Синие Горы, граница государства Каэдвен, конец 922 года.
V.
На Севере говорят так: когда зимняя ночь ясная и темная, звезды начинают звенеть. В тишине, где на мили вокруг разносится хруст снега под ногами, звенят сияющие в темном небе звезды. Холод пронизывает до костей, насколько бы теплой не была одежда и горяч огонь очага. Зима на Севере всегда была безжалостной и холодной, не щадя ни зверей, ни те заблудшие души, которые пытались прорваться сквозь пелену белого хлада. Ведьмак шел по снежной перине на плетеных из веток снегоступах. Из-под капюшона выглядывали янтарные глаза. На его ресницах и бровях намерз иней, а повязка была белой от замерзшей влаги. На плечах он держал тушу убитой косули, а сам смотрел вперед, остановившись посреди бескрайних земель. По спящей долине очень далеко разносились звуки, и теперь он силился понять, откуда исходил звук, похожий на человеческий крик, и не показалось ли ему снова, сходящему с ума в гнетущей тишине. Он тряхнул головой, прогоняя наваждение, и двинулся к лагерю, в котором они с купцом пережидали настигнувшие их в пути морозные дни. Они не раз попадали в снежную бурю, но когда холод переступил все возможности человеческого организма, им пришлось искать убежище для того, чтобы не замерзнуть заживо в цепких пальцах зимы. Они понимали, что мороз не сможет держаться месяцы подряд, и когда холод сошел бы на нет, они собирались двинуться дальше, туда, где была жизнь. Как бы нелегко было им, в заснувшей на долгую зиму долине, они упрямо шли дальше, и даже Наарис, пытавшийся некогда свести счеты с жизнью, пытался прикладывать все усилия к тому, чтобы выжить. Геральт подходил к убежищу, к выщербленной в скале пещере, в которой они пережидали холод. Вход был заложен еловыми ветками, присыпанными снегом для того, чтобы хоть как-то удерживать тепло изнутри. Он положил тушу на утоптанный снег, отодвинул руками ветки и шагнул внутрь, закрывая вход. Он пошел по узкому проходу в тупиковую часть пещеры, где горел костер и было тепло от исходящего от огня жара. Наарис, пытавшийся не только выживать в сложившихся условиях, но и быть хоть как-то полезным, ставил небольшой котелок со снегом возле костра и топил его, помешивая заостренной веткой. Завидев ведьмака, он махнул ему рукой, а тот лишь кивнул в ответ, стягивая с лица повязку. Прогретая за дни их пребывания пещера не дышала в лицо стужей. Наоборот: в ней было тепло, и в таких условиях можно было спокойно заночевать в ее пределах, накрывшись шкурой без страха застудить почки. Благо, на то был лес и ведьмак, который был приспособлен к охоте. — Я выпотрошу косулю, займешься мясом? — спросил Геральт, Наарис удивленно посмотрел на него. — Надо кое-что проверить, — ответил тот на немой вопрос, и Наарис кивнул. Ведьмак пошел на выход из пещеры, выступая назад, на холод, к утоптанному возле нее пространству. Туша косули лежала на снегу, околевшая от холода, как и сам Геральт. Он достал из-за пояса кинжал и впустил его в брюхо косули, рассекая его резким движением. Потроха повалились из вспоротой брюшной части; от них шел пар, и ведьмак видел, как они покрывались инеем в считанные минуты. Продолжив разрез к шее, он принялся стягивать с косули шкуру. Ему припомнилось, как он по собственной глупости повадил волков рыскать возле их убежища, которые приходили на запах крови, разносившейся вокруг. Но Геральт так же быстро отвадил их от этого, перерубив половину стаи посреди ночи, когда его разбудили тихие звериные шаги и отдаленный вой. Рубил он белых волков без особой жалости, потому что понимал: либо они, либо — он. Жестокий и кровавый урок дал хищникам понять о том, что такой противник им не по зубам, и теперь ведьмак слышал по ночам лишь их тихий вой в отдалении. Он разделял тушу на части, а снятую шкуру отбросил в сторону. Перчатки замерзли от