***
— Юнги-я, пожалуйста, слезь с динозавра и перестань лупить этого мальчика по голове! — Чонгук сидит на скамеечке в детском развлекательном парке и уже минут пять пытается докричаться до сына. — Иди играть в чаепитие с мальчиками внизу! Господи, что ты за омега такая неправильная! — выкрикивает в сердцах Чон и больно прикусывает язык. Выражение «неправильная омега» вновь раскрыло так и не затянувшуюся рану в груди. Снова там кровоточит и пульсирует. Будто и не прошло пяти лет, будто время даже и не пытается лечить. Только вспарывает кожу, заливает внутрь горящую смолу и делает все больнее. С каждым прожитым днем, с каждой ночью, проведенной на пару с кошмарами. — Юнги, — уже устало тянет Чонгук. — Пошли домой уже. На сегодня твоих ран и ссадин достаточно, — ребенок не реагирует на папу и продолжает стучать пластиковой лопаткой по голове какого-то мальчика. — Ким Юнги! Клянусь, я лишу тебя десерта! — Чонгук поднимается со скамейки и идет к сыну. Стаскивает малыша с динозавра и, взяв на руки, идет к машине. — Обязательно должен был на отца быть похож! Только и знаешь, что тумаки всем раздавать. Так никто с тобой и дружить не будет, — выговаривает Чон сыну, пока несет его к ждущему на обочине автомобилю. — Мой папа лучший! — визжит ребенок и пытается сползти на землю. — Ага, лучший, — грустно подтверждает его слова Чонгук и пристегивает ребенка к детскому сиденью. Достает сок и, отдав малышу, садится на сиденье водителя. — Будем кататься! — кричит малыш. — Хорошо, покатаемся, только аккуратнее с соком, не пачкай машину, — Чон пристегивает ремень и выезжает. По дороге домой Чонгук забегает в маркет, покупает продукты и оплачивает коммунальные услуги. У омеги сегодня выходной, и как всегда по выходным, весь день он проводит с Юнги. В будние дни за ребенком смотрит няня. Чонгук работает администратором в небольшой кофейне в центре. Первые два года Чону было очень сложно устроиться, пришлось учить чужой язык, да и Юнги был младенцем, поэтому первое время омега жил на деньги, которые скопил на родине. Просить помощи у родителей был не вариант — Чонгук боялся, что Техен поднажмет на них и найдет его. Если вообще ищет. Сам Чон все время роется в интернете, внимательно читает новости, и сердце каждый раз замирает, стоит увидеть в информации, предоставленной поисковиком, такое родное и такое уже чужое имя. Техен жив, и это главное. Юнги никогда не встретится с отцом. Чонгук не позволит. А Техен никогда не узнает, что у него есть сын. Чон так и не успел ему сказать о беременности до войны, а потом уже сам не захотел. Чонгук принял это тяжелое решение пять лет назад, стоя напротив залитого кровью альфы. Залитого не чужой кровью, а кровью брата Чонгука, его друга, кровью того, чье имя сейчас носит его сын. Чонгук этого не простит. Никогда. Поэтому он и ушел тогда. Он знал, что носит под сердцем его ребенка, знал, что будет трудно, очень трудно, но ушел. Потому что такое не прощают. Потому что Ким Техен не просто убийца. Он убийца Мин Юнги. И сколько бы времени ни прошло, Чон скучает по другу. Он оплакивает его каждый день. Он даже назвал сына его именем и горько улыбается, замечая, насколько повадки малыша похожи на повадки того Юнги. Любимого, гордого, острого на язык парня, который через столько всего прошел, столько всего пережил, и все-таки дошел до своего предела. Юнги боролся со своими страхами и своим Монстром один на один. Не плакал, не умолял о пощаде и не просил помощи. До последнего стоял на ногах и рухнул на пол только от руки Ким Техена, так хладнокровно вонзившего нож в его горло и в сердце Чонгука. Чон нарезает овощи на кухне и, незаметно для малыша, утирает вновь выступившие слезы. Кажется, прошлое никогда не отпустит. Кажется, это будет повторяться изо дня в день так же, как и сейчас. Он будет вспоминать и будет плакать. Юнги носится по кухне с машинкой и путается под ногами. Омега не выдерживает и грубо кричит на сына, требуя прекратить. Юнги замирает и смотрит на папу с немым вопросом в глазах. Чонгук оседает на пол, притягивает сына к себе и прижимает к груди. — Прости, малыш, я не на тебя злился, — говорит Чонгук и гладит ребенка по голове. — Ты на папу злился? — бормочет Юнги и ладошками обхватывает лицо Чона. — Расскажи мне еще про него, ну пожалуйста, — просит Юнги, и Чонгук рассказывает. В сотый раз врет ребенку, как его отец работает в джунглях и защищает животных от браконьеров. Как он любит своего сына, но не может приехать к нему, так как тогда ведь животные погибнут. Рассказывает, незаметно для как всегда внимательно слушающего его Юнги утирает слезы и продолжает лгать. Потому что Юнги маленький для правды, да и вообще, такая правда ему не нужна.***
