Jeremy Soule – A Winter's Tale Ben Chatwin – Inflexion
Государство Каэдвен, Синие Горы, крепость Каэр Морхен, конец 922 — весна 923 года.
— Да-а... Надеюсь, у тебя есть очень хорошее объяснение всему этому. Геральт и Регис сидели на столе, в холле Каэр Морхена, и терпеливо смотрели на наставника ведьмаков Школы Волка. Весемир был весьма импозантным мужчиной с седыми волосами и усами, почти скрывающими его рот. Он деловито ходил перед друзьями взад-вперед, разглядывая их на предмет отличий. Особое внимание он уделил знаку, который был похож на клеймо и алел на белом лице ведьмака. Он подошел к Геральту и приподнял верхнюю губу, оглядывая клыки и резцы, превосходящие по размерам человеческие зубы почти в полтора раза. Белоголовый смиренно ждал, когда Весемир закончит пристальное изучение, пока за его спиной толпились зеваки, наблюдающие за процессом исследований. Весемир несколько раз посылал их делать важную работу, но они все равно возвращались, и это раздражало как и Геральта, так и самого Весемира. Лень и интерес противоборствовали в ведьмачьем строю, и, ведомые алчным интересом потрясающих открытий, они буквально пропускали мимо ушей слова наставника, продолжая стоять на своем. — Ламберт, я же тебе сказал: ступай и возьми с собой несколько человек, — раздражено сказал Весемир, не поворачиваясь в сторону стоящих, — рубите дрова и тащите их сюда. Иначе, я буду говорить с тобой по-другому. — Весемир! — воскликнул тот. — Ну что ж ты говоришь такое! Сколько лет, сколько зим, а ты над ним вьешься, дай и нам посмотреть! Пообщаться! Он тяжело вздохнул и развернулся к Ламберту, чувствуя гнев, который расходился волнами до самых кончиков пальцев. — Ламберт, иди, иначе я с тобой разговаривать по-другому буду. Трижды повторять не стану. На этот раз довод Весемира был убедителен, и было ли виной тому его негодование и усталость, было трудно сказать. Он вернулся к осмотру сидящих, заглядывал им в рты и приоткрывал глаза, оттягивая верхнее веко. Он был всерьез озадачен сложившимися обстоятельствами, никак не понимая, что за сила поспособствовала такому исходу. Ему было интересно, и он понемногу уходил все глубже в раздумья, глядя куда-то поверх голов сидящих. Он поглаживал усы и анализировал увиденное, пытаясь сопоставить все в единую картину, которая, по его мнению, была чрезвычайно странной. — Ну что, нашел что-нибудь интересное? — с насмешкой спросил Геральт. — Или дашь мне самому рассказать, в конце концов? Весемир перевел взгляд на белоголового и слегка прищурил глаза, словно упуская какую-то важную деталь. — Геральт, а сам бы ты что делал на моем месте? Случай уникальный в нашем ремесле, он определенно требует пристального внимания. — Ты нас тут с момента прихода держишь. Весемир, я понимаю все это, но я полгода скитался по пустыне, а потом шел через горы, два месяца из которых волочил на своей спине жирного и безумного купца... — Я поправлю тебя, Геральт, — вдруг сказал Регис, перебивая ведьмака, — Наарис хоть и был человеком в теле, но столь дальний и изматывающий переход лишь пошел ему на пользу. — Пусть и скинул, — отозвался белоголовый, — но я жрать хочу, помыться. Я устал, Весемир. От меня несет, как от псины. Я хочу сбрить бороду, об которую скоро буду запинаться. У тебя вся зима впереди, дай мне отдохнуть. Весемир внимательно посмотрел на Геральта и улыбнулся. — Ладно тебе, Геральт, — сказал он. — Еще немного, и я точно вас отпущу.***