крови, пальцы, затянутые в них, плохо сгибались. Ведьмак, оставив затею, обтер кинжал снегом, убрав его за пояс. Он оттащил замерзшие потроха подальше от пещеры, туда, где устроил прикорм хищных тварей, пытавшихся неделей ранее позариться на жизни купца и ведьмака. Геральт затащил разделанную тушу внутрь пещеры, оставив ее рядом с Наарисом. Купец протянул руку, выжидающе глядя на ведьмака, и тот, сняв околевшие перчатки, отстегнул холодные ножны кинжала, протягивая их Наарису. Он положил кинжал рядом с собой, а белоголовый протянул руки к огню, чувствуя, как возвращается чувствительность к онемевшим пальцам. Он до сих пор думал о том, что услышал в лесу, и испытывал слабую надежду на то, что там были люди. Он беспокоился о друзьях, которых оставил одних в пустыне, но понимал, что раз Гюнтер не явился по его душу, то все из них были живы. Пока что. Наарис внимательно глянул на ведьмака и усмехнулся. Тот отвлекся от размышлений и посмотрел на купца, который сначала взялся за край своей бороды, а потом потер плечи. — Да, — ощерился ведьмак, — с бородой теплее. Купец, дождавшись, когда Геральт оценит его шутку, взял кинжал и притянул к себе шкуру убитой косули. Он принялся медленно выскребать ее, так, как его учили, но получалось у него неважно. Но Наарис не оставлял попыток и продолжал упрямо пытаться и дальше. Ведьмак, внимательно смотрящий за всем этим, сказал: — Вот знаешь, Наарис, держишь ты в руках кинжал, а мне инстинктивно хочется у тебя его забрать из рук. Спички — детям не игрушка. А ты, прямо как дрянной ребенок, пытавшийся неделей раннее спалить избу. Купец укоризненно посмотрел на белоголового и отмахнулся, мол, что было, то прошло. Геральт покачал головой и подумал о том, что привык очень быстро схватывать жесты Наариса и понимать их. Он отогревался и смахивал с плаща растаявшие от тепла капли влаги. Ему не хотелось выходить за пределы пещеры, он чувствовал потребность в тепле и отдыхе. Идти по снегу даже на снегоступах было тяжело, но ко всему очень быстро привыкаешь, как к хорошему, так и к плохому. Он выбил перчатки об стену, стряхивая с них намерзшую кровь, надел их и махнул рукой Наарису. Тот кивнул на пустой бурдюк, лежащий недалеко от него, и ведьмак поднял его, наливая внутрь горячую воду, вытопленную из снега. Он повесил его под бок, чувствуя растекающееся тепло, исходящее от него. Все-таки купец умел думать головой, и эта его идея с бурдюками в качестве грелок на ближние переходы была хороша. Геральт вышел из пещеры и проверил, свободно ли ходят в ножнах мечи. Те плавно выскальзывали и входили назад, не примерзнув от влаги к внутренней части. Закончив разглядывать мечи, ведьмак склонился вниз и потуже затянул веревки от снегоступов поверх сапогов. Ночь была холодной, и мороз был нещаден, кусая ведьмака за открытые части лица. Он разогнулся и посмотрел вперед, вспоминая, где впервые услышал крик. Глубоко вздохнув, он двинулся в путь, слушая тихий звон мерцающих звезд.VI.
Холод был беспощаден к ним. Они шли вперед, переставляя ноги по глубокому снегу. Путь через долину был медленным и изнурительным, и на него уходило очень много сил, как бы они ни старались их сберегать. Все дороги давным-давно засыпало снегом, и им оставалось лишь продолжать пытаться выжить, хотя их старания день ото дня становились все плачевнее и скорее напоминали попытки утопающего всплыть на поверхность. Кгози понемногу сдавал, признаваясь в этом и себе, и остальным. Ему такая ноша казалась практически непосильной, но упрямство не позволяло ему просто взять и остановиться посреди пути, сдавшись на милость зверскому холоду. Потому он превозмогал усталость и мороз, пытаясь идти за остальными по звериным тропам и непроходимому снегу последним, по чужим следам. Хаким и Регис шли впереди, друг за другом, прокладывая дорогу