Президент выполнил угрозу. Нападение на картель произошло на следующий же день. То, что Чжун хотел представить как сюрприз, таковым не оказалось. Источники в правительстве уже доложили Намджуну о штурме. Альфа собрал людей и был готов к незваным гостям. Намджун лично контролировал и обеспечивал защиту своих стратегически важных объектов в столице, и частично следил за северными регионами. Остальные шесть регионов контролировал Техен. Ким выслал Техена из столицы и войну в центре решил вести лично сам. Техен должен был отвечать за безопасность источников дохода — плантаций — и людей на местах. Чжун понял, что поторопился, когда уже в первый же день Намджун сделал ход конем и перевернул все планы Ли, удалив Техена из центра и взяв все под личный контроль. Достать Техена сейчас казалось нереальным: никто точно не знал, из какого региона он ведет контроль. А поиски бы заняли слишком много времени. Так что план лишить Намджуна правой руки не сработал.***
Юнги узнал о войне только на следующий день после ее начала. Сперва омега удивился, не застав отца на семейном ужине, а потом еще больше удивился, когда охрана запретила ему покидать особняк. «Война» — коротко сказал ему на все это Ши Хек. Джин из комнаты так и не выходил, а Юнги к нему ни разу и не зашел. Ши Хек все время плакал и почти ничего не ел. Мину пришлось коротать дни под вишневым деревом в саду и ждать, когда это закончится. Омега много курил и постоянно смотрел новости. Он очень сильно переживал и боялся за отца, но в то же время он даже думать не хотел о том, что с Намджуном что-то случится. Патовая ситуация. Мин буквально разрывался на две части. Каждое утро, после пары часов сна, омега включал новости и ждал. Он все боялся, что услышит то, после чего уже не встанет. Когда «армия» Намджуна начала наступать, Мин дозвонился до отца, который с начала боевых действий так домой и не вернулся. Юнги просил Чжуна быть осторожным, умолял сесть за стол переговоров и отозвать армию. Но Чжун пообещал, что он эту битву выиграет и не сдастся. Юнги хотел даже поговорить с Намджуном, но, вспомнив тот ледяной тон и то выражение лица, когда Мин просил его за отца тогда в кабинете, он передумал. Намджун бы обозвал его попрошайкой и выгнал. Так что Юнги бросил идею позвонить альфе. Омега знал, что победа — это чья-то смерть, но искренне надеялся и верил, что альфы, оказавшись друг напротив друга, решат вопрос мирным путем. Мин надеялся на трезвый ум Чжуна и милосердие Намджуна. Особенно после того, что было. Особенно после всей той нежности, в которой Юнги буквально захлебывался в объятиях альфы. Тех коротких прикосновений и тех долгих поцелуев тогда, в то время, когда все было пусть и не хорошо, но нормально. С Намджуном у Юнги никогда не было хорошо. Но было плохо до разрывающей нутро боли. Омега харкал кровью от этой боли. И было прекрасно. Настолько, что Юнги буквально растворялся в этих ощущениях. Ни в чьих руках и ни с кем рядом он не чувствовал себя настолько хорошо и… правильно. Словно Мин Юнги создан, чтобы дышать и жить только рядом с Намджуном. Он любил и любит его, пусть и прикрывается маской ненависти. Он хотел даже родить ему ребенка, если бы тот позволил. Он хотел жить с ним, спать и просыпаться в объятиях Монстра. Хотел делить с ним одно дыхание на двоих. И Намджун пришел в тот отель. Спас омегу. Ничего лишнего не сказал, не язвил, не обижал, а напротив, снова посеял это крохотное семя надежды. Надежды на то, что все может быть хорошо. Позволил снова в это поверить. А теперь война. И Юнги надеется, что в ней не будет проигравших. Отец и Намджун — два самых главных мужчины в жизни омеги, и он не готов терять ни одного из них.***