Они двигали мебель, расчищая пространство вокруг. Ритуал призыва было решено проводить в гостевой башне, где было светлее всего и пол имел форму круга, что немного упрощало задачу с Кругом Призыва. Эскель, вызвавшийся помочь Весемиру и Геральту, и Раслав, молчаливый до той степени, что иногда казалось, что его рот залит сургучом и тот не может произнести ни слова, молча освобождали пространство комнаты и двигали мебель, со скрипом скользящую по каменному полу башни. Весемир то и дело смотрел на лестницу, кривя губы в недоброй усмешке и прекрасно понимая, что весь Каэр Морхен стоял прямо за дверями, а у ведьмаков с особым родом наглости и чувством бесцеремонности хватало бесстыдства проникнуть и за дверь, даже понимая, что наставник их прекрасно слышал. Геральт и Наарис тащили зеркало, удерживая его в руках, и купец при этом обливался потом, пытаясь не уронить деревянную раму из вспотевших рук. Они опустили его на пол, и Наарис выдохнул, утирая лицо рукавом. Регис молча помогал сдвигать мебель в одну большую кучу, и, когда комната стала свободнее, они озадаченно переглянулись, пытаясь понять, что должно было стать их следующим шагом. — Что он там тебе сказал? — спросил Весемир, утирая лоб рукой. — Круг Призыва? Слышал про Круги только для младших сущностей, да и то не всегда действенный. А если этот ваш О'Дим такое сотворить в одиночку смог, то я не знаю, что тут надо такое начертить, да и тем более — чем. Они озадаченно смотрели перед собой, пока Наарис не привлек к себе внимание. Он пытался показать женщину с длинными волосами, пытался показать волшбу, взмахами ладоней и пальцами, и Раслав, светловолосый ведьмак, наблюдающий за этим, усмехнулся. Геральт удивленно перевел на него взгляд, осознав, что ни разу не видел, как тот улыбается. Тот, заметив пристальное внимание к своей персоне, лишь пожал плечами. — Шейне? — спросил Регис и Наарис активно закивал. — В этом есть смысл, а почему мы, собственно, сразу ее не позвали? Геральт кивнул и пошел к лестнице, расплываясь в улыбке. Возле двери жались несколько ведьмаков, которые, завидев ощерившуюся морду белоголового, подняли гомерический хохот. Весемир прикрыл глаза рукой, испытывая на своей шкуре ничем невосполнимый пробел дисциплинарного воспитания. Он понемногу успокаивался от пережитого гнева, давая себе отчет в том, что будь он моложе, он сделал бы так вместе со всеми остальными. — А причем тут Шейне? — спросил Весемир, и Наарис, было, открыл рот, но махнул рукой. — В Офире существует этническое меньшинство, живущее в резервациях. Их там зовут цыганами, и они, некоторое время назад, отреклись от веры в богов и стали отщепенцами, — начал Регис, — без какой-либо веры. Потом по каким-то чудесным стечениям обстоятельств им помог загадочный господин, который и оказался Гюнтером. Весемир внимательно слушал вампира и кивал. — Это получается, что они все под одной гребенкой? — спросил тот, озадаченно разглядывая носки сапог. — Я не знаю, — честно ответил Регис, — но из того, что нам успел рассказать Наарис, до того, пока не лишился языка, мы узнали, что цыгане между людьми и Гюнтером являются кем-то вроде посредников. Проводят к ним этого демона, и люди заключают с ним сделки. — М-м, дурная история, — вздохнул Весемир, сделав небольшую паузу. — Ох, не нравится мне это все. Они замолчали, и наставник Каэр Морхена переосмысливал полученную информацию, сложив руки на груди. Он неотрывно смотрел на каменную мозаику, которой был выложен пол, и силился понять мотивы этого могущественного существа. Его размышления прервали звук шагов и чуждая слуху речь, раздававшаяся со стороны лестницы. Девушка, которую вел за собой Геральт, что-то возбужденно рассказывала и жестикулировала, словно раскрывая тайну, о которой не знал никто, из ныне живущих. Глаза ее