вперед. Мальчишка пытался казаться сильнее и бодрее, чем то было на самом деле, и забегал вперед чаще вампира, протаптывая тропу. Усталость наваливалась на них, и, чтобы не замерзнуть, они продолжали идти все дальше и дальше. — Я больше не могу, — устало сказала Шейне сквозь повязку на лице, и уселась в снегу, — я не могу больше. Давайте отдохнем. Давайте поедим. — Шейне, нам надо идти! — воскликнул Хаким, вскидывая руки. — Прошу, давай, вставай! Еще немного! Кгози мягко опустил на плечи мальчика руки, и тот замолчал. — Надо отдохнуть, Хаким, я тоже устал. И Регис, и ты тоже устал. Сейчас мы разведем костер и отдохнем. — Я рук не чувствую, — тихо сказала Шейне. Регис тяжело вздохнул и посмотрел на мальчика из-под побелевших от намерзшей влаги ресниц. Тот, угрюмо понурив голову, поплелся вслед за ним к небольшому пролеску, собравшись набрать веток для разведения костра. Они шли, сменяя друг друга и протаптывая узкую тропинку к лесу до тех пор, пока не добрались до его границ. Хаким пополз вперед, к облысевшим за зиму кустикам, виднеющимся под глубоким снегом. Вампир предосторожил его, но тот упрямо полз вперед. Он принялся обламывать околевшие от мороза ветки и, набравшись смелости, попытался встать. Хаким глухо охнул, ощутив, как ноги проваливаются в снег, и он уходит под него по самую шею. Шею обожгло холодом, а ногу пронзила острая боль. Он вскрикнул, и Регис, увидев застрявшего мальчишку, бросил обломанные ветки на тропу, подползая к Хакиму. Он хватал его за руки и тащил в свою сторону, словно утопающего. Замерзший и околевший от холода мальчишка лез из снежной ловушки, переставляя локти и крепко сжимая зубы от накатывающей тупой боли. Они сползли на тропу, и Хаким, попытавшись встать, упал, вновь тихо вскрикнув. Регис непонимающе смотрел по сторонам, словно пытаясь понять, что послужило причиной травмы, но так ничего и не узрев, поднял мальчишку, давая тому опереться на себя. Они пошли к лагерю с охапками веток, чувствуя безнадежность сложившейся ситуации. Кгози, завидев их, подбежал к ним, и они усадили на утоптанный снег Хакима, отдергивая плащ и поднимая штанину. Регис прикрыл руки Кгози краем плаща, пока тот ощупывал ногу мальчишки. Он невольно посмотрел на замерзшие слезы на лице Хакима и ужаснулся, когда в глазах старика, вечно приободренного, завидел безнадегу, от которой на душе скребли кошки. — Отек достаточно быстро распространяется, я думаю, — сказал он, — что это перелом. Шейне разводила костер, нагибаясь перед крохотным огоньком и пытаясь раздуть его в большое пламя. Регис молча смотрел на старика и пытался перебрать в уме все возможные дальнейшие исходы событий. Они аккуратно перенесли Хакима поближе к огню, давая возможность согреться. Мальчишка тянул к огню руки и морщился от накатывающей боли: чувствительность понемногу возвращалась к замерзшим ногам, разбуженная теплом, и он чувствовал, как ломило ногу. Кгози, Шейне и Регис ругались, вскидывая руки и отчаянно жестикулируя. А он лишь молча наблюдал за всем этим, чувствуя, как своей ошибкой и сумасбродством посеял разлад и отчаяние. Он никогда не видел Кгози в таком состоянии, для него тот был непробиваемой стеной, оплотом спокойствия и уверенности. Сейчас же он видел его глаза, переполненные горечью и непониманием. Даже Регис выглядел если не уставшим, то совсем потерявшим надежду. Хаким, устав от ссоры, которую наблюдал, прервал их, обращая на себя внимание. — Не ругайтесь из-за меня, пожалуйста, — сказал он и глубоко втянул воздух. — Я виноват, потому что не послушался Региса. Поэтому вам придется меня оставить и идти дальше. Кгози быстро изменился в лице. Глаза его смеялись, но Хаким понимал, что вопрос его транспортировки может очень усугубить и без того плачевное положение в сложившейся ситуации. И хотел помочь тем, чем только мог. Даже уплатив ценой