Техен вернулся в столицу на пятый день боевых действий. Все силы противника были сконцентрированы в городе, и, оставив в регионе свое доверенное лицо, Техен ослушался Кима и все-таки приехал помочь. Население страны решило занять выжидающую позицию и в войну не вмешивалось. Если не считать некоторых, изображающих из себя героев альф, которые обычно погибают в первый же час боя. Главной целью Намджуна было здание президентской администрации, если бы он захватил его, то вышел бы победителем. Именно администрацию, где сейчас и сидел Чжун, охраняли сильнее всего. Число наемников катастрофически убывало. Как оказалось, Техен привез с собой еще людей с регионов, и по численности Чжун стал проигрывать так же, как и по вооружению. У Намджуна было самое современное оружие. Это потом, в ходе боевых действий, президент еще и выяснил, что большая часть вооружения, стоящая на счету минобороны, была перепродана Монстру, и в ходе боев это оружие постоянно всплывало. Потери у Кима были тоже большие. Особенно в живой силе. Территории он все так же держал под контролем. Основные бои шли на границах города и вокруг здания администрации. Те, кто по ротации переходил воевать в центр, рассказывали, что почва на границах была окрашена в красный. Правительственные войска не брали в плен. Убивали подряд, словно приказ буквально был «уничтожить». Намджун был в этом уверен. Милосердие картель тоже не проявлял, но в сдавшихся не стрелял. Метр за метром люди картеля продвинулись к самому центру, и правительство стало отступать. Многие сами побросали оружие, отказавшись воевать дальше за то, что уже казалось потерянным. Те, кто не сдался, сконцентрировались у администрации и до последнего защищали президента и его ближайших соратников. На восьмой день боевых действий администрация пала. Вся страна наблюдала за этим в прямом эфире, когда на крыше администрации спустили флаг. Намджун с Техеном буквально пошли на таран, и несмотря на то, что правительство уже вывело на улицы города тяжелую бронетехнику, заработать она не успела. Альфы прорвались в администрацию, и, следовательно, контроль над вооруженными силами автоматически перешел Намджуну.***
После сильного грохота, оповещающего о том, что в здание ворвались, Ли, до этого сидящий напротив президента, первым вскочил на ноги и выбежал в коридор, правда в следующую секунду альфа пал от руки Ким Техена. Тот воткнул нож ему прямо в сердце и, разок крутанув, выдернул. Ли не успел даже поднять руку с пистолетом, Техен вытер нож о свой пиджак, зашел в кабинет, двумя выстрелами уложив двух альф, охраняющих президента, встал в смиренную позу у двери. За ним прошел сам Намджун. — Не вижу, что вы рады мне, — усмехнулся Ким. Несмотря на вроде безупречный внешний вид, по нему было видно, что он так же, как и Чжун, не спит все эти ночи и сильно устал. — Значит, ты победил, — говорит Чжун и нервно сжимает в руке под столом пистолет. — Ну что, стоило это все жизни тех, кто положил свои головы, чтобы удовлетворить ваши амбиции? — Намджун проходит к столу и останавливается напротив президента. — Стоило ли это того, чтобы привлекать наемников? Я уверен, вы им не только деньги обещали. Что? Рискнули суверенитетом страны? Они у нас военную базу поставят? Это же смешно. Вы стольким рискнули, чтобы убрать меня и избавиться от гнета, чтобы попасть под зависимость от третьей стороны? Где логика? — срывается на крик Ким. — Что за глупый подход? Что ты, блять, натворил? — Ты, может, и выиграл эту битву, может, выиграешь и следующую, но долго этот народ терпеть не будет. Я сегодня проиграл, но найдется тот, кто остановит тебя. И жаль, я этого не увижу, — устало говорит Чжун. — Все кончено, господин президент. Отныне страной будет править мой человек. И вы мне работу подбросили, конечно, с этими наемниками. А вообще, я бы очень хотел, чтобы вы увидели моего человека на престоле, ведь нет ничего больнее, чем сидеть и смотреть на обломки своих грез, — усмехается альфа. — К твоему разочарованию, я этого не увижу, — говорит Чжун и, резко подняв пистолет, целится в альфу, но не успевает спустить курок, как получает пулю прямо в лоб. Даже Техен не успел среагировать. Намджун убирает пистолет обратно за пояс и, медленно повернувшись, идет к двери.***
