Austin Wintory – Atonement
Пустыня Корат, 922 год.
— Эй, Шейне. Бескрайняя пустыня сменилась каменистым плато с выщербленными кусками скал. Всюду виднелась выбивающаяся из-под камней выжженная трава и такие же пересохшие кустики. Ветер вздымал в воздух горячую пыль, и, даже засыпая в полдень, путники ощущали себя, словно на сковороде. Но жаркие дни сменялись прохладными ночами, и камень остывал достаточно быстро. Они вздохнули с облегчением и уверенно продолжали держать путь на север. Они не знали, сколько ими было пройдено миль за несколько месяцев скитаний, но неделю назад, переходя ночью небольшой перевал, Геральт был несказанно рад тому, что наконец различил в небе несколько знакомых глазу созвездий. Вечер опускался на пустыню, и причудливые тени от кустарников вытягивались далеко вперед. Хаким присел на корточки перед Шейне, держась за острые коленки. Он внимательно всматривался в лицо спящей девушки и улыбался, наблюдая, как подрагивают глаза под веками. — Шейне, — снова повторил Хаким, касаясь пальцами руки девушки. — Проснись! Цыганка резко подскочила, отдернув руку. Она сонно озиралась по сторонам, а мальчик лишь загадочно улыбался, продолжая разглядывать ее лицо. — Чего тебе? — сонно спросила она, прикрывая рот рукой. — Пойдем, я хочу тебе кое-что показать, — нетерпеливо сказал Хаким, поднимаясь, — тебе должно это понравится. — Это не может подождать? — утомленно спросила она и поднялась на ноги, потягиваясь. — Зачем прямо сейчас? Хаким резво побежал в сторону каменных выступов, оглядываясь назад. Цыганка, хоть и нехотя, шла за ним, потягиваясь и слепо глядя перед собой. Ей не хотелось никуда идти: мальчишка разбудил ее слишком рано. Но, ведомая праздным интересом, она шла следом. Он бежал вперед, уводя цыганку все дальше от лагеря, проскальзывая тенью мимо валунов и сухих призрачных ветвей. Он долгое время гулял тут, так и не уснув утром. Взяв флягу с водой, Хаким отправился на разведку, обходя лагерь на несколько миль вокруг. Ему было очень трудно представить, как он перенес бы целую ночь грядущего пути, но сейчас это беспокоило его в последнюю очередь. Ему безумно хотелось показать Шейне свою находку, которой он и сам несказанно обрадовался. Два месяца он не видел цветов и зелени в незнающих жалости песках. И каково его было удивление, когда он заметил в тени одного валуна нежно-голубые мелкие цветочки, похожие на звезды. Их было совсем немного, но для него это было настоящим чудом. Они спустились вниз, и Хаким подозвал цыганку из-за валуна, спускаясь чуть ниже. В лучах закатного солнца россыпь цветочных звезд словно сияла, и мальчик улыбался, оглаживая руками нежную зелень. Он скучал по живым растениям и чувствовал внутри маленькое теплеющее счастье. Он считал, что эти цветы были так же красивы, как и девушка, которой он так хотел показать свою находку. — Что ты хотел мне показать? — спросила Шейне, спускаясь в тень. — Цветы, — удивленно сказал Хаким, отходя назад от растений, — разве ты не видишь? — Ты из-за этого меня позвал, разбудив так рано? — разочарованно спросила Шейне, без особого интереса разглядывая цветы. — Это всего лишь сорная трава. — Я думал, — Хаким запнулся, заводя руки за спину, — я думал, что тебе понравится. Цыганка пристально посмотрела на него и засмеялась. Хаким смутился и ощутил, как к его лицу приливает кровь. — Хотел произвести впечатление? Я уже давно не девчонка, Хаким. В следующий раз думай о последствиях своих действий. Хватит уже этого! Ты просто мальчишка, понимаешь? — она смеялась, качая головой. — Чего же ты хотел от меня? Я же столько раз просила тебя... Перестань, пожалуйста. Это нелепо. — Извини, — тихо сказал Хаким и неспешно пошел назад к лагерю, чувствуя, как лицо заливает краской. Как бы ему ни было тепло, когда он украдкой поглядывал на Шейне, он понимал, что любить безответно — невероятный и самый неблагодарный труд на всем белом свете.***
