Marcin Przybyłowicz – On the Champs-Désolés Marcin Przybyłowicz – Whatsoever A Man Soweth...
Он сидел омытый и пахнущий душистым мылом, глядя на приглушенный свет комнатушки, в которой он провел этот вечер. Он ждал, потому что обещал, и терпеливо смотрел на свое отражение в маленьком грязном зеркале, в котором видел только себя самого и несколько свечей, стоящих на полу. Лицо было уставшим и немного осунувшимся, дорога изматывала, побег, навязанный обстоятельствами, понемногу иссушал его. Он ощутил присутствие кого-то со стороны, и ему стало не по себе. Перед глазами стояла картина, которую он внимательно лицезрел собственными глазами некоторое время тому назад. Холодная, дикая, заставляющая стынуть кровь в жилах. Он сглотнул и почувствовал теплое дыхание у плеча. Ему было жутко: он полностью признавал свой страх и за неимением другого выхода, крепко закрыл глаза. Зубы холодно царапнули его по коже, а тяжелые руки вдавили в стул. Он почувствовал укус, ощутил, как клыки входят ему под кожу и машинально попытался отдернуться, но руки крепко держали его за плечи. Укус горел жаром, и он склонил голову вбок, чувствуя, как накатывает головокружение. Он молча выполнял условия договора, осязая чуждое прикосновение. Он терпеливо ждал, когда насыщение перейдет в удовлетворенность. Клыки мягко вышли из плеча, оставляя его одного, сидящего перед зеркалом и задумчиво рассматривающего алеющий след от безобразных зубов.***
Южная граница империи Нильфгаард, близ порта Каан-ав-Солена, 921 год
— Геральт! Уходим с дороги, — крикнул Регис, и Геральт пришпорил Плотву, ударив ей пятками в бока. Лошадь громко заржала, переходя в бешеный карьер, и ведьмак сошел с дороги, нагоняя стремительно мчащуюся вороную кобылу. Пыль от копыт поднималась высоко, однако пыль от преследователей, восседающих в раскаленных солнцем седлах, взлетала еще выше, надолго повисая в воздухе. Нильфгаардские границы давно перешли в засушливые земли, и никто из них двоих не мог сказать с уверенностью, как давно это произошло. Путь был быстрым, отход от очерненной ими земли давался с большим трудом, и вот, находясь на лезвии ножа, они уходили от большой погони, которая следовала вслед за нерушимым кодексом, желая в ответ увидеть пролитую кровь и не надеясь на меньшее. Ведьмак гнал кобылу во весь опор, прижимаясь к взмыленной шее. Погоня не отставала, напротив: она нагоняла их, и теперь их разделяли лишь несколько призрачных метров. Геральт выхватил меч, бегло смотря в разные стороны, и ругался сквозь зубы. — Слева! Геральт! Ведьмак резко повернул голову влево, отразив удар нападавшего. Всадник был на жеребце, превосходящим по возможностям горячо любимую Геральтом Плотву. Темная, словно земля на погосте, она уверенно неслась вперед, не пугаемая преследователем: они были единым целым, и воин был настроен решительно. Геральт вновь подхлестнул кобылу, пытаясь оторваться от нагнавшего. — Берегись! Только это он и услышал, прежде чем был опрокинут с раненой лошади на землю. В ушах зазвенело, а в глазах стояло белое марево: он видел, как его обходят всадники, обступая кругом, и как болезненно ржет умирающая лошадь, подрагивая копытами. Он быстро пришел в себя, подскакивая на ноги и переходя в глухую оборону. Ведьмак бесстрашно смотрел на бестий, обступивших его плотным кругом, но не собирался отступать. Спина ныла от сильного удара о землю, но он сосредотачивал боль в одну точку, медленными танцующими шагами обступая лошадиный труп, словно тот мог дать ему хоть какую-то защиту от нападающих. К его ногам взвился сиреневый туман, и вот, стоя спиной к спине между мертвой скотиной, они ждали нападения. Регис хрипло дышал, шевеля длинными когтистыми пальцами, он был обращен в слух, внемля беззвучным шагам союзника. Лошади начинали приходить в бешенство, и их хозяева постепенно спешивались, обнажая свое оружие. Кто-то принимал свою настоящую форму, кто-то доставал оружие из ножен: каждый из них загонял жертву