Новости застали Юнги в его любимом саду. Омега сидел под деревом и даже немного задремал, когда его из царства Морфея вырвал истошный вопль Ши Хека. Мин сразу понял, что все кончилось. Юнги замер, не в силах сделать и шага. Он знает, что стоит войти в эту дверь, и ничто не будет как прежде. Он знает, что эти последние секунды в неведении — это счастье, но омега сбрасывает оцепенение и бежит на крик папы. Юнги застает его стоящим на коленях перед человеком в форме. Ши Хек вопит и все время повторяет имя отца. Тело вмиг немеет, отказывается подчиняться и слушаться. Юнги кажется, будто грудь перетянуло железными обручами — не вдохнуть, не выдохнуть. Хочется кричать, но крик застрял в горле, клокочет, не прорывается дальше. Словно вмиг все остановилось. Юнги будто в вакууме, но он не надежный вовсе. Даже тут, стоя за его стенками, он все равно знает правду. Знает, почему Ши Хека размазало по полу гостиной. Знает и отказывается принимать. «Не может быть», — шепчет одними губами Мин и, приложив нечеловеческие усилия, подходит к папе. Садится с ним рядом и не знает, что делать, что сказать, а главное, верить ли вообще. «Не может быть», — повторяет омега, обхватывает свои колени и прячет в них лицо. «Этого просто не может быть. Отец не умер. Он не может умереть. Так не бывает», — сам себе говорит Юнги и кусает руки. Но кажется, так бывает. И кажется, это правда, и пусть мозг Юнги эту правду не воспринимает, но отец умер. Отец убит. Правда впивается в кожу, рвет плоть на куски, кромсает омегу изнутри. Юнги резко сгибается, пытается вдохнуть, но будто давится своими же внутренностями. Захлебывается в собственной же крови. Юнги не плачет. Хочет. Очень. Может, немного бы отпустило, может, полегчало бы, да хоть дышать бы было легче. Но слезы высохли. Он просто сидит рядом с Ши Хеком, который то плачет, то смеется. У папы, кажется, помутился рассудок. Дом заполняют люди. Много людей: кто они, откуда они — уже не имеет значения. Они обходят сидящего на полу Мина, берут папу под руки и подводят к дивану. Кажется, вызывают врачей. Обрывками Юнги слышит что-то о теле: то ли его привезут, то ли увезут, Мин не соображает. Вроде ловит информацию извне, но не принимает. Снова запирается в вакууме. Пытается договориться со своей болью. Но не выходит. Она жестокая. Жизнь жестокая. Омегу не слушается собственное тело, что говорить о той силе, разносящей к чертям и превращающей в хаос нутро. Встает и с огромным усилием идет на кухню, выходит в сад, падает на колени перед деревом и, кажется, начинает понимать. Осознание того, что отец мертв, приходит медленно. Миллиметр за миллиметром пробирается под кожу. Реальность сперва окутывает, потом просачивается в поры, проходит внутрь, доходит до того самого пульсирующего сгустка и сжимает его со всей силы. Он честно пытается дышать, как рыба ловит ртом воздух. Не может. Юнги кажется, что в следующую секунду его разнесет так, что в живых никто не останется. Обнимает себя, пытается удержать. Ложится на сырую землю, бьет ее кулаками и отказывается отдавать ей отца. Он должен быть дома, должен пить чай, сидеть в гостиной и укоризненно качать головой, при виде рваных джинсов Юнги, а вместо этого его закопают. В эту сырую землю. Юнги не понимает, как такое может быть. Не понимает, насколько эгоистичными должны быть высшие силы, и насколько они слепые, что позволяют такому случиться. Как они могут молча смотреть на это? Как они могли такое допустить? Юнги кажется, что он кричит, требует ответы на свои вопросы, на самом деле Мин просто хрипит, комкает в руках грязь и пытается заверить себя, что это сон. Что он проснется. Совсем скоро. Но его не будят, сам он не просыпается. И спит вообще-то сейчас не он. Запах сырой после дождя земли забивается в легкие и словно доказывает, что это все реальность. Ненужная, мерзкая и черная реальность, которую Юнги отрицает. Мина зовут в дом. Что-то у него спрашивают, но он не может даже головы повернуть. Но его требуют, так как Ши Хек не в состоянии решать хоть какие-то вопросы. Мин вползает в особняк, усиленно притворяется, что слушает секретаря отца, но ничего из того, что тот говорит — ни про морг, ни про похороны — омега не понимает, скорее не пропускает в сознание. Ши Хек лежит на диване и будто спит, но глаза у него открыты. Ему вкололи успокоительное. Мин подходит к папе, берет в руки его ладонь и просит быть сильнее. Забавно, он просит кого-то быть сильнее, когда