Two Steps From Hell — Hadrian's Demon
Они вышли рано, как только солнце склонилось к горизонту. Их целью были горы, тонкой цепочкой видневшиеся далеко впереди. В этой части пустыня заканчивалась и появлялась вереница перевалов и гор, уходящих далеко за пределы карты. Стараясь не отходить от маршрута, они смогли понять условные обозначения на карте контрабандистов. Как выяснилось, синие круги были небольшими оазисами, а черные кресты — места предположительного обитания тварей, на которых те вели охоту. В последний раз, когда они проходили мимо пустынного оазиса, водой было наполнено огромное количество кожухов и бурдюков, потому что отметки на карте в той стороне, куда они шли, попросту заканчивались: либо контрабандисты не решились заходить дальше исследованной части карты, либо им попросту нечего было там делать. Верблюд, которого они забрали со стоянки, служил для перевозки тяжелой ручной клади и одежды. Они собрали все самое важное и ценное, что только смогли найти в лагере, а из части забитых тварей сваляли мясо, благо на то в достатке была соль. Запасов хватило на очень долгое время, по сей день у них оставались куски соленого пересушенного мяса. Контрабандисты на их пути пришлись весьма кстати: без их запасов еды им пришлось бы очень туго. Геральт шел впереди остальных, ориентируясь по знакомым созвездиям. Первые звезды севера заставили их уйти далеко на восток, и шли они до тех пор, пока песчаная чаша не сменилась плоским каменным плато. Шейне оставила попытки быть навигатором: ее дар был в этом практически бесполезен, потому она училась использовать его по-другому, так, как ей хотелось раньше. Гюнтер посеял смуту, и между всеми затесалось холодное недоверие. Даже Регис молчал больше, чем обычно. Перевес был не в их сторону: О'Дим был искушен человеческой сущностью, потому Геральт держался в стороне от других, не желая конфликтовать ни с кем. Наарис же просто досаждал ведьмаку своим видом: как бы ему не хотелось его придушить, он не мог этого сделать, потому что боялся нарушить условия сделки, из-за которой все бы пошло под откос. Сам же Наарис стал отчужденным, и способствовало ли тому отсутствие языка — никто не мог сказать. Хаким был молчалив и печален. Он плелся вслед за Геральтом и смотрел себе под ноги, думая о своем. Он не испытывал недоверия ни к кому из своих друзей, но чувствовал невероятную усталость от бесконечно сменяющих друг друга дней и ночей. Но он давал себе отчет в том, что ничуть не жалеет, что все сложилось именно так. Пусть даже их шансы на успешное окончание путешествия были ничтожно малы. Он нагнал Геральта, обогнав всех, кто шел сзади, и пошел рядом с ним, испытывая необходимость задать ведьмаку один животрепещущий вопрос. Но чувствовал неловкость и стеснение, потому лишь искоса посматривал на ведьмака, так и не решаясь заговорить. Геральт посмотрел на мальчишку, и, устав от косых взглядов, спросил: — Ты что-то хотел, Хаким? Мальчишка замялся, чувствуя охватившее его волнение. — Нет, — быстро ответил он, — то есть, да, но... — Спрашивай, — вздохнул ведьмак. Хаким посмотрел назад, оглядывая идущих, и вновь повернулся к белоголовому. — Можно только потише? — он ощутил, как