своей жизни выживание других. — Так, — сказала Шейне, — никто тебя не оставит, ты просто сошел с ума! Мы дойдем, а сейчас мы сядем поближе друг к другу и будем греться. У костра. А потом пойдем дальше. Вы сможете нести Хакима по очереди? Замечательно. А теперь закройте свои рты, и не надо этого! Вы омерзительны! Если мы продолжим ругаться, то непременно сдохнем прямо тут, я это знаю. Она молча подошла к Хакиму и села рядом с ним, укрывая его плащом с головой и прижимая к себе. Глаза ее искрились молниями, она негодовала и злилась на Региса и Кгози, даже понимая, что причин для обреченности было более, чем достаточно. Она не смотрела вперед своего настоящего и не знала, переживут ли они эту ночь; ей не хотелось знать все наперед. Но бессилие казалось ей отвратительным даже в таком проявлении. Регис и Кгози уселись рядом с мальчишкой и цыганкой, прячась под плащами. Скудное тепло немного согревало, но ночь была холоднее и обещала быть очень долгой, возможно — длиной в целую жизнь, проносящуюся перед глазами. Они молчали, чувствуя необходимость говорить, но преодолеть страх перед возможной смертью было непросто. Хаким засыпал, откидываясь на плечо цыганки, а она крепилась, пытаясь не заплакать от накатившей горечи. Быть сильной ей становилось все тяжелее; пусть даже и в жизни до переломного момента у нее было лишь несколько слабостей, которые она привыкла не показывать людям. — Холод, — начал Кгози, — да и все, что происходит в мире, это причина и следствие состояния энтропии, к которому постоянно стремится наш мир. — Если бы все стремилось к хаосу, то наш мир сам себя смел бы с лица, — сказал Регис, чувствуя, как накатывает сонливость. — Не спорю, — сказал старик, — но мне больше интересны причины. — Почему так холодно? — с иронией спросил Эмиель. — Да и не только. — Холод — понятие климатическое и никак не связанное с тем, о чем идет речь. Я верю, что в мире существует сила, которая обратна энтропии, в противовес возрастающей и снижающей ее. Кгози довольно хмыкнул и замолчал. Шло время, и Регис чувствовал непреодолимую тягу ко сну. Он оглядел сидящих и поджал синюшные губы, понимая, что попросту пропустил тот момент, когда все остальные крепко сомкнули глаза. Он долго думал о причинах и следствиях событий, пытаясь бороться со сном, клевал носом и ронял голову на грудь, пока не отпустил надежду и не провалился в глубокий сон без сновидений: черный, как чужая печаль и сущность того, кто все это посеял.***
Он долго и упрямо шел вперед, оглядываясь по сторонам. Надежда, которую он терял так же быстро, как и находил, была привычной в последние несколько месяцев. Он привык к этому ощущению и испытывал вину за то, что так поспешно ушел, не побеспокоившись, что люди, которых он оставил, попросту не знали, как выживать в условиях сурового климата. Его многому обучили в Каэр Морхене, не меньшему он научился и сам, пребывая в дальних переходах по заказам и странствуя по миру в их поисках. Он спускался по холму вниз, пытаясь понять, сколько времени сейчас было и как давно он должен был бы вернуться. Но он упрямо шел туда, откуда предположительно исходил этот странный звук, взбудораживший его до мозга костей. Несколько раз он путал человеческий голос с отдаленным криком зимовавших птиц, которые пересмеивались над его горем откуда-то из-за непроглядной стены леса. Но ведьмак был непреклонен и шел дальше, пусть даже и в насмешку над очередной птицей. Он остановился, чтобы перевести дух, и отправился дальше, вниз по склону холма. Замерзший нос, онемевший от мороза, тронул слабый запах дыма. Это обратило его в ищейку без разума, он повел головой в ту сторону, откуда тот доносился, и повернулся вправо, глядя на пролесок. Ошибкой это быть не могло, и он, обратившись в туман, понесся над снегом вперед, туда, где по его мнению могла