в плотный круг, из которого не было никакого выхода. Геральт и Регис обошли мертвую лошадь в медленном танце, пристально оглядывая врагов. Негласная истина о нападении, как о лучшей защите, была за двумя бруксами и одним из Высших юга: они бросились в атаку, разрывая вынужденную оборону. За ними бросились остальные, и битва шла не на жизнь, а на смерть: жестокая, жаждущая пролитой крови на мертвой высохшей земле. Ведьмак отражал удары, крича и бросаясь в атаку, уводя с поля боя тех, кто выбрал его своей целью. Он чувствовал и это тоже: дикую, первозданную жажду пролитой крови и уходящей из жертвы жизни, он дышал этим и понемногу пыл битвы вскружил ему голову. Геральт рубил и подсекал мечом, не боясь раскрыться для атаки: в нем кипел гнев, переходящий последнюю грань перед безумием. Болезненная тяга переходила в зверство, и первая кровь окропила безжизненные земли границ Нильфгаарда. К ведьмаку шел катакан, некогда пребывающий в облике молодого миловидного юноши, лицо которого было обезображено безумной гримасой. Он был самоуверен, молод и глуп — но все еще оставался противником: Геральт не спешил сбрасывать его со счетов. Альп и брукса загоняли его в угол, теснили к каменным зубьям песчаника, и когда он увидел неблагополучный исход событий в своем отступлении, то перешел в безысходную атаку. Он поразил вспышкой Игни ближайшего к нему катакана, который заревел от боли, и, ослепленный белым огнем, отчаянно пытался потушить полыхающую плоть. Выиграв немного времени, Геральт слепо шагнул в сторону, к альпу, нанося финт по серому безобразному телу и откатываясь вбок. Бестия была поражена и хваталась за обильно кровоточащую рану на груди. Кровь лилась по пепельной коже, альп выл и хватался за изувеченную грудь, осев на горячий песок. Однако, слабый враг все еще оставался врагом. Пытаясь отступить на безопасное расстояние от нападающих, ведьмак был сбит с ног черноволосой бруксой, которая налетела на него шипящим вихрем, занося для удара когтистую лапищу. Она метила туда, где гулко билось сердце, чувствуя, как перетекает кровь внутри хрупкого человеческого тела. Глухо ударила телекинетическая волна, отбросив кровососа в сторону. Бестия прокатилась по земле и бездумно закрутила головой в разные стороны. Она снова подскочила и свирепо заревела, бегом направляясь к лежащей жертве. Геральт присел на колени и нанес подплужный удар по ногам подскочившей бестии. Меч вошел в плоть, словно в масло, рассекая кожу и раздрабливая кости. Проворный захват, с осечкой проведенный бруксой, сомкнул когтистыми лапами воздух, и та, пронзительно завизжав, упала. Ведьмак зарычал и раздробил мечущееся тело до ключиц поземным ударом, в которой вложил всю свою силу. Глаза убитой бруксы сияли в свете полуденного солнца, и в них отражалось искреннее недоумение. Медальон задрожал. Геральт повернулся, услышав тяжелый бег и отошел вправо. Катакана вновь ослепила огненная вспышка. Дезориентированный враг свирепо ревел и сбивал огонь с горящей шерсти. Геральт подсек мечущуюся бестию отножным ударом и почувствовал, что теряет равновесие. Меч, которым он поразил катакана, глубоко вошел в плоть. Он попытался уйти от атаки отрывом корпуса, пытаясь сохранить стойку, но почувствовал, как по спине полоснули острые когти, и вскрикнул, разворачиваясь. Альп был отброшен ударом усыпанного серебряными наклепками предплечья по лицу. Бестия схватилась за лицо, обжигаемое прикосновением серебра. В отличие от высших, серебро было губительным для низших представителей вампирского клана. Геральт был ослеплен горячей болью, чувствуя, как намокает рубаха под курткой от свежих ран. Он наступил на повалившегося катакана, упираясь сапогом в его зубастую обезображенную морду и с тихим чавканьем выдернул меч из его плоти. Зеркальное лезвие клинка было алым от чужой крови. Альп обратился у ведьмака за спиной, и тот развернулся на хриплый звук дыхания, ослепляя вампира горячим пламенем. Ведьмак вытянул руку с