лицо заливает краска. — Я стесняюсь и не хотел бы, чтобы нас кто-нибудь услышал. Геральт удивленно посмотрел на Хакима и пожал плечами: — Ну хорошо. Тогда давай прибавим шагу. Они пошли вперед чуть быстрее, отрываясь от остальной группы. На вопросы, зачем так быстро идти, Геральт лишь отмахивался рукой. Отойдя от остальных на приличное расстояние, Геральт выжидающе посмотрел на мальчика. — Ну? — Геральт, — Хаким глубоко втянул воздух, — ты любил когда-нибудь? Ведьмак сконфуженно поджал губы, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. Он понимал, о ком пойдет речь, и испытал сочувствие по отношению к мальчишке. Объект нежной любви мальчика был той еще занозой в заднице белоголового, и будь у него хоть малейшая возможность поменяться с Хакимом местами, он бы так сделал. Геральт любил молодых девушек, но не испытывал к цыганке ничего, кроме теплой дружеской привязанности, о чем он устал ей говорить так много раз подряд. Но та твердо стояла на своем. — Конечно же любил, Хаким, — ответил он. — А почему ты спрашиваешь? Мальчишка красноречиво посмотрел на Геральта. Тот усмехнулся: — Да, да. Я понял тебя, Хаким. И что же ты хотел спросить? — Что делать, если ты любишь, а тебя даже видеть не хотят? Геральт пожал плечами. Он и сам не знал. — А почему ты спрашиваешь об этом у меня, а не у Региса или Кгози? Мальчик покраснел пуще прежнего и украдкой посмотрел за спину. — Ну... Кгози старик, Регис вообще вампир, у них там наверняка все как-то иначе, а Наарис — толстый и не очень опрятный мужчина. Я не думаю, что у него были... женщины... Я... Геральт, не выдержав потока красноречивых высказываний со стороны мальчика, засмеялся. Хаким прикрыл рукой лицо, чувствуя, как сгорает от стыда. Ему хотелось развернуться, пойти в другую от группы сторону и попытаться затеряться где-нибудь среди песков, умерев от позора в полном одиночестве. Геральт тепло посмотрел на мальчика, чувствуя, как смех клекочет где-то внутри, грозясь с новой силой вырваться наружу. Он глубоко вдохнул, успокаиваясь, и спросил: — Хаким, если Кгози — старик, а Региса ты не спросил потому, что он — вампир, так почему же ты меня спрашиваешь? Я ведь вообще ведьмак, да еще и проклятый к тому же. Думаешь, что у меня с женщинами все гладко? — Ну, я видел, как Шейне на тебя смотрит, — тихо сказал Хаким, — поэтому и решил спросить у тебя. Геральт озадаченно посмотрел на мальчишку и тяжело вздохнул. Этот вопрос был больным местом Хакима, и он не собирался оставлять ведьмака в покое, пока тот не дал бы ему ответ. — Ладно, если ты это хотел услышать, то я не претендую на Шейне и мне абсолютно безразлично ее отношение ко мне. — Но ты же делаешь ей больно, — Хаким удивленно посмотрел на ведьмака, — разве можно так обходится с теми, кто тебя любит? Геральт остановился и внимательно посмотрел на мальчика, чувствуя его непосильное бремя на своих плечах. — Хаким, любовь — злая штука. Не всегда бывает так, что любящий бывает любим в ответ. И совершенно необязательно пытаться за это благодарить: вот просто так вышло. Ты не виноват. Это пройдет само собой. Проще отпустить, чем мучиться всю жизнь. Ты думаешь, что твое упорство будет вознаграждено? Посмотри на нее и скажи мне, что ты об этом думаешь, — ведьмак развернулся и снова пошел вперед. — Твоя жизнь только началась, перестань изводить себя попусту. Он замолчал. Хаким тяжело вздохнул и уставился под ноги. — Это жестоко, — тихо ответил мальчик, — но я понял, о чем ты говоришь. Спасибо тебе, Геральт. Геральт усмехнулся и они продолжили путь в тишине. Хаким