блестели, и она больше напоминала черноволосую фурию, которая была одержима маниакальной идеей. Девушка остановилась посреди комнаты и оглядела всех, кто в ней находился. — Доброе утро, Шейне, — поздоровался Регис по-офирски, и она улыбнулась. — Здравствуй, Регис, — ответила она, перекидывая волосы за спину, — я тут как раз объясняла Геральту одну вещь, на которую никто из вас, почему-то, не обратил внимания. И я тоже, не буду юлить. Вы что, так и не поняли, что было ключевым в этом обряде? Он отрицательно замотал головой. — Зеркала, Регис! Зеркала! — она вскинула руки и схватилась ладошкой за голову. — Гюнтера не нужно призывать, посредники и Слышащие всегда носят за собой зеркало, и Гюнтер слышит каждого из нас через них. Зеркала Призыва делают так же. Да ему любая зеркальная поверхность сгодится для того, чтобы попасть в точку назначения! Ну, Геральт? Твой серебряный меч! Вода! Какая же я... О-ох! Да сколько бед можно было бы избежать, вспомни я эту сказку с самого начала! — Сказку? — удивленно спросил Геральт, и они с Регисом переглянулись. — Какую такую сказку? — Может быть, вы поговорите на Всеобщем? — утомленно спросил Весемир, но его слова все пропустили мимо ушей. Шейне тяжело вздохнула и начала: — Когда я была маленькой, мы собирались рядом с Ибой по вечерам, и она рассказывала нам о поверьях нашего народа. Она рассказала нам легенду о женщине, которая была невероятно красива. Спустя некоторое время женщина начала замечать, что где бы она не проходила, она видела в отражениях не только себя, но и юношу, который постоянно ходил вслед за ней. Но когда она оборачивалась — никого за ней не было. И так она понемногу начинала сходить с ума, видя его отражение даже в ложках и тарелках. Однажды она не выдержала, и сказала этому юноше больше не прятаться, и он, очарованный ее красотой, вышел, предложив ей все, что она только захочет, только за право обладать ею. Она отказалась, и он продолжил ее изводить до тех пор, пока она не вздернулась на высоком дереве. Все замолчали, удивленно глядя на цыганку. Она умоляюще смотрела на Геральта, словно пытаясь заставить поверить его в эту легенду. Тот лишь озадаченно смотрел на Шейне, ждавшую ответа, и молчал. — Да-а, — протянул Регис, — вот так детская сказка. Уверен, Иба рассказывала во всех подробностях. Особенно мне понравилась часть про безумие, хоть и в кратком твоем изложении. — Но в этом есть смысл! — обреченно воскликнула Шейне, вскидывая руки. — Думаю, что так или иначе, нам стоит попробовать, — отозвался Геральт. — Вряд ли мы что-то потеряем. — Не потеряете, — насмешливо протянул голос, и все повернулись в сторону лестницы. — Никакого интереса, Геральт! Я ждал жертвоприношений, эзотерики и молитв, в попытке призвать меня, но сообразительности вам не занимать. Ждал, когда вы додумаетесь до этого, и надо же: весьма оправданно. Он поднялся по лестнице в башню и встал перед собравшимися, сложив руки на груди. Мужчина внимательно разглядывал их, с каким-то лихим огоньком в глазах; но пришел он не по души, а выплачивать свои долги. Геральт огляделся вокруг и выругался: Весемир замер, глядя через бесконечность на носки своих сапог, а Раслав смотрел в открытую книгу. — Как ты это делаешь? — спросил ведьмак, и Гюнтер засмеялся. — Как у тебя это удается? Что это? Магия? — Нет, Геральт, что ты. Это не магия. Время — это просто очень гибкая материя, подвластная всему тому, что ты бы хотел с ней сотворить. На изучение этого занятного феномена я потратил много сил, но результаты превосходят все ожидания. Забавно, правда? Но я пришел не за этим. Потом наговоримся. Он полез в мешочек