мечом вперед, нанося скользящий удар по ладоням альпа, закрывающего глаза обожженными руками. Они кружились в танце по мокрой от крови дорожной пыли, пока Геральт не нанес решающий удар, захватывая открывшееся тело бестии от нижней части ребер, до подбородка. Альп упал и зашипел. Ведьмак услышал нечеловеческий рык и побежал в его сторону, стискивая зубы от накатывающей боли. Регис и другой высший, который вот уже несколько дней пытался загнать их в угол, сцепились в безжалостной схватке, разрывая плоть друг друга когтями, острыми, как лезвие клинка. Вокруг лежали слабо подрагивающие тела с безобразными ранами, пострадавшие от собственной наивности, которой предались в бою. Геральт ускорился, чувствуя, как белеет перед глазами. Он несся во всю прыть, сжимая скользящую от крови рукоять меча. Нагнав бестию, он замахнулся справа, дробя ударом позвоночник. Меч вошел глубоко, и бестия дернулась вперед, заставляя выпустить рукоять из рук. Высший пронзительно визжал, теряя равновесие. Он чувствовал врага и развернулся к нему, кривя безобразную морду от боли. Удар лапы поразил ведьмака чуть ниже сердца, а взмах перепончатых крыльев оттолкнул в сторону. Геральт закричал, хватаясь за грудь: все пронеслось перед его глазами молниеносно. Солнце светило в глаза, и он зажмурился, крепко сжимая зубы от жгучей рези. Он крепко придавил куртку к ране, удерживая ее изо всех сил, медленно его покидающих. Регис бросился на нетопыря, нанося ему молниеносные рубящие удары. Он свирепо рычал, а руки его блестели от крови. Он рвал ненавистную плоть до тех пор, пока не примкнул безобразной мордой к шее, из которой струйками вытекала алая кровь. Бестия слабо ворочалась, пытаясь прибегнуть к регенерации, но Эмиель алчно рвал зубами плоть, пока враг не перестал подавать последние признаки жизни. А Геральт лишь ловил картинку происходящего ускользающим взглядом, погружаясь во тьму. Безразлично. Холодно. Снова.***
Лошади стремительно уходили по дороге к прибрежному городку. Всадники гнали вороных карьером, не жалея ни своих сил, ни сил лошадей. Пыль стремительно неслась вслед за ними, и они, отрываясь от невидимой глазу угрозы, лишь сильнее загоняли лошадей ударами тяжелых сапог по бокам. Геральта мутило, жар, охвативший его, дробил кости. Перед глазами все смазывалось, но он пытался крепко держаться в седле, сохраняя сознание более-менее ясным. Регис подгонял своего коня, упрямо глядя вперед. Единственный путь отхода, единственная возможность уйти была перед их глазами. Поначалу все было достаточно просто, даже — предельно просто: они отбивались от небольших групп кровопийц, держа путь южнее Нильфгаарда. Но когда молва дошла до Скрытого, до древнего и могучего покровителя племени Гхараскам, им пришлось отступить и начать выживать. Утомленные дорогой и постоянными скитаниями, они уходили все глубже, надеясь уплыть в неизвестность, оставив за собой землю, черневшую от крови. Они выживали так, как только были на это способны. И теперь их путешествие достигло крайней точки. Геральт хватался за наскоро обработанные Регисом раны и чувствовал тепло перевязок, горячее, пугающее ведьмака, словно из него постепенно, вместе с кровью, уходило все что-либо человечное и, что самое немаловажное, — жизнь. Он замедлился, прикрывая пересохшие глаза, и почувствовал, как теряет равновесие. Ведьмак удержался в седле и вампир, несущийся карьером, замедлился, нагоняя ведьмака. Тот припустил лошадь рядом, сбавив прыть и приглядывая за товарищем. До города оставались считанные минуты ходьбы, и они спешились, оставив коней за четверть мили до портового городка. Они сняли с лошадей скарб и направились по дороге в город, укутавшись в дорожные плащи. Геральт придерживал рукой кровоточащий бок, порванный точным ударом бестии, которую он застал врасплох. Ему было больно и тошно, но у них было совсем немного времени, чтобы оторваться. Регис терпеливо поджидал ведьмака, который старался нагонять вампира, но не