пытался принять сказанное Геральтом, а ведьмак смотрел на дорогу перед собой, вспоминая всех женщин, с которыми он когда-либо бывал. Он вспомнил темноволосую Дааду, вспомнил, как он проводил с ней время, и сердце защемило от прилившего тепла. Он хотел к ней вернуться, но не знал, что возвращаться уже было некуда. Час сменял другой, купол ночного неба, усыпанный звездами, двигался над их головами, словно отлаженный механизм. Прохладный ветер раздувал пыль, вихрями собирающуюся под ногами. Пересохшие клочки травы и ветки сухостоя шелестели под ласковыми дуновениями и пригибались к земле. Ведьмак слушал ночное безмолвие и тихие шаги остальных, идя вперед в полном одиночестве. Вдруг послышалась возня и крики. Геральт резко обернулся и побежал вперед, пытаясь разглядеть, что происходило по ту сторону. Он далеко отошел от остальных, погруженный глубоко в свои мысли, и теперь поспешно нагонял группу. Все расходились по сторонам, выставив руки вперед. Наарис сжимал в дрожащих руках ятаган и вертел им, заливаясь смехом и нечленораздельно мыча. Геральт вошел в круг, и его резко остановил Кгози, придерживая рукой за грудь. Наарис оглядел всех стоящих, склонив голову вбок, и развернул лезвие меча в свою сторону. Послышались крики, кто-то поспешно шагнул в сторону купца. Время для ведьмака растянулось: он заметил движение Наариса до того, когда его заметили все остальные. Он рванул вперед и ощутил, как руку обожгла сталь, рассекая кожаную перчатку. Ведьмак дернул меч на себя, чувствуя, как лезвие вошло глубже, и, стиснув зубы, выхватил ятаган, отбросив его в сторону. Купец завыл, Геральт опрокинул его на землю, раздергивая испачканную рубаху, на которой виднелись темные разводы. Он осмотрел неглубокую рану и свел ее концы пальцами, со злостью глядя на круглое смеющееся лицо. Купец был разочарован неудавшейся попыткой, однако злое торжество захлестнуло его с головой. Ведьмак схватил его за подбородок окровавленной рукой и посмотрел в глаза: — Ты что, сука, удумал такое?! — прошипел он. Купец в ответ засмеялся, и Геральт, ощутив прилив гнева, развел пальцами края раны. Смех сменился громким криком: ведьмак ликовал до тех пор, пока на его плечи не легли сухие руки старика, мягко отталкивающие его в сторону. Он встал и отошел на несколько шагов назад, с отвращением глядя на то, как все возились над купцом. Хаким помог Регису скрутить Наарису руки, а Кгози тем временем штопал рану, сводя окровавленными пальцами края пореза. Геральт злился, понимая, что Наарису собственная смерть была лишь на руку. Но все из присутствующих понимали необходимость сохранить жизнь каждому. Все слышали об условиях сделки, и никто не мог гарантировать того, что для всех, кроме ведьмака, это кончилось бы плачевно. Кроме того, не все могли с уверенностью сказать о том, что без единственного человека, способного их защитить, они смогли бы дойти до конца. Наариса скрутили и перевязали, он лежал и со злобой смотрел на собравшихся, активно обсуждающих, как им всем быть дальше. Кгози голосовал за принудительное ограничение его способности двигаться, чтобы тот не смог навредить ни себе, ни другим. С этим все согласились единогласно, и Геральт вызвался добровольно присматривать за Наарисом, пока все спали. Он встретил неоднозначное одобрение, мешающееся с недоверием к возможностям человеческого организма, но Геральт лишь отмахнулся от них. Закончив разбираться, группа начала выдвигаться дальше. Они привязали веревку к туго перетянутым рукам Наариса, а другой ее конец закрепили к седлу. Купец неодобрительно