сам буквально расходится по швам, ходит, путаясь в своих ошметках, не может собрать себя воедино. Мину приходится поехать в морг с родственниками, как единственному из семьи, кто может стоять на ногах. Он даже не знает, сказали ли Джину. Что вообще там с Джином. Он просто кивает и следует к ждущей его машине. Уже в морге, смотря на бледное и так сильно любимое лицо, омега понимает, что нет, это точно не сон, и тут проснуться не вариант, можно скорее уснуть навсегда. Он слышит, как за спиной обсуждают смерть отца, слышит имя того, кто это сделал. Юнги и так знает. Он это знал еще в тот момент, когда Ши Хек закричал. Сомнений быть не могло. Намджун убил его отца. Но Юнги не чувствует ничего. Сейчас все его чувства сконцентрированы вокруг боли от утраты, он оплакивает своего отца. Он хочет помнить его живым, но теперь перед глазами только бледное лицо с дырой во лбу. Кажется, этот образ никогда не исчезнет, кажется, если Юнги и это переживет, то до конца своих дней он будет помнить Чжуна именно таким — мертвым. От этой мысли хочется сдохнуть. Но нет, Юнги не умирает, так же стоит в морге, терпеливо слушает, что ему говорят эти люди, просто делающие свою работу. Чжуна хоронят в закрытом гробу из-за того, что стреляли в лицо. На похоронах было почти все население города, несмотря на то, что произошло, и на то, как Чжун рискнул гражданами своей страны, президента в последний путь провожали все. У многих в памяти Чжун остался как политик, ведущий борьбу с коррупцией и, конечно же, поднявший экономику. О его терках с картелем, закончившихся потерей его же жизни решили не вспоминать. Ши Хек все время был под уколами, как только разум омеги прояснялся, он начинал выть и биться. Джин все время был рядом с ним, и он был единственным, кому Ши Хек позволял поддерживать себя, и вообще, на кого опирался. На похоронах его решили оставить в сознании, но передумали сразу же, увидев, что омегу невозможно оттащить от гроба мужа. После похорон Джин привез Ши Хека домой, Юнги вошел сразу за ними в пустой, казавшийся теперь таким чужим и таким холодным дом. Все родственники и знакомые, еще раз выразив соболезнования, покинули особняк, оставив там трех подавленных горем омег. Действие лекарств уже прошло, и Ши Хек сидел на диване, со стеклянным взглядом смотрел вперед и, кажется, даже не слушал Джина, пытающегося приободрить папу. Юнги попробовал подойти к папе и даже попросил его быть терпеливее. Но Ши Хек будто смотрит сквозь сына, встает и, сказав, что хочет полежать, поднимается наверх. Мин проходит на кухню за водой и оставляет Джина в гостиной. Потом Юнги долго стоит в саду, прижимает к груди вынутое из семейного альбома фото отца и в сотый раз с ним прощается. Когда Мин возвращается в гостиную, то Джина он там не застает. Юнги отпустил прислугу и только сел на диван, как заметил спускающегося по лестнице Джина. На омеге лица не было. Он остановился напротив Мина, и Юнги увидел, как брат крупно дрожит и шевелит губами, но парень не может разобрать, что тот говорит. — Что случилось? Что с тобой? — уже не контролируя свой голос, кричит Мин. — Папа… Папа повесился, — говорит Джин и безвольной куклой оседает на пол. Юнги срывается с места, бежит наверх и, ворвавшись в спальню родителей, застывает у порога. Джин был прав. Ши Хек повесился. На сделанной собственными руками из простыни веревке. Юнги кое-как стаскивает тело вниз и раз сто проверяет пульс. Мужчина мертв — сомнений нет. Но Юнги продолжает щупать пульс, продолжает просить его открыть глаза. Обещает быть «правильной» омегой, обещает любить и заботиться, лишь бы папа проснулся. Но Ши Хек не реагирует. Он уже сам все решил: он ушел за мужем, за тем, ради кого жил, и тем, кем вообще дышал. Мин закрывает лицо руками и кричит. Кричит, пока не срывает голос. Потом сидит на полу, покачивается и хрипит. — Хватит, — хрипит омега. — Хватит. Я больше не вынесу. Если раньше боль приходила и уходила, то теперь Мин Юнги и есть боль. Это все, что он чувствует. Сердца у Юнги больше нет. Оно пало жертвой этой бесчеловечной игры, стоящей жизней двух самых близких людей, и пеплом осыпалось на искромсанные внутренности. Мин выходит из спальни, спускается вниз, требует у Джина вызвать скорую. Потом Юнги идет в кабинет отца, достает