мог позволить себе такой прыти в столь скверном состоянии. Они прошли ворота Каант-ав-Солена, жаркого каменного клочка земли посреди пустынных прерий. Регис шел впереди, то и дело оборачиваясь к ведьмаку. Он был обеспокоен, но ничего не мог с этим сделать в данный момент, слишком был велик риск; и ведьмак прекрасно понимал это, ни на чем не настаивая, и, шипя сквозь зубы, следовал за товарищем. Услужливое сознание рисовало белоголовому незамысловатые картины исходов событий, которые все до единой были безрадостными. Он пытался понять, где бы сейчас лежало и гнило его обезображенное тело, и видел множество мест, из которых они выходили едва живыми. Вся их надежда заключалась в мешке, приятно тяжелившем руку золотом. Все, что они могли позволить себе продать, было продано, то, как они могли достать деньги — все, все до единого золотого флорена говорили о том, какой безысходностью веяла вся эта ситуация. Оказавшись на краю света, оставив провинции Нильфгаарда далеко позади, под исходом девятьсот двадцать первого года, они плелись к кораблям, подернутым пылью странствий, теми, которые привезли из-за далекого бескрайнего моря тысячи запахов и историй. И вся их надежда была на мешочек с золотыми, окропленными кровью, который Регис с силой сжимал в руке. Они взошли на пристань, и вампир остановил Геральта у тюков с грузом, пропахших соленым бризом. Ведьмак устало облокотился о них, рассматривая окружение изнеможенным взглядом. Люди, одетые не так, как он привык, были частью Континента, который они спешили покинуть. Но они, тут, на границе двух разных миров, были неуловимо другими. Легкие одежды из крепкой ткани, светлые, словно солнечные лучи, то и дело мелькали по площади и немногочисленным улицам. Геральт запоминал и вдруг он ощутил страх того, что это последний раз, когда он увидит такие далекие, но родные земли Континента. Он закрыл глаза, чувствуя, как веки смыкаются, почувствовал, каким тяжелым он стал. Ему казалось, что прошло лишь мгновение, но вот он увидел Региса, сующего ему под нос склянку с тошнотворно пахнущими травами. Ведьмак слепо смотрел янтарными глазами вокруг и с усилием встал, опираясь на руку товарища. Голоса доносились до него как сквозь толщу воды, соленой и кишащей мелкой рыбешкой. Он явственно ощутил жжение ран, представив, как входит в соленую воду. Он ловил на себе обеспокоенные взгляды, но упрямо шел за вампиром, пока они не зашли на корабль и Регис не затолкнул его в каюту. Геральт смотрел на Региса, пытаясь понять, что тот пытается ему объяснить, и кивал невпопад, жар тяжело придавливал его к полу. Он сполз по стене каюты, пока вампир высыпал из торбы травы и инструментарий, пытаясь отыскать среди них то, что было нужно, и почувствовал, как тонет в соленой воде, объедаемый ее обитателями. Регис начал торопиться. Он скидывал с лежанки все лишнее, оставляя на ней лишь худо-бедно чистое тряпье. Он аккуратно стянул с Геральта потрепанную куртку, от которой приятно пахло кровью и срезал рубаху. Перетащив того на лежанку, он навис над ведьмаком при скудном свете свечи, дрожащей от ветра, приносимого с моря. Он тщательно обрабатывал раны бинтами и обрывками пришедшей в негодность рубахи. На лбу выступили мелкие холодные крупинки пота, тускло поблескивающие в теплом свете. Раны ведьмака выглядели скверно, и это пугало. Регис чувствовал, что несет ответственность, и вместо отрывистых нескладных действий пришел к холодной решительности. Он прокалил иглу и вдел в нее шелковую нить, сводя края ран пальцами, перепачканными в крови. Он испытывал чувство голода, но подавлял его в себе, заставляя прислушаться к одной истине: не время и не место. Геральт пребывал в состоянии бреда, но, успокоенный травами, он молчал, лишь иногда высказывая между делом какую-нибудь абсолютную бессмыслицу. Иногда он открывал глаза, затянутые пеленой боли, и смотрел по сторонам, вновь проваливаясь в бред. Эмиель штопал быстро и аккуратно. Иголка скользила