мычал, пытаясь ругаться, но смиренно плелся следом. Это зрелище вызывало некоторое отторжение, но то было лишь вынужденной мерой. Геральт снова вырвался вперед, спускаясь с небольшого склона вниз. Он посмотрел на затянувшуюся рану и снял перчатку, внимательно оглядывая окровавленную, но целую ладонь. Способности вампиров были удивительны, и он слабо себе представлял, что бы делал, если бы ранил ту руку, которой обычно держал меч. Он перевел взгляд на левую руку, которой удерживал края раны Наариса. Пальцы до сих пор были мокрыми от крови, и он украдкой поднес ладонь ко рту, слизывая с пальцев кровь. Он давно поймал себя на неприятной мысли о том, что чем чаще он так делает, тем больше ему хочется попробовать ее по-настоящему.***
Michael McCann – Sewers
Они разбили лагерь, спрятавшись в тени скалистых зубьев, торчащих из земли. Через несколько ночей пути, по их расчетам, они должны были настигнуть цепочку гор, день ото дня становившуюся все больше. Ориентируясь по карте, они предполагали, что горный хребет, начинающийся в левом углу карты, был цепочкой Голубых гор, уводящих в земли Редании. Геральт молился на то, чтобы так оно и было, такая ошибка могла всем дорого обойтись. Однако в горах, на низинах, выжить было чуть проще, чем в пустыне. Все устало копошились, готовясь отойти ко сну. Кгози разводил костер из сухих веток, а Шейне и Регис вытаскивали из седельных сумок поклажу. Ночной переход был нелегким, но по твердой земле было идти куда проще, чем по вязким пескам. За ночь на плато они успевали пройти гораздо большее расстояние, чем обычно, и выход из ловушки уже не казался такой недостижимой целью. Наарис топтался на месте, устало разглядывая все вокруг. Он злился и смотрел на ведьмака, не отрывая от него взгляда. Он ждал, когда Геральт посмотрит на него, почувствовав на себе пристальный взгляд, и прекрасно знал, что он повернется в его сторону. Ведьмак искоса посмотрел на Наариса, и тот недобро улыбнулся в ответ. Геральт ощутил вновь нахлынувшее отвращение и отвернулся. Наевшись и разойдясь по сторонам, группа куталась в плащи и спальные мешки, навлекая на себя крепкий сон без сновидений. Солнце поднималось все выше, и ведьмак заступил на свой пост. Он обошел лагерь по кругу, следя за недвижимым Наарисом, спящим под шерстяным плащом. Его не на шутку обеспокоило самоубийственное поведение купца, Геральт не знал, чего ему ожидать. Он понимал, что от такого человека, как Наарис, можно было ждать любой выходки. До сих пор он корил себя за то, что дал обвести себя вокруг пальца, и не желал быть обманутым снова. Потоптавшись на месте, он уселся на колени недалеко от спящего купца. Он был благодарен чуткому слуху и обострившимся реакциям, потому, решив не тратить сил попусту, впал в рефлексию, отстраняясь от мира. Ведьмак вновь погрузился в воспоминания, чувствуя, как его уносит водоворотом памяти в самое начало пути. Туссент отпечатался в его воспоминаниях яркой сказочной землей, не омраченной событиями. Даже спустя все это время, он продолжал верить в Путь и то, что сможет выйти из пустынных земель живым. Он вспоминал Каэр Морхен, который считал своим домом. Зелень трав и пронизывающий насквозь горный ветер навевали тоску. Он помнил высокие стены крепости, помнил, как лучистое солнце проходило сквозь витражи, рассыпаясь на каменном полу мириадами цветов. Он помнил эхо, гуляющее по коридорам, но Даада, то и дело появляющаяся в его воспоминаниях, никак с ней не связанных, увлекала его в другую сторону. Ведьмак услышал шорох и открыл глаза. Солнце