с полки его пистолет, проверяет патроны: все восемь на месте, — и, убрав оружие под рубашку, выходит за дверь. «Я больше не могу. Я не знаю, за что мне это все. Я не знаю, в чем я виноват. Я не знаю, почему все так. Но я это закончу», — думает Юнги и заводит свою машину. Все кончено. Для Мин Юнги уже точно. У всех есть предел. Есть тот самый последний рубеж. Есть момент, после которого ты уже четко осознаешь, что дальше ни шагу. Дальше ты не вытянешь. Не поднимешь всю эту тяжесть и больше не справишься. Юнги дошел до этого рубежа и даже пересек его. Он может потратить вечность на собирание себя по частям, но даже издали больше не будет напоминать себя прежнего. Юнги был сломлен, и не раз. Он был втоптан в грязь. Он потерял своего ребенка. Он отдал себя без остатка другому человеку. Он полюбил его. Он бы, может, и умер за него. Но взамен Юнги получил не ничего, нет. Взамен Юнги получил только боль. Огромную, непосильную человеку боль. Боль, которая по одному вздувала и разрывала сосуды, текла по рукам и пенилась. Мин Юнги пропитан этой болью, и умрет она только с ним. Она с треском переломила ему хребет, поставила его на колени и надела на голову корону с вплетенными в нее шипами. Короновала Юнги собой. А сейчас смотрит на него, ухмыляется и наслаждается тем, как омега истекает кровью, затапливая все вокруг. Юнги проиграл: из этой битвы ему не выйти живым. И он знает, на что идет. Он похоронил отца. И хоронить папу он уже не сможет. Мин Юнги всего лишь человек, ничтожный и слабый, и он кончился. Только что, увидев болтающегося на веревке Ши Хека, Мин Юнги кончился. Каждая личная трагедия меняла его. Чему-то учила, от чего-то предохраняла. Но уже все. Это все слишком, и пора уже заканчивать. Назвать все, что будет происходить дальше, после этого момента, жизнью уже нельзя. Жизнь Юнги закончилась там, рядом с ямой, в которую опустили Чжуна, в спальне, где испустил последний дух Ши Хек. Мин Юнги больше нет. И Ким Намджуна тоже не будет. Он ответит за все. Юнги сделает то, чего не смог сделать Чжун. Он не просто отомстит за родителей, нет, он выполнит цель, ради которой Чжун положил голову — он избавит город от Монстра.***
Мин оставляет машину прямо перед Kim Construction, выходит и идет внутрь офиса. Юнги спокойно проходит до лифта, кивает в ответ на приветствие знакомых охранников и нажимает нужную кнопку. Все эти дни Намджун был сильно занят. Досрочные выборы были назначены на следующий месяц, но никто свою кандидатуру не выдвинул. Теперь уже все боялись и ждали, кого предложит картель. Намджун только и делал, что отдавал распоряжения, долго общался со своим человеком, которому кресло президента планировалось отдать, и убирал последствия восьмидневной войны. Дел было по горло. Но это совсем не значило, что он не думал о Юнги. Думал. Каждую секунду двадцати четырех часов. Он знал, что омега страдает, что у него горе, и он оплакивает смерть отца. Знал, что теперь Мин его официально ненавидит. И монстр это знал. Сидел тихо, очень редко поскуливал, но так, что от тоски разрывало все нутро. Намджун не хотел убивать Чжуна, но тот его вынудил. Какая разница, почему так случилось — главное, что Юнги не поверит и не простит. Такое не прощают. Техен заходил в офис на пару минут и опять отправлялся с очередным заданием. Альфы все еще не спят почти, не отдыхают, все территории и все подразделения перешли на усиленный режим. Намджун только вернулся в кабинет после небольшого заседания со своими, как Суджон доложил ему, что пришел Юнги. Намджун сильно удивился и растерялся. Настолько, что ему кажется, что он сейчас оголенный кусок из нервов. Ким не знает, чего ждать, и не знает, что говорить. Несколько секунд молчит и только потом просит Суджона впустить омегу. Намджун не знает, зачем Юнги вообще пришел к убийце своего отца, и пытается унять грозящегося перебить все кости внутри и вырваться на свободу монстра. Зверь, впервые за долгое время, скулит не от боли и не от тоски. Монстр радуется. Несмотря на все произошедшее, это чудовище все еще способно радоваться одному имени «Мин Юнги». Мин входит в дверь, закрывает ее за собой и медленными шагами подходит к стоящему у окна альфе. Омега бледный совсем, будто не ел несколько дней, и такое ощущение, что в любую