в мокрых пальцах, но он крепко держал ее, сосредоточенно поджав губы. Швы были аккуратными, насколько он мог посудить, в любом случае — это все, что он мог сделать в таком месте. Он промыл свежие швы и наложил чистую повязку, перекатывая белоголового на бок. Грязно-серая простыня прилипла к ранам, пропитав повязку. Регис тихо ругался, смачивая присохшую ткань травяным раствором и убирая ткань. Он снова принялся штопать ведьмака, не отдавая отчет в том, что делает. Все это ужасало его, сомнения холодной змеей проскальзывали за шиворот: а выживет ли? А есть ли в этом всем смысл? Он закончил латать товарища и прибрался, устало опустившись на лежанку. Свеча догорала, и Регис прислушался к своим ощущениям. Регенерация шла медленно, тело, измотанное неделями побега, изнывало, и он почувствовал себя бессильным, несмотря на то, что сотни лиг отделяли их от Континента, и теперь, предоставленные самим себе, без каких-либо денег и надежд, они плыли через море туда, где их никто не ждал. Судьба умела смеяться и выписывать кульбиты, от которых шел мороз по коже. «Убийца... и убийца». Регису было стыдно. Он лежал и смотрел в закопчённый потолок трюма, одолеваемый отчаянием. Во что же он ввязался и ввязал ведьмака? Впервые он задумался о том, что лучше бы было так, как оно задумывалось. Может быть, Геральт умер бы спокойной смертью, истекая кровью и проваливаясь в небытие, а он — умер бы на честной схватке против сильнейшего, один на один. «Убийца чудовищ... и чудовище». Он смотрел, как медленно вздымается грудь ведьмака. Возможно, он не выберется. Он был истощен дорогой и потерял немало крови, вряд ли эликсиры могли бы сотворить чудо в этой ситуации. Регис попытался представить себе, как люди переживают боль от смертельно опасных ран, но у него не получалось. Он встал и навис над ведьмаком. Ему было жаль Геральта, было жаль всех тех, кто обратившись против них, пал от их рук. Ведьмак не открывал глаз, он выглядел худо, возможно — он умирал. Регис посмотрел на когти, блестящие в свете свечи и замахнулся над грудью Геральта, резко останавливаясь. Он отшатнулся и обхватил голову руками, чувствуя, как полоснули когти по лбу. Он протяжно застонал, отходя на свою койку. Так в чем же он пытался найти справедливость? Он не хотел никого убивать. Но стремление выжить медленно превращало его в чудовище. Он пожелал смерти человеку, который согласился помочь ему выжить, выбраться; возможно — он был единственным его союзником, но мотивы Региса пугали его самого. Было ли это искренним проявлением милосердия или же обычной жаждой крови, он не знал. Но он выжигал себя изнутри оттого, что позволил себе подумать так, захотел убить того, кто согласился на его прихоть, стать куском проклятого мяса, человек, который согласился им быть по собственной воле. Эмиель скорчился на лежанке, чувствуя горечь. Он ощущал себя предателем, ему было невероятно больно осознавать, на что он готов пойти ради того, чтобы выжить. Не слишком ли высока цена? Искра человечности, которую он обрел, лишь и останавливала его под гнетом нахлынувших эмоций. А ведьмак лишь тихо прерывисто дышал, барахтаясь в соленой луже.***
Великое Море, 922 год
Ветер задувал в окно каюты, принося запах бриза с моря. Рассвет был безоблачным, окрашивая море в золото. Волны разбивались о борт корабля, тысячами брызг орошая палубу. Ветер был хорошим, команда и капитан были довольны: корабль шел полным ходом. Регис сидел на лежанке и с некоторой долей отвращения ковырял кашу, больше напоминающую песок, смоченный водой, разве что каша, в отличие от него, не хрустела на зубах. Меньше всего ему хотелось показаться претензионным по отношению к кормежке, но возразить он не мог и не хотел: перспектива быть высаженным прямо в Великое Море никаким образом не радовала. Он наблюдал за ведьмаком, который спал беспробудным сном. Липкий комок воспоминания недельной давности все еще не оставлял его, и он проглотил его с не меньшим отвращением, чем