на груди и вытащил из него кусочек мяса, исходящий кровью. Геральт испытал отвращение, когда Гюнтер сжал его между пальцев и стряхнул алые капли на пол. Регис недоверчиво смотрел на розовеющий кусочек плоти в руках О'Дима, перебирая в уме самые неприятные догадки по поводу того, чем это могло оказаться, и когда понимание пришло, он поджал губы. Гюнтер подошел к Наарису и тот, испытывая страх, подался назад. Гюнтер остановил его, положив руку на плечо. — Признаюсь, Наарис, я не ждал, что ты повернешь в эту сторону. Я все ждал, когда ты выковыряешь из себя жизнь палочками и веточками, которые ты так старательно точил камнями. Но как же ты изменил свое мнение! Я восхищаюсь тобой! Пожалуй, верну тебе твой гадкий язычок. Может быть, сменишь курс, и мы поторгуемся, когда я приду за тобой. Удиви меня, Наарис. Не будь ничтожеством. Он стиснул язык в руке, и Наарис истошно закричал, закрывая руками рот. Он упал на колени, морщась от боли, и мычал сквозь ладони, прижатые к губам. Гюнтер, не придавая этому значения, двинулся дальше, к замершим друзьям купца, не сводящим с него глаз. Он улыбался и шагал навстречу ведьмаку. — Я доволен исходом событий, Геральт, — сказал он и повел рукой вниз, заставляя знак исчезнуть. — Сделка есть сделка. Ты выполнил условия договора, и обе стороны остались довольны. Думаю, что даже ты в глубине души доволен пережитым приключением. Осталось лишь признаться себе в этом. Он многозначительно посмотрел на Шейне, и та поджала губы. Гюнтер развернулся и пошел к окну, выглядывая из него на заснеженные вершины гор и гнущиеся под ветром кроны деревьев. — Древний сам найдет вас, — сказал О'Дим, глядя за витражное стекло, — просто держите путь к Вызиме. Детлафф, кстати говоря, очень разозлился такому повороту событий. Он будет осторожен. — Что произошло тогда? — спросил Геральт, шагая вперед. — Наарис сам тебе расскажет то, что помнит, — мягко ответил Гюнтер, разворачиваясь. — Но он остался жив и он придет за тобой, Геральт. Рано или поздно. Потому что он очень зол. Просто метаморфозы не дают тебе конечного понимания существа. Иначе за этим стерлась бы и твоя собственная личность, как и у Региса. От вас не осталось бы ничего, если бы вы пережили полный цикл метаморфических изменений от человека к вампиру. Повисло тяжелое молчание. Геральт молча сверлил глазами О'Дима, пытаясь не сорваться и не натворить глупостей. — Это не все, Гюнтер, — процедил ведьмак. — Верни все так, как было! — Ах, это! — он выглянул усмехнулся. — Чуть не забыл. Пожмите друг другу руки. Как друзья. — И это все? — недоверчиво спросил Геральт. — А тебе нужно для этого что-то еще? Странный ты, все-таки, ведьмак. Геральт протянул руку Регису, и тот крепко сжал ее. В глазах ведьмака вдруг все резко поплыло, и он вспомнил момент заключения сделки, когда каждая клетка его тела разрывалась от боли. Сейчас происходило то же самое по обе стороны. Они загибались и хрипели, не в силах разорвать рукопожатие. Шейне пятилась назад, а Гюнтер внимательно следил за изменениями и страданиями, происходящими с ведьмаком и вампиром. Он еще раз посмотрел на Шейне и исчез, а двое без сил повалились на пол, не то пытаясь отдышаться, не то пытаясь остаться в сознании. —...я ведь ничего не понимаю из этой вашей речи... — продолжил Весемир и подскочил с места, бросаясь к лежащим. Из рук Раслава на пол упала книга, а с лестницы послышался гомон голосов, резко хлынувший наверх.***