стояло в зените, выглядывая из-за скалистого каменного зуба. Наарис не спал. Он сидел на мешке и внимательно смотрел на Геральта, подзывая его к себе кивками головы. Нехотя ведьмак встал и подошел к купцу, внимательно разглядывая бледное круглое лицо. — Чего тебе? — тихо спросил Геральт, глядя на него сверху вниз. Наарис указал связанными руками на промежность. Белоголовый закатил глаза. — Мне, может, еще жопу тебе подтереть? Купец пожал плечами: мол, если хочется, отчего бы и нет. Ведьмак ощерился. — Ну пойдем. Геральт рывком поднял на ноги купца и повел за собой, удерживая его за затянутую веревку. Тот шел следом, не оказывая никакого сопротивления, спотыкаясь и пытаясь поспевать за быстрым шагом ведьмака. Они вышли на солнце, и белоголовый прикрыл глаза ладонью, заслоняясь от яркого света. Наарис щурился и морщился. Он сбавил шаг, пытаясь следовать за ведьмаком наощупь, и отворачивал лицо в сторону. Выглядел он еще хуже, чем обычно: лицо было бледным, под глазами выпали темные круги, а непомерная масса тела истощалась день ото дня все больше. Но изменилось в нем не только это. Войдя в тень, Геральт отпустил купца. Он выразительно поднял руки перед лицом, глядя на веревку. — Не испытывай мое терпение, — холодно сказал ведьмак, — справляйся, как хочешь. Наарис пожал плечами и отошел в сторону. Ведьмак отвернулся, прикрывая глаза и стараясь не слушать, как копошится купец, пытаясь помочиться на землю. Тот долго возился с одеждой, пока не смог развязать скрюченными онемевшими пальцами шнуровку на штанах. Наарис долго и с чувством справлял нужду, вызывая у ведьмака еще большее отвращение к своей персоне. Наконец, закончив, он принялся натягивать штаны обратно. Он подошел к ведьмаку и довольно улыбнулся, протягивая руки, перемотанные веревкой, мокрой от мочи. Геральт скривился. — Блядь, да ты издеваешься? — устало спросил он. — Иди впереди. И только сделай шаг в сторону, Наарис. Ты знаешь, что я могу с тобой сделать так, чтобы ты при этом не сдох. Он энергично закивал и пошел впереди, прижав руки к телу. Они неторопливо возвращались к лагерю, и Геральт остановился, почувствовав запах крови. Он дернулся вперед, разворачивая Наариса к себе, и ощутил эмоцию, которой не мог дать определение. Купец, превозмогая боль, расковырял дырку в груди, разорвав шов. Руки его были перепачканы в крови, а на рубахе виднелось алое пятно. Карие глаза с насмешкой смотрели на ведьмака, и тот, занеся руку для удара, остановился. Он ощутил жажду. — Что же ты делаешь, с-сука! — прошипел ведьмак, отшатываясь. — Зачем?! — Ы-ы-хы-хы! — протянул Наарис, шагая навстречу Геральту. Он не испытывал страха — только физическую боль. Но видел, что происходит с ведьмаком. Его наблюдения лишь подкреплялись на практике. Геральт пытался сохранить остатки здравого смысла, затмеваемого жаждой. Он чувствовал запах крови, чувствовал, как бьется чужое сердце, перегоняя алую жидкость по жилам. Он хотел испить ее, пары капель ему было недостаточно для того, чтобы распробовать ее вкус полностью. Он боролся с этим, но терял над собой контроль: ведьмаку не хватало сил на то, чтобы сопротивляться. И Наарис это видел. Удары сердца гулко обрывались где-то внутри, и теперь ведьмак не видел ничего, кроме живого организма и сердца, безустанно перегоняющего кровь по сосудам. Вся его разумная личность сжалась в точку, и он ощутил себя животным, наделенным лишь первобытными инстинктами. Не было ничего человечного в этом: была только жажда. И, одолеваемый ею, он бросился в сторону купца. — Геральт! Ведьмак