быть жизнь. Он видел обломанные ветки и следы шагов, видел узкую тропу и резко остановился, когда увидел перед догорающим костерком четыре бесформенных фигуры, тесно сидящих рядом друг с другом. Ноги его беззвучно ступили на снег и он огляделся вокруг. Костер горел несколько часов к ряду, потому сидящие должны были быть живы. Он напропалую понесся в лес, обламывая и обрубая большие и маленькие ветки, все, какие видел на своем пути. Вернувшись, он бросил охапку рядом с костром, нагибаясь к углям и ломая голые пруты. Он стянул перчатку; и, вздымая пепел, вспыхнул Игни, ненасытным пламенем пожирая ветки. Хворост с треском разгорался, и Геральт, стянув вторую перчатку, подошел к спящим, принимаясь растирать им лица, холодные и побелевшие. От костра исходил невероятный жар; он был высоким и горячим. Вокруг костровища таял снег, а ведьмак отчаянно пытался разбудить сидящих. Он тер уши и носы, растирал щеки, ожидая, что прилившая к лицу кровь поможет пробудиться. Он взял теплыми пальцами уши Хакима и принялся их тереть, пока тот не начал морщиться и не открыл заспанные уставшие глаза. Он внимательно изучал фигуру перед собой, пока черные глаза не округлились, а изумление не развеяло остатки сна. Он бросился ведьмаку на шею, и тот мягко хлопал мальчишку по спине в ответ, чувствуя, как в душе ворочается холодная змея, которую он сам породил. Он перенес мальчишку поближе к костру, и тот, стянув перчатки, грелся у огня, пока Геральт пытался будить остальных. Решив, что костер разгорелся достаточно сильно, он перенес всех остальных поближе к огню, открывая укрытые лица жаркому теплу. Он понимал, что сделать что-то еще было не в его силах, и лишь тепло огня, проникающее под одежду, могло оказать им посильную помощь. Ведьмак уселся рядом с Хакимом, и тот тепло посмотрел на него, с благодарностью, от которой Геральту хотелось выть волком. Он вытащил из-под плаща кожух с теплой водой и дал его мальчишке. Тот пил ее с особой жадностью, и ведьмак всерьез подумал о том, топили ли они снег в принципе, и было ли им, в чем топить. Он посмотрел на снегоступы и перевел взгляд на мальчишку. — Руки-то целы? — спросил он, усмехнувшись. Хаким широко улыбнулся из-под стянутой ведьмаком повязки. — А то как же. А что делать-то? — Будем плести снегоступы. Иначе мне до весны придется рубить лес. Мальчишка вновь ощерился и размял руки, чувствуя, как горит обогретое лицо. Геральт снял с пояса веревку, которую носил там с тех пор, когда Наарис окончательно перестал заниматься членовредительством и лично вручил ее ведьмаку. Он распускал ее на части, а Хаким придерживал ее, чтобы тому было удобнее раскручивать. Мальчишка негромко рассказывал о их злоключениях, и Геральт молча слушал, как Хаким взахлеб радовался тому, что выжил, не замерзнув в снегах. Он рассказал ему и о том, как провалился под снег и как впервые почувствовал холод по-настоящему. Он говорил без умолку, и ведьмак был благодарным слушателем, не смея прервать его речь. Геральт отвязал с ног снегоступы и показал, как их правильно плести. Пока мальчик накручивал веревку на пальцы, подрезая ее ножом, ведьмак вновь пошел в лес, искать кору, которую можно было бы снять с деревьев. Он не знал, что бы было, если бы каждый раз, когда он слышал обманчивый крик птицы, он не бросался в его сторону. И не хотел об этом думать, потому что, несмотря ни на что, его обуяло невероятное облегчение. Он взвился туманом по лесу, пытаясь отыскать старое дерево, с которого было бы не так трудно снять кору, и отыскав среди елок и кедров давным-давно погибший дуб, он опустился на его корни и достал из-за спины меч, вырубая куски коры. Он собирал ее в небольшом количестве, чтобы хватило на шину мальчишке, который весьма кстати поделился своим опусом, из-за которого чуть не погубил всех остальных. Ведьмак собрал кору и