секунду его ноги не выдержат, и он осыпется на пол. Сердце Кима сильно сжимается, хочется подойти, обнять, накормить, в конце концов. Но он не смеет. Он даже рот открыть не может. — Как живешь? — вдруг спрашивает Мин и смотрит мимо альфы в окно. — Спишь по ночам? — голос у Юнги бесцветный, не из мира этого. Этот Юнги вроде такой же как и раньше, а вроде — совсем другой. Будто он коснулся чего-то опасного, будто сделал шаг во что-то темное и страшное. У Намджуна от пустоты в глазах напротив, и от одного, словно загробного голоса кожа будто трескается. Покрывается уродливыми шрамами. Монстр затихает. Не узнает своего мальчика. Забивается в угол и в страхе наблюдает за омегой. — Юнги… — альфа прокашливается, зарывается рукой в волосы. — Мне неуместно выражать соболезнования, но я понимаю твою утрату. Омега хмыкает. Просто хмыкает. Бросает мимолетный взгляд на альфу и возвращает свое внимание к окну. — Какую? Какую из них? Отца, которого ты убил, или папу, которого тоже ты убил, — Мин продолжает разговаривать со стеклом позади Намджуна. — Не понял… — альфа и вправду не понимает. — Папа тоже умер, — Юнги облизывает сухие губы, тяжело дышит. Намджун теряется. Не знает, что делать, что сказать, подходит ближе и внимательно смотрит. Юнги смотрит в ответ. Огонька нет. Глаза у омеги пустые. Ничего там нет. Ничего, кроме черной, заворачивающейся в спирали и будто зовущей на самое дно боли. Но она там не одна. Что второе, Намджун разглядеть не успевает. Альфа отшатывается под пристальным взглядом и снова прислоняется к окну. — Я могу говорить «Прости» миллион раз в сутки, я могу встать на колени, но как можно просить прощения за то, что я убил Чжуна… Твоего отца… Я не знаю, что мне сказать. Я готовился к этому разговору, но думал, что он будет еще не скоро, — Намджун говорит обрывисто, пытается подобрать слова, выходит с трудом. — Ты лишил меня всего. Ты воистину монстр. Чудовище. Напился крови? Доволен теперь? Ты меня уничтожил. И не только меня. Ты уничтожил всю нашу семью. Но у меня больше нет сил даже ненавидеть. Я дышу с трудом, — Юнги смотрит в глаза напротив и кривит рот в улыбке. — За что? Просто ответь мне: за что? Намджун молчит. Монстр внутри снова скулит. Знает, что Юнги прав. Это самая тяжелая победа Намджуна. Эту победу он заслужил не кровью, а ценой своей любви. Ценой смерти тех, кого так любил его омега. Он сломал своего омегу, уничтожил его. И сейчас ему почти нечего сказать. Стоит и смотрит. Монстру страшно. Такой Юнги пугает чудовище. — Я люблю тебя. Это мое проклятие, несмотря на все то, что я наделал, я люблю тебя. Несмотря на всю ту боль, что причинил — я люблю тебя. Знаю, что глупо просить, но прости меня, — горько, словно каждое слово стоит нечеловеческих усилий, шепчет альфа и следит за тем, как Юнги, достав пистолет, целится ему в грудь. — Простить? — усмехается омега. — Я любил тебя. Искренне. Безумно. Но ты не верил мне. Ты втаптывал мою любовь в грязь, а сверху поливал моей же кровью, и я терпел. Я бы и дальше терпел, клянусь, проливай ты только мою кровь, я бы все равно бежал обратно к тебе, но не от тебя! Эта любовь больная. Каждая клетка моего организма стремилась к тебе, я засыпал и просыпался с твоим именем на губах, но сейчас все по-другому. Сейчас ты пролил не только мою кровь. Ты пропитал кровью моих родителей землю, где планируешь и дальше отстраивать свою империю. Ты положил на алтарь не только мою любовь к тебе, но и жизнь двух родных мне людей. О какой любви ты говоришь, как ты смеешь произносить слово, понять которое тебе не дано? — срывается Мин. Каждое слово омеги шире раскрывает трещины на альфе, обнажает зияющие пустотой дыры. Кажется, больше их ничем уже не заполнить. Намджун смотрит на него, но не видит. Бездумно пялится сквозь омегу в пустоту, глаза ничего не цепляют. — Я убью тебя, — вырывает Юнги альфу из полета вниз, в глубину пропасти, которую он сам же рыл все эти последние месяцы. — Ты будешь лежать там же, где мои родители. Под землей. Твоя кровь зальет все вокруг, и мне все равно будет мало, этого все равно не достаточно, чтобы хотя бы приглушить тот ад внутри меня, чтобы потушить пламя, пожирающее изнутри, — говорит Мин, не отрывая взгляда. — Юнги, не надо. Ты же не выйдешь отсюда живым, и ты это знаешь. Не