— Весемир, давай договоримся сразу. Они сидели посреди полупустой комнатушки, освещаемой свечами. Весемир, присевший на край тяжелого дубового стола, внимательно смотрел на Геральта, обратившегося к нему. На стуле, в углу комнаты, сидел Регис, перелистывая тяжелую книгу, найденную где-то в пределах крепости. В слух были обращены все, и ведьмак, призвав к вниманию, продолжил: — Я понимаю, что тебе хочется как можно подробнее описать в бестиарии понятие о высших вампирах, но давай договоримся об одном и не будем забывать: Регис — живое и разумное существо, которое не стоит подвергать никаким пыткам, чтобы удовлетворить свое ненасытное желание в поисках знаний. Я не позволю издеваться над другом только ради того, чтобы узнать какую-нибудь бесполезную информацию, которая будет лишь засорять мозг. Тебе привести немного трудов в пример? Могу даже найти что-нибудь на полках. — Почему ты так обеспокоен этим? — спросил Весемир, озадаченно разглядывая Геральта. — Потому что сам бы так сделал, не окажись я в его шкуре и не пообщавшись с представителями его рода лично. Это противоестественно. Тот посмотрел на Региса, и он, тяжело вздохнув, отложил книгу на пол, поднимаясь с места. После возвращения на свое место, с его быстро кожи слезал загар, и он снова становился болезненно-бледным. Геральт же напротив чувствовал себя обессиленным и опустевшим, словно потеряв какую-то значимую часть самого себя. В какой-то мере он сожалел о том, что растерял такую силу, но был рад тому, что все встало на свои места. — Геральт, — сказал он, — дело в вопросах доверия. Если все посчитают нужным мою вынужденную изоляцию, то я не буду сопротивляться, чтобы не пугать своим видом остальных. Я тут гость и потому с радостью окажу содействие в научных изысканиях твоего друга. Мне не кажется, что меня будут четвертовать или подвесят в подземелье на крюках, чтобы посмотреть, как будет происходить регенерация и те или иные изменения. Весемир удовлетворенно улыбнулся, глядя на белоголового. — Вот видишь, Геральт? Нет причин для беспокойства! Ступай. — К тому же — я буду сам рад оказать содействие в исследованиях. Насколько ты помнишь, мои сородичи, некоторые из них, во всяком случае, не самые большие гуманисты и тактичные существа, которых носит земля. Будет полезно знать, как можно оказать противодействие, если кому-нибудь не посчастливится встретится с одним из нас.***
Max Richter – Iconography
Они шли через двор и вели неспешный разговор. Шейне куталась в плащ, пряча под капюшоном лицо от холодного ветра, разносящего по округе колючие снежинки. Геральт тоже чувствовал себя озябшим и постоянно сгибал и разгибал пальцы, обтянутые перчатками. Он помогал остальным расчищать двор, когда встретил цыганку, гуляющую по двору. Она пригласила его пройтись, и он согласился прогуляться вместе с ней. Она рассказывала о том, как проходило ее детство в таборе, и спрашивала, как ведьмак провел свое в Каэр Морхене. Он считал крепость своим домом, но воспоминания из детства были непростыми к словесному пересказу. Ему было сложно вспоминать о страшных испытаниях, которым его и других подвергли в самом начале. Он помнил испытание травами и помнил боль, от которой все, что он видел вокруг себя, начинало белеть, словно раскаленное огнем. Геральт чувствовал сожаление со стороны Шейне, но ему это не нравилось, потому что именно Каэр Морхен сделал его таким, каким он был. Даже пройдя через все это, он ни о чем не жалел. Они остановились у дверей. Шейне заглядывала ведьмаку в глаза, словно пытаясь отыскать в них ответ на вопрос, который изводил ее очень долгое время. Он кивнул ей и попрощался, направляясь к дверям в крепость. — Геральт! — окликнула его цыганка, и он остановился. — Можно у тебя кое-что спросить? Ведьмак спустился вниз и уставился на Шейне, сложив