осточертевшую кашу. Регис болтал ногами, слушал волны и обитателей корабля. Тех, кто отправился за Море, было не так много, и им лишь посчастливилось попасть на торговое судно. Денег хватило сполна на то, чтобы выкупить место в тесном трюме, и для того, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Однако запас золота растаял так, словно его никогда и не было. Регис тяжело вздохнул и отставил кашу, от которой его воротило, в сторону. Он встал, доставая из поклажи чистые тряпки и склянки. Ежедневно он менял повязки ведьмаку, и, к его счастью, швы начинали рубцеваться. Однако, ранение серьезно задело внутренние органы, и под воздействием «Ласточки» он смог дотянуть до корабля, не загнувшись по дороге. Теперь от Региса не зависело ничего, он сделал все, что смог. Лишь наблюдал за ранами и испытывал жалость по отношению к ведьмаку, однако, если он не умер в первую ночь — то его восстановление было лишь вопросом времени, оного у них было предостаточно. Закончив перевязку, Эмиель вышел из каюты на палубу, щурясь от света солнца, стремительно восходившего из-за горизонта. В лицо летела мелкая водяная пыль, и вампир стоял у правого борта, смотря вдаль. Планов на будущее у него не было, они оторвались от погони, и это не могло не радовать. Однако, что делать дальше, он не знал, и это оказывалось новой существенной проблемой. Команда сновала по верхней палубе, и Регис слушал, пока не различил среди посторонних звуков тяжелые шаги. Он обернулся и увидел перед собой тучного вида смуглого мужчину, который был зелен, словно морская лазурь. Он был одет в просторные яркие одежды на манер импровизированной мантии, плотно затянутые поясом на талии. Сапоги были высокие, богато украшенные наклепками из драгоценных металлов, а на шее болталось ожерелье, усыпанное самоцветами. Мужчина стеснялся подойти к Регису, и тот шагнул ему навстречу, улыбаясь сквозь сжатые губы. — Милсдарь, — облегченно прохрипел мужчина, обращаясь к вампиру, — поговаривают тут, что вы лекарь, не откажите в услуге! — Чем я мог бы помочь вам? — живо откликнулся Регис, поглаживая ремень торбы огрубевшими пальцами. Мужчина рыгнул, с отчаянием глядя на собеседника. — Тут, значит, дело такое. Плыву я по важным дипломатическим делам, а качку не переношу на дух, ну не могу, воротит меня. Мы уже неделю плывем, а сил нету уже, милсдарь, держался до первого блева как мог. Со всех сил. И вот уже ночами спать не могу, воротит, воротит, черт меня дери, воротит! Милсдарь, вы уж помогите, не откажите в услуге! — Посмотрю, что можно с этим сделать, — отозвался Регис и направился в каюту. Он ощущал себя странно. Впервые за неделю у него состоялся первый диалог с человеком, не включающий в себя вопросы о том, как долго им еще находиться в пути или где взять немного еды и воды. Ему хотелось помочь ему, потому что не нравилось находиться в заточении тесной каюты и молчать. Регис пропитал ткань спиртом и поджег ее в небольшой тарелке, над которой висела маленькая колба. Он перетер травы пальцами, с горечью понимая, что их осталось не так много, и влил в нее дистиллят. Эмиель готовил неспешно, искренне наслаждаясь процессом. Итогом кропотливого труда стала вытяжка темно-коричневого цвета, которую он перелил в скляночку и закупорил пробкой. Он прибрался и вновь выбрался на палубу, подставляя бледное лицо свежему ветру. Едва он успел отойти от трюма, к нему побежал нелепо выглядевший мужчина. Он с большой надеждой смотрел на вампира измученным качкой взглядом, и Регис вытащил из торбы заветный пузырек. — Ну как, милсдарь лекарь? — спросил он. — Получилось что? Регис кивнул и протянул пузырек мужчине. Он взял его пухлыми пальцами, туго обтянутыми кольцами и с благодарностью посмотрел на спасителя. — Подливайте в пресную воду, которую пьете. Будет немного неприятно на вкус, однако избавит вас от столь неприятной проблемы. Купец просиял и убрал в глубокие карманы пестрой мантии скляночку, протягивая руку для пожатия. — Благодарю вас от всей души, добрый человек, — он бодро пожал руку Региса, улыбаясь. — Мое имя Наарис Арно, я странствующий купец. Решил вернуться домой, больно устал от хлопот на севере. — Мое имя Эмиель, весьма приятно познакомится.***