надо, — просит Намджун. Ким смерти не боится. Уже. Потому что есть страх куда более сильный, и этот страх — потерять Мина. Страх, что с омегой что-то случится. А этот глупый ребенок целится в альфу, и на его же территории. Он может убить Намджуна, но сам проживет на пару секунд дольше. Ему не выйти из здания живым, и эта мысль скручивает все внутренности. Монстр снова мечется в груди. Скулит. Просит Намджуна остановить омегу, предотвратить непоправимую ошибку. Монстр умрет сразу же, стоит Юнги испустить последний вздох. Монстр без Юнги не существует. Он живет только потому, что живет омега. И ему страшно. Не за себя. — Я и так уже мертв, — горько усмехается омега и стреляет. Подряд. Альфа даже не дергается. Никакой попытки защитить себя. Ничего. Мин выпустил в грудь Кима весь магазин, Намджун начал оседать после третьей. Не веря смотрел то на свою окрашивающуюся в красный грудь, то на Юнги, и медленно опускался все ниже. Патроны кончились. Мин слышит крики в коридоре, сигнал тревоги и, кажется, топот, но не реагирует. Опускает пистолет на пол и не уводит взгляда от альфы, лежащего на спине в луже своей крови. На дне черных и уже застывших зрачков Намджуна Мин видит свое отражение. И Юнги плачет. Все слезы, скопившиеся еще со дня смерти отца, прорываются на свободу. Мин садится на пол рядом с Намджуном, смотрит на когда-то белоснежную рубашку, пропитанную кровью, и воет. Слез так много, что он еле успевает утирать их рукавом. Они капают на альфу, смешиваются с такой чужой и родной кровью. Юнги убил не Монстра, он убил себя. Мин протягивает руку, берет в нее ладонь альфы и продолжает рыдать. Он не хочет бежать, прятаться, он вообще спасаться не хочет. Он хочет быть с ним рядом и здесь. Он все знает и все понимает, но он не двинется. Его место рядом с Намджуном. Рядом с Монстром. Юнги слышит звуки за спиной, но не оборачивается даже. Уже плевать. Уже все равно. Мин знал, на что идет. И наконец-то, кажется, все заканчивается. Наконец-то будет покой. — Что ты… Что ты наделал? — Мин слышит голос Техена позади. Альфа обходит омегу, падает на колени рядом с другом и неверящими, безумными глазами смотрит на Юнги. Несколько раз проверяет пульс альфы. — Выйдите, — кричит Техен вбежавшей охране. Поднимается на ноги, ходит по комнате, держась испачканными в крови друга руками за голову. Шумно дышит. И плачет. Юнги никогда не думал, что альфы могут плакать. Его отец не плакал. Не при нем. А Техен плачет. Утирает рукавом пиджака слезы, проходит к кофейному столику и, подняв его, швыряет в стену. Юнги уже все равно — он ничего не слышит. Он сидит в своем вакууме, но больше он там не один. Он сидит там с Намджуном. Бережно гладит ладонь на своих коленях, тянется и поправляет белоснежные и забрызганные кровью волосы. Проводит пальцами по такому любимому лицу, утирает брызги крови с его скул. Не слышит, как словно в агонии кричит Техен, как разносит кабинет, как воет чудовище, которым управлял только один человек на планете. И этот человек мертв. Юнги чувствует, что Техен идет к нему. По осколкам разбитого им же стекла подходит, останавливается позади омеги. Мин не оборачивается даже и взгляд на него не поднимает, омега так же сжимает в руке пока еще теплую ладонь и не отрывает взгляда от Намджуна. — Прости, брат, — слышит омега слова Техена Намджуну. — Но я не смогу сдержать данное тебе слово. Ким достает нож и одним взмахом перерезает Юнги сонные артерии. Омега даже вздохнуть не успевает. Обхватывает свое горло руками, которые за секунду окрашиваются в красный, хрипит что-то, что булькает в его же крови, и падает лицом вниз, рядом с Намджуном. Техен отшатывается назад, прислоняется к столу и отбрасывает в сторону свой любимый нож. Крови очень много. Привыкшему к ней Техену впервые дурно. Они лежат оба в океане собственной крови, и от этой картины хочется выть. Техен чувствует, что внутри что-то ломается, и что-то меняется. Его монстр уходит в глубину. Залег на дно и будет теперь оплакивать потерю друга. А потом, чуть позже, он будет оплакивать и потерю своего омеги. Техен это знает. Знал, когда подошел с ножом к Юнги. Но по-другому поступить не мог. Намджун потерял жизнь из-за Юнги. Юнги потерял все из-за Намджуна. Техен потеряет Чонгука из-за того, что убил Юнги.