руки под плащом. — Спрашивай. — Геральт, скажи мне, — она замолчала на полуслове, втягивая воздух, — почему нельзя заставить человека полюбить? — Чего ты от меня хочешь, Шейне? — устало спросил он. — Я могу любить, Геральт, — тихо сказала она, — правда. — А чего ты от меня хочешь? Она замолчала, и губы ее дрогнули. Черные глаза блестели в свете факелов, и она силилась сказать то, чего ведьмак столько времени попросту не хотел видеть. — Того же. Геральт внимательно посмотрел на Шейне и дернул уголками губ, разглядывая замерзшие на ветру кудри. Он испытывал смешанные эмоции, и на месте девушки вновь стояла Даада, укоризненно покачивая головой и взмахивая черными, как смоль, кудрями. Он хотел было остановить ее прикосновением руки, но повел головой — и перед ним снова стояла Шейне, ждущая ответа. Глаза ее полнились слезами, а пальцы, спрятанные в перчатки, были крепко сжаты в кулаки. — Шейне, я пообещал Дааде присматривать за тобой. Она чувствовала или знала, что так или иначе все сложится именно так. Она сказала, чтобы я берег тебя, потому что мы должны были вернуться вместе. Я обязан вернуть тебя в Сокото, Шейне, твоей матери. И остаться там. Просто потому, что я ей поклялся в этом. Из ее глаз ручьем хлынули слезы, и она отшатнулась назад. Она сотрясалась, прикрывая лицо перчатками. Геральт, осознав свою ошибку, подошел к ней, но она лишь грубо его отпихнула, глядя в лицо ведьмака красными глазами, полными горькой печали. По смуглым щекам катились крупные капли слез, а губы дрожали. Она вновь согнулась напополам, заходясь тихим воем. Геральт снова шагнул к ней и попытался обнять ее, но цыганка, одолеваемая бурей нахлынувших эмоций, лишь отпихивалась и грязно ругалась. Белоголовый отошел в сторону и примирительно поднял перед собой руки. Шейне, словно всклокоченная мегера, сжимала пальцы в кулаки и хрипло дышала, заходясь рыданиями. Она злилась, и все, что она так долго держала в себе, сочилось наружу. — Сказал тебе об этом Регис?! Сказал?! — проревела она, с ненавистью глядя на ведьмака. — Нет Даады, нет ее больше! Ведьмак непонимающе смотрел на девушку, ощущая, как внутри что-то обрывается и скользит вниз; холодное и мертвое. Ему стало страшно. — Как это — нет? — ошалело спросил он, хватая за плечи девушку. — Сдохла, сгинула, пропала! Нет ее! Нету! — кричала Шейне отпихивая от себя Геральта, шагающего к ней. — Успокойся, Шейне, — тихо сказал Геральт, — не надо... Она вновь грубо оттолкнула его от себя. Ведьмак ощутил, как мир рассыпается на кусочки. — Ты думаешь, что я жалею?! Ты действительно так считаешь? Это я убила ее! Я! Геральт стоял, не двигаясь с места. Он смотрел на Шейне и не мог поверить в ее слова, испытывая чувство несправедливости и обмана. Он силился задать множество вопросов, но не мог вымолвить ни слова, чувствуя себя из-за этого еще хуже. — А знаешь, почему я так сделала?! — она безумно улыбнулась и подошла к ведьмаку, ткнув его пальцем в грудь. — Потому что она с самого детства знала, что я ее убью, и возненавидела меня за это! Все было бы хорошо, если бы она не стала этого делать! Будущее можно изменить, но она этого не сделала! Сумасшедшая тупая сука, сломавшая мне жизнь! Доволен? Вот кто такая, Даада! Она ушла вниз, в сторону ворот, потрясая плечами и прикрывая руками раскрасневшееся лицо. А ведьмак стоял на крыльце Каэр Морхена, понимая, что, кроме крепости, ему больше некуда было вернуться.***
Jeremy Soule – Around the Fire