вернулся в лагерь, опускаясь на ноги рядом с Хакимом в рассеявшемся тумане. — Сейчас я попробую наложить тебе повязку, — осведомил мальчишку Геральт, у самого себя вызывая недоверие таким тоном, — я точно не уверен, как это делается, но я попробую хотя бы не навредить тебе. Хаким лишь отмахнулся. — Геральт, вряд ли ты сможешь сделать мне еще хуже! Ведьмак усмехнулся и выбрал два самых больших куска коры. Он увлеченно рассматривал ногу Хакима, пытаясь приметить, как лучше будет затянуть ногу между кусками коры, пока мальчишка плел снегоступы. — Все должно быть просто, — сказал белоголовый, и мальчишка прыснул, прикрывая рот рукой. Он помнил, как ему накладывали тугие повязки, когда он по несчастью ломал конечности, и понимал их примерный принцип работы, но искал подвох в том, что все было не так просто. Он положил два куска по обе стороны ноги и не заметил, как на плечо мягко легла чужая рука. — При всем моем уважении, Геральт, дай мне самому с этим справиться. Алхимик из тебя, конечно же, недурной, но вот с врачеванием... Ведьмак, увлеченный процессом перекладывания коры с места на место, не заметил, как к ему приблизился Регис. Он встал с места и развернулся, крепко обнимая друга и хлопая его по спине. Он понял все и дал определение змее, копошащейся в его груди: то было предательством, как по отношению к себе и своим убеждением, так и по отношению к другим. Регис отступил и крепко сжал ногу мальчика побелевшими пальцами, придавливая кору к ноге. Тот скривился, сжимая в руках снегоступ. Он быстро перематывал ногу тряпкой, которую нашел в наплечном мешке, туго затягивая шину. Хаким крепко сжимал пальцы до тех пор, пока тот не закончил перевязку и не отступил, с гордостью оглядывая свой труд. Геральт уселся рядом с Хакимом, обрезая ветки и начиная плести снегоступы для остальных. Регис приобщился к делу, и они втроем стягивали ветки между собой, молча глядя на огонь. Тем для разговоров было много, но тот никак не ладился. Они продолжали молчать, не чувствуя необходимости в том, чтобы хоть что-то говорить, как бы им не хотелось этого. Потому что для этого у них было бы достаточно времени впереди. — Геральт, — вдруг сказал Регис, — а что же с Наарисом? Лицо белоголового тронула ехидная усмешка, которую скрыла собой борода. — Шкуры выделывает, что с ним. Хаким выронил из рук снегоступ и непонимающе посмотрел на ведьмака. — Чего он делает?! — Ну, понимаешь, шкуры животных очень даже спасают в такой мороз. Вам бы это не помешало перенять. — И что, он даже не попытался себя умертвить? — озадаченно спросил Регис. Ведьмак скривился и отмахнулся от вопроса. — Не спрашивай об этом у меня. Не надо об этом. Будите остальных, надо выходить и перебираться в другое место, время уже близится к полуночи. Хаким, я понесу тебя, а вы разбирайте вещи. Надо идти, иначе просидим тут до святок.***
Они сидели у костра и жадностью ели горячее мясо. Тяжелые плащи были скинуты, и они, обогретые и сытые, дали себе послабление и отдыхали от дальнего перехода. Даже Наариса они приняли радушно и с не меньшим удивлением, не приняв слова ведьмака на веру сразу же. Тот лишь отмахивался от них, мол, попытали бы счастья в его положении, так молчали бы. На это остальные лишь сконфуженно пожимали плечами. Говорили все много и наперебой. Даже Наарис пытался жестикулировать, помешивая кипящую воду с пряностями, которую часто варил вместо чая, по которому скучал. Они рассказывали о своих приключениях и неприятностях, произошедших за все это долгое время скитаний. Больше всего ведьмака поразило, как ловко им удалось вырваться из заточения у бандитов, не понеся при этом потерь. Он много спрашивал о том, как им удавалось выживать так долго и почему они вдруг остановились на полпути. Они говорили и не смолкали, отпуская страх перед смертью. Пережившие отчаяние