Геральт шевелил онемевшими пальцами и часто моргал, чувствуя, как из глаз текут слезы. Внутри все болело так же, как и снаружи. Он попытался выругаться, но почувствовал, как пересохшую глотку обожгло болью. Попытки ругаться и распаляться вслух резко прекратились, и он попытался встать с кровати. Голова разрывалась от боли, но Геральт сел, сипло охая, прижимая руку к перевязанному боку. О том, что происходило до этого момента, ведьмак не мог сказать. Он имел лишь расплывчатое представление о побеге и спутнике, которого он и не думал заполучить в столь захватывающее и опасное путешествие. Мысли гудели в голове, словно пчелиный улей. Он моргал и пытался постичь множество непростых истин, которые обрушились на него с пробуждением. Первая — о том, что он находится в каюте корабля, а вторая, наименее объяснимая — мокрая тряпка, маячащая перед его глазами. Он поднял взгляд и увидел Региса, протягивающего ему ткань. — Дорогой друг, ты даже представить себе не можешь, насколько я рад видеть тебя! — сказал тот, и Геральт вытер обрывком мокрой ткани лицо и пересохшие губы. — Ты был в таком скверном состоянии, что я, признаться, не был до конца уверен, выживешь ли ты после таких серьезных ранений. Очень жаль, что ты не мог регенерировать так же, как и я, и мне, если быть до конца честным, немного стыдно, что я, в отличии от тебя, в полном порядке. Ведьмак сделал маленький глоток воды, отдающей солью. Ему вспомнился тот бред, который он видел, пока пребывал без сознания. Он почесал бороду, отросшую до достаточной длины для того, чтобы ужаснуться. — Кхм, — Геральт закашлялся, прикрывая рот дрожащей рукой, — спасибо, Регис. Я рад, что все закончилось так, но я бы повременил с благодарностью, уж извини, но для того, чтобы придти в себя окончательно, мне нужно осознать несколько очень важных вещей, которые.. — Восстановят душевное равновесие? Понимаю, — кивнул Регис и сложил пальцы замком. — Мы на торговом судне, вторую неделю кряду пересекаем Великое Море, и Континент от нас на приличном удалении. Не думаю, что это повод для грусти, но и для радости, Геральт, причин тоже нет. Ведьмак ошалело посмотрел на вампира, пытаясь вникнуть в ситуацию. Все, что происходило после нападения, было крайне размытым, и попытки вспомнить больше не принесли ему ничего, кроме усилившейся головной боли. — Подожди, — сказал Геральт, делая несколько мелких глотков воды из кожаного бурдюка, — куда мы направляемся? В Ковир? Я был без сознания две недели? Регис, извини меня, но последние часы моей разумной жизни в этом мире как-то не уложились у меня в голове. Мы собирались найти судно для того, чтобы выбраться с Континента, и.. — Геральт, давай по порядку, — вздохнул Регис и выпрямился. — Будучи ранеными, мы добрались до порта в Каан-ав-Солене, и там ты начал понемногу собираться к переходу в мир иной, с чем я был несогласен. В конце концов, я нашел торговое судно, которое шло достаточно далеко от Континента, и вернулся за тобой. Я приглядывал за тобой все это время, пытаясь сделать все возможное, чтобы ты не умер, и провел дюжину смертельно скучных и спокойных дней, пытаясь совладать с твоими ранами. — Спасибо, — негромко сказал Геральт и потер осунувшееся лицо. Повисла тишина. За бортом шумел ветер и шелестело море. Регис задумчиво, с преувеличенным интересом разглядывал свои ботинки, а Геральт пытался расхаживаться, похрустывая суставами и тихо ругаясь от боли, которая все еще не оставляла его. — Так куда же мы все-таки плывем, черт возьми? — спросил ведьмак, возвращаясь на лежанку, украшенную размытыми пятнами крови. — Скажешь, или это такая великая тайна? Регис улыбнулся и пожал плечами. — В Офир, Геральт. Туда, где нас меньше всего ждут.