остановился, чувствуя, как отрезвляюще на него подействовал знакомый голос. Наарис дернулся в сторону, поднимаясь на ноги. Он пятился и с накатившим страхом смотрел на обезображенную морду ведьмака. Он не ждал, что Геральт так быстро сорвется, он хотел изводить его до последнего, но все происходило слишком быстро. — Геральт! Послушай меня! — Убирайся отсюда, Регис! — рявкнул ведьмак. — Уходи! Он медленно пошел к Наарису, останавливаясь на полпути до купца. Вновь сознание прояснилось и он упал на колени, сжимая зубы и убеждая себя в том, что это было бы последним, что он сделал бы при иных обстоятельствах. Запах крови туманил сознание, но ведьмак пытался бороться, сопротивляясь жажде. — Геральт, у тебя нет нужды его убивать, ты хочешь не этого, я понимаю — сказал Регис, спускаясь вниз, — тебе нельзя ему навредить, он все еще связан с О'Димом! Не подставляй этим себя и других! Геральт! Ведьмак посмотрел в сторону вампира, медленно приближающегося к ним. Геральт пытался сфокусировать взгляд на друге, но у него не получалось. По лицу катился пот, и он чувствовал, что страх Наариса вновь пропал: он поборол его, переступив чувство самосохранения. И ярость, вперемешку с жаждой, вновь одолели его. — Мне уже плевать! — рявкнул он и выгнул голову вбок, шагая к Наарису. Тот сидел, прижавшись к камню, и смеялся над Геральтом, пытаясь довести ведьмака до болезненного безумия. — Если ты не хочешь думать о себе, подумай о том, что будет с остальными, Геральт! Нам не выбраться без тебя! — Мне плевать! — процедил ведьмак, сжимая зубы. Регис замолк. Геральт стоял над Наарисом, прислушиваясь к своим ощущениям. Кровь была теплой, но кровотечение быстро останавливалось. Он хрипло дышал приседая на колени перед купцом, все еще пытаясь держаться до последнего. Он ощутил запах свежей крови и повернулся. Регис сжимал в ладони лезвие походного ножа, который они нашли у контрабандистов вместе с остальными вещами. Он отбросил нож в сторону и сжал ладонь, закатывая рукав рубахи. По руке струилась кровь, и Геральт видел каждую каплю, падающую на землю. Он вновь ощутил прилив жажды и медленно пошел в сторону Региса, наблюдая за тем, как алые капли разбиваются о пыль. Наарис гневно замычал, пытаясь встать на ноги. — Что ты, сука, творишь? — просипел ведьмак, задыхаясь от нахлынувшей жажды. — Зачем вы издеваетесь надо мной?! — Ты ведь этого хотел? — спокойно осведомился Эмиель, разжимая мокрую от крови ладонь. — Тогда за мной долг, в таком случае. Геральт рванул вперед и впился зубами в открытую рану. Кровь хлынула в рот, и он закатил глаза, втягивая ее в себя. Он распробовал ее, соленую и горячую, и никак не мог насытиться ею до предела. Он тянул ее и глотал, чувствуя, как становится легче: это было приятно. Этого он желал больше всего. Регис пошатнулся, чувствуя накатывающее головокружение. Его ужасало это зрелище, и он вспоминал себя, не знающего ни меры, ни совести. Он лишь смотрел на ведьмака, по подбородку которого текла его кровь и внутри у него все холодело от осознания того, сколько раз он позволял себе так чудовищно поступать. Жажда крови не была тем, от чего зависела бы жизнь вампира, и, отдавая себе в этом отчет, он снова и снова продолжал так делать. К горлу подступила тошнота. Регис дернулся, почувствовав, как сжались зубы на ладони. Он стиснул зубы и хрипло окликнул ведьмака: — Геральт, хватит! Ведьмак впал в неконтролируемый транс, не имея возможности насытиться в полной мере. — Геральт, — испуганно сказал Регис, чувствуя слабость, — ты убьешь меня этим! Белоголовый