и чудовищную усталость, они не могли передать эйфорию, охватившую их, словами. Но отчаянно пытались так сделать. Час от часу, разговоры утихали, и на всех наваливалась сытое утомление. Они понемногу замолкали, потягивая горячую пряную воду из всего, из чего в принципе можно было пить. Геральт сонно смотрел на огонь и держал маленькую керамическую кружечку у себя в руках. Он испытывал невероятное облегчение и теперь точно был уверен в том, что они преодолеют этот остаток пути без особых проблем. — Геральт, — спросил Регис, — а где же мы находимся? Ведьмак отставил кружечку в сторону и потянулся, похрустывая суставами. — Это самые хорошие новости, Регис, — ответил он, — я знаю эти земли. Мы в Каэдвене, а до Каэр Морхена мы сейчас находимся в нескольких днях пути. Мы пережидали холод, а я каждый день выходил на охоту и обходил на несколько миль вокруг окрестности, надеясь вас застать. Регис улыбнулся и кивнул. — Тогда у меня только один вопрос, Геральт. Как быть в Каэр Морхене, если Гюнтер вернется и обратит все на свои места? — Об этом я как раз и хотел бы поговорить. Ведьмак и Эмиель дернулись в сторону, оборачиваясь назад. За их спинами стоял О'Дим, сложив перед собой руки. Он улыбался привычной ему улыбкой, от которой на загривке вставали дыбом волосы. Геральт оглядел пещеру и усмехнулся: время замерло в тот момент, когда к ним явился Гюнтер. Все вокруг застыло: Наарис навис над маленьким котелком, удерживая в руках пустую кружку, Шейне держала копну волос, распутывая скатавшиеся пряди, а Кгози и Хаким замерли, как статуи, в процессе ожесточенного спора. Даже огонь был недвижим; и лишь только их тени причудливо двигались по стенам. Геральт вновь посмотрел на О'Дима, и тот вскинул брови, ожидая вопросов, на которые в кой-то веки у него были ответы. Он уселся прямо за ними, и они развернулись в его сторону. Регис внимательно смотрел на круглолицего мужчину в желтом камзоле, позволяя себе изучить его получше. Тот лишь усмехался, чувствуя на себе пристальный взгляд, и сверлил глазами ведьмака, который силился сказать какую-нибудь гадость, но не хотел. — Признаться, — начал Гюнтер, — я и не думал, что у вас хватит сил дойти до самого конца. Это такое захватывающее приключение, мне было очень интересно наблюдать за вами. Регис, весьма приятно познакомиться с тобой лично. Тот дернул уголками губ и ответил: — Не могу сказать того же, к сожалению. Обстоятельства крайне.. Неблагоприятны. О'Дим засмеялся в ответ и сказал: — Все такая же язвительность, я поражен. Видел, что бывает с длинным языком, Регис? — он заискивающе посмотрел на Региса и тот увидел в его глазах недобрый огонек. — Очень занимательная ситуация сложилась, я просто не мог пройти мимо. Вы только посмотрите на себя: убийца чудовищ и чудовище. Дивный союз! Как вам такая смена ролей? Понравилось быть хищником, Геральт? А тебе, Регис, оплоту дотошнейшей человечности, понравилось быть добычей? Ведьмак попытался дернуться, чтобы выразить свое презрение рукоприкладством, но понял, что просто не может двинуться с места. Он свирепел и смотрел на Гюнтера так, словно пытался испепелить его своим взглядом. Регис молча смотрел на мужчину, пропуская все неприятные колкости мимо ушей. — Надеюсь, что я вам помог усвоить несколько очень важных уроков, — лицо его стало серьезным, и он продолжил. — Касательно сделки, Геральт. По прибытию в Каэр Морхен приготовьте Круг Призыва и пару зеркал. Ты знаешь, как это делается, мне было бы приятно прийти туда, куда меня пригласили, а не просто так вломиться в чужой дом. Это мое последнее условие. Он встал на ноги и отряхнулся, но вдруг развернулся, собравшись уходить. — Возьмите в Круг Наариса. Он меня очень удивил. О'Дим шагнул в темноту и исчез. Геральт распахнул глаза и подскочил на месте, сбрасывая с себя накинутую шкуру. Костер дотлевал, и все, кроме него и Региса, спали. Он сел, хватаясь за голову и пытаясь понять, был ли это сон, или все происходило наяву. Судя по вампиру, пристально смотрящего на огонь, Гюнтер посетил их во сне, оказав честь сообщить столь ценную информацию лично. Геральт встал на ноги и пошел к охапке хвороста, чтобы подкинуть его в огонь. — Надо выходить, — сказал он, — чем быстрее, тем лучше.***