— В детстве я сделал ужасную вещь. Я убил собаку. Соседского пса, который был старее, чем я сейчас, — хмельной Кгози засмеялся, глядя на кружку. — Я решил поиграть в лекаря, потому что пес страшно болел, а у хозяина не поднималась рука на то, чтобы прибить плешивого старого пса. Представляете? Мне было восемь или девять весен! Я очень долго рассматривал его внутренности, пытался понять, как устроен организм и как работает эта удивительная и слаженная система. Хаким посмотрел на старика из-под рук, которыми укрывал голову. — Мастер, это просто отвратительно! — сказал юноша. — Знаю! — горько воскликнул тот, и продолжил, — знаю, Хаким! Отец нашел меня на заднем дворе, он был глубоко поражен моими действиями! Как он злился, какое порицание я встретил с его стороны! О, Небо, гнев его воистину был велик. Он заставил пойти меня к соседу и извиниться за то, что я сотворил, и после этого я чувствовал себя просто омерзительно! Если бы отец тогда высек меня и преподал жестокий урок — я никогда не стал бы врачевать, — с грустью сказал старик и отпил из стакана. — Но я делал это не из жестокости, Кгози. Просто пытливый ум, он, иногда... — Шальной, — добавил Регис. — На грани безумия. — Да скорее уж просто пизданутый, — отозвался захмелевший Геральт, уложивший голову на стол. Наарис, сидящий напротив ведьмака, прыснул, стараясь не засмеяться. Кгози печально посмотрел на них и отмахнулся, допивая из стакана кислое ягодное вино. — Однажды, на приеме у Абдульхади Мухитдина Нур Хусама Второго, сына Нур Хусама Хадижи Абдалазиза, гостей на закрытом приеме потчевали невырожденными детьми... Повисло молчание. Все уставились на Наариса с ужасом в глазах, не желая услышать продолжения. Но он продолжил: — Они были фаршированы яйцами и овощами, и... — Блядь, Наарис, закрой рот! Иначе я пожалею о том, что Гюнтер вернул тебе язык! — воскликнул Геральт, с отвращением глядя на купца. — Это самое мерзкое, что только можно рассказать посреди ночи, сидя за столом! — Геральт, ну я же не ел их! — воскликнул Наарис, вскидывая руки. Хаким сморщился, прикрывая рот рукой. Его одолевала тошнота. — Господин Наарис, — сказал юноша, — я даже знаю, откуда они взяли этих младенцев. Глаза Кгози округлились и он навис над столом, нагибаясь к Хакиму. Тот отклонился назад, ощущая страх при виде взбешенного старика. — Быть не может! — воскликнул он. — Нурредин! Грязный ублюдок, я его сам нашпигую овощами, как только вернусь! — Да что с вами в вашем Офире вообще не так? — устало спросил ведьмак, глядя на старика. — Как будто ты отвратительных вещей не делал! — обиженно воскликнул Наарис. — Самое отвратительное, что я когда-либо делал, так это было десять лет назад, когда мы с Весемиром застряли в пургу на перевале и нам пришлось зарезать лошадь и сожрать ее, чтобы не помереть с голоду! — И правда, — усмехнулся вампир, — странные вещи происходят с твоими лошадями. Может быть, загвоздка в имени? Как назовешь корабль, так он и... — Ой, Регис, не передергивай в сторону моих лошадей, — он осекся и посмотрел в сторону Региса и Кгози, ногтем ковыряющего столешницу. — Погодите... А где верблюд? Неловкое молчание обуяло всех сидящих. Хаким катал пустую кружку из-под травяного отвара по столу, а Кгози смотрел куда-то перед собой, прикрывая осоловелые от хмеля глаза. Каждый из сидящих прекрасно понимал, что произошло с несчастным животным, но осудить хоть кого-то из них было сложно. Выживать приходилось любыми способами. Кгози пожелал доброй ночи и, пошатываясь, отправился ко сну. Хаким ушел вслед за ним, опираясь на костыль, который ему сделали ведьмаки. Они остались сидеть втроем, попивая вино, которое обычно делал Весемир из горьких и кислых ягод, чтобы было, чем согреться в холодную зиму. Геральт с горечью вспоминал недавний разговор