу больше. И еще, я боюсь, вдруг Намджун будет и тебя в чем-то подозревать. Пожалуйста, хотя бы один раз послушайся меня. — Ага, — говорит омега и, встав, идет к холодильнику за водой. Техен не остается. Картель стоит на пороге войны, и у альфы слишком много дел. Чонгук провожает его до двери, подставляет щеку для поцелуя, сам в ответ не целует. Стоит только автомобилю Техена отъехать, Чонгук сразу же бежит с балкона обратно в дом, наспех одевается, берет ключи от машины и идет на выход. Вот только открыв дверь, он сталкивается с двумя громилами. — Сукин сын, Ким Техен! — кричит омега на весь подъезд и возвращается внутрь. «Прости, маленький, но твоя безопасность мне важнее всего, а твои истерики я как-нибудь переживу», — думает Техен, выруливая на дорогу к клубу, где его ждет друг.***
— Как ты? — Техен знает, что вопрос не к месту, но спросить надо. Альфа опускается на диван напротив друга в абсолютно пустом Pacifico. — Не знаю, — честно отвечает Намджун и вновь прикладывается к бокалу, словно янтарного цвета жидкость способна заглушить боль. Словно вообще что-то в этом мире на это способно. Прожить столько лет, успешно править целой страной, столькими людьми, и быть не в силах управлять собственным сердцем, желаниями и своим же монстром. Намджун не жив будто. На автомате выполняет пару дел, отвечает на звонки, сидит и пьет виски, вроде с виду все как всегда. Но внутри зияющая бездонная дыра, по краям которой висят куски плоти. Потому что нутро разворотило, как после чудовищного взрыва, разнесло на куски. Намджун потерял в один день все, чем и так не обладал. Но почему же тогда так херово? Будто Намджун стоит над обрывом, и впереди бездонная темнота. Остается только сделать шаг. Дальше ничего нет. Ни завтра, ни послезавтра. Будто Намджун кончился. Умер. В тот день, когда узнал про Юнги от Хесына. Когда сам убил своего так и не родившегося ребенка. Когда смотрел в эти полные лжи глаза. Хотя нет, скорее он умер в ту ночь в этом же клубе, когда столкнулся с безумно красивым омегой, перевернувшим всю его жизнь. А сейчас ничего нет. Ему принадлежит весь мир и ничего. На деле оказалось, что мир этот и не нужен. Оказалось, что ничего не нужно, кроме этих шепчущих ложь губ. Кроме этого вечно вздернутого носика. У Намджуна больше ничего нет, как и желания идти дальше. Он прикрывает глаза, откидывается на спинку дивана и слушает. Впервые альфа так внимательно слушает своего монстра. Слушает, как воет зверь внутри и харкает кровью, и где-то ему завидует, потому что он хоть может выразить свои чувства. Облегчить свою боль стонами и кровью. Намджун не может. Запирает ее внутри и давит, показывает всем вокруг, что все нормально. Но нихуя не нормально. Мин Юнги плюнул в душу, оставил после себя руины и ушел. И альфе впервые не хочется ничего. Просто сидеть здесь, слушать эту тихую ненавязчивую музыку и упиваться своей болью. Она острая, кромсает, сжимает, рвет, доводит до исступления, и у Намджуна больше нет сил с ней бороться. Образ Юнги не исчезает. Сутки Намджун прокручивает в голове его лицо, жесты, разговоры, и, господи, он его не отпускает. Его улыбка, его, пусть и фальшивая, но улыбка. Его нежные прикосновения и эти слова, даже когда он кричал о ненависти… Любое слово Юнги сейчас проигрывается в голове альфы, как заезженная пластинка, и он снова и снова ее крутит и делает себе больно. Сжигает сам себя дотла. Это его личная пытка. Это его личное наказание — жизнь без Мин Юнги. И сколько бы ни был виноват омега, эту вину можно поделить на двоих. И альфа это знает. Так же, как и знает, что он должен оправиться, довести дело до конца и вернуть на место свое уже атрофированное сердце. Так обжечься холодом в самый жаркий месяц в году — какая ирония. Техен молчит. Он все понимает. Он выполняет ритуал, положенный истинным друзьям. Он пьет с Намджуном виски и молчит.***
Уже неделя, как Юнги не встает с постели, не ест и вообще не реагирует на окружающий мир. Иногда заходит Чжун, пытается вывести его на разговор или хотя бы вызвать хоть какую-то реакцию. Мин не отвечает. Лежит, смотрит на потолок и молчит. Даже Джин заходит один раз. Долго говорит о своей ненависти к брату, и о том, какая он лживая дрянь. Но Мин все равно не слушает. Омега уже почти сливается с постельным бельем: такой же бледный, прозрачный. Первые дни отец угрожал вызвать врачей и ставить питательные капельницы. Мин отца не слушает, все равно пищу не принимает и эмоций не выражает. Чжун угрозу выполняет, и омеге начинают ставить эти капельницы, но он даже не морщится, не сопротивляется. Ничего. Он просто лежит и смотрит на все невидящим взглядом. Мин на все молчит. Мин вроде живой, дышит, и даже глаза вечно открыты, но он не видит ничего и не слышит. Он сутками смотрит на белый потолок и видит там то, чего другим не дано увидеть. Он видит зеркало, два сплетенных обнаженных тела и монстра с красными глазами. Монстра в жизни Юнги больше нет. Не зовет, не ждет и не защищает. Живет отдельной жизнью. Снится все время, но не подходит. Просто сидит в углу темного помещения и скулит. Так истошно и так больно, что Мин просыпается покрытый холодным липким потом и кричит. В такие моменты прибегает Чжун. Долго гладит сына по голове, рассказывает сказки, которые омега любил в детстве, и так, пока он снова не отключится, и уходит. Если ночью омега кричит, то днем он плачет. Но об этом уже никто не знает. Юнги плачет внутри. Не истерит, не рыдает, а так тихо, забившись в угол, поскуливает и плачет. Оплакивает своего ребенка. Оплакивает свою погибшую любовь. Оплакивает свои несбывшиеся мечты и молит о смерти. Еле шевеля сухими губами, уставившись невидящим взглядом в потолок, молит Монстра о смерти.