Они пробирались сквозь снежную пелену, застилающую все вокруг. Ветер был сильным, и видимость сильно упала, размывая очертания пейзажей вокруг них. Но, ведомые нуждой, они упрямо шли сквозь вьюгу вперед, стараясь держаться друг к другу как можно ближе и не отставать. Геральт шел впереди, удерживая Хакима на спине. Мальчишка прятал лицо от снега, утыкаясь в плечо ведьмака, а остальные пытались скрыть лица под повязками, оставляя тонкие щелочки для глаз. Снегоступы служили отличным средством для передвижения, и им не приходилось рыть для прохода тропинки, что очень сильно изнуряло ранее. Они продолжали идти несколько дней к ряду и ставили на ночь большую палатку, крытую шкурами, в которой скрывались от холода и колючего снега. Усталость наваливалась на них снова и снова, но сейчас им негде было укрыться от пурги, и они шли против ветра вслед за Геральтом, упрямо переставляя ноги по снегу. — Геральт! — крикнула Шейне, и ведьмак повернулся в ее сторону. — Давай передохнем! Он остановился и вздохнул. Опустив мальчика на снег, он пошел к Наарису и Кгози, которые тянули за собой санки с мешками и поклажей. Они сделали привал и принялись есть холодное мясо, запивая его водой. Геральт хотел верить, что им оставалось совсем немного, но немного сожалел о том, что они покинули пещеру, не оставшись там перезимовывать. Его пугал тот факт, что он мог запросто сбиться с пути в такую бурю и увести друзей глубже в горы. Но вера остальных в хороший исход давала ему надежду. — Долго еще, как думаешь? — спросил Хаким, уплетая мясо. — Не уверен, — честно ответил Геральт. — Но надеюсь, что через сутки мы настигнем крепость. — А нас примут перезимовывать? — удивленно спросила Шейне. — А то... — Шейне, — усмехнулся ведьмак, — а какой у них выбор? Они закончили есть и переговаривались, сидя в плотном кругу. Хаким вглядывался в бурю и щурил глаза, пытаясь рассмотреть сквозь белоснежную стену хоть что-нибудь, вызвавшее бы у него интерес. Его взгляду представали не то причудливые башни, не то заснеженные вершины гор. Он разглядывал темнеющие в округе стволы деревьев, заносимые вьюгой, и пытался разглядеть больше, но не мог. Опечаленный, он начал поворачиваться назад, но заметил в низине три темные фигуры, которые двигались в их сторону. Хаким резво развернулся и схватил Геральта за локоть, и тот прервал разговор, вопросительно глядя на мальчишку. Тот указал пальцем на фигуры людей, двигающихся впереди, и ведьмак встал на ноги, вглядываясь в пургу. Они поспешно поднялись и двинулись навстречу идущим, не соблюдая никаких предосторожностей. Регис осторожно поинтересовался, не могут ли путники оказаться ложкой дегтя в бочке меда, но Геральт сказал о том, что их кашу маслом будет испортить очень трудно. Регис ответил, что не стоит дергать крапиву чужими руками, на что ведьмак парировал, что на добрый привет всегда следует добрый ответ. Кгози устало вздохнул, отяготив свой разум народными премудростями, и вежливо попросил их замолчать. Фигуры становились все ближе и Геральт прибавил шагу. Он шел и силился рассмотреть идущих навстречу, пока резко не остановился сам и не затормозил остальных. Он громко крикнул, махнув руками, и путники остановились. Он крикнул снова и услышал в ответ отзвук знакомых голосов. Путники сорвались на бег, крича что-то нечленораздельное, а ведьмак несся им навстречу, чувствуя невероятное облегчение оттого, что они наконец-то перешли поле.