отдернулся от руки и слепо посмотрел на стоящего перед ним. Он не слышал его, или просто не хотел слышать. Борода, отросшая за месяцы пути, была багровой от крови, стекающей по губам вниз. Он был опьянен. Регис аккуратно отвел руку в сторону, чувствуя, как к ладони приливает кровь. Голова кружилась, а в горле стоял липкий ком. — Остановись, — тихо сказал он, — не надо, Геральт. Достаточно. Ведьмак отшатнулся и Регис облегченно вздохнул, сжимая ноющую ладонь. С ладони на землю упало несколько капель, и Геральт рыкнул, бросаясь на Региса снова.***
Он не спешил открывать глаза, чувствуя жажду. Ему было знакомо это вновь переживаемое чувство, когда поспешное движение могло принести немало неприятных ощущений. Потому он терпеливо ждал, когда отступит головная боль. Открыв глаза, он увидел над собой звезды. Они россыпью хлебных крошек сияли в ночном небе, зазывая в путь. Полностью перестроив свой режим жизни на ночной, они понемногу становились чуждыми ярким солнечным лучам, скрываясь в тени, как хищники. Но хищниками их было трудно назвать, даже при всем желании. Регис сел, хватаясь за голову. В ушах гулко ухало сердце, а в глазах плясали темные точки. Он припомнил себе свою ошибку и ощутил вину, несмотря на произошедшее. Оглядевшись, он увидел обеспокоенного Хакима, поспешно идущего к нему с кожухом. Он взял из рук мальчика воду и поблагодарил его. — Кгози сказал дать тебе воды и чего-нибудь поесть, прежде чем они ушли, — сказал тот, взволновано разглядывая друга. — Куда ушли? — хрипло спросил Регис. Хаким замялся. Регис ощутил тревогу. — Хаким, что произошло? Куда они ушли? — Геральт и Наарис пропали, Регис, — ответил мальчик, потупив взгляд, — они ушли. Эмиель прикрыл лицо рукой, понимая, что он натворил своей опрометчивостью. — Хаким, дорогой, как давно они ушли? Геральт и Наарис? — Давно, — ответил тот. — Геральт притащил тебя в лагерь, а сам ушел. Весь перепачканный кровью. Я понял, что произошло, и разбудил остальных, а сам побежал за ним. Но когда я спустился, я не увидел ни Геральта, ни Наариса, если он не сбежал до этого. — Не сбежал, — глухо отозвался Эмиель. — Он пытался натравить на себя Геральта. Хаким замолчал, сочувственно глядя на Региса. — Шейне и мастер Кгози пошли их искать, когда солнце еще стояло высоко над головами, а мне сказали следить за тобой. Я зашил тебе рану, — он вдруг смутился, — но получилось у меня неважно. Извини. — Спасибо, Хаким. Я благодарен тебе. Они перебрались поближе к костру, и Регис плотнее закутался в плащ, чувствуя озноб. Он надеялся лишь на то, что ведьмак не будет расплачиваться жизнью за его поспешную выходку. Эмиель корил за себя за все это, но понимал, что предвидеть произошедшее ему было невозможно. Они нетерпеливо дожидались остальных, слушая ветер, заметающий какие-либо следы, а вампир лишь думал о том, какую ошибку совершил, посчитав, что может совладать с чужой жаждой. Спустя некоторое время к лагерю спустились Шейне и Кгози. Они были расстроены и пришли с пустыми руками, без каких-либо новостей. Теперь они сидели у костра вчетвером, слушая, как трещат сухие ветки. Они не пытались искать тем для разговоров. Их попросту не было. — Я думаю, нам нужно двигаться дальше, — вдруг сказал Кгози, подбрасывая веток в костер. — Вдруг они вернутся? — обеспокоенно спросил Хаким, глядя на старика. — Как же они нас найдут? — Не вернутся, Хаким, — сказал Регис, грея руки у огня. — Если они продолжают двигаться, то нам их уже не нагнать. Нам надо идти. Будем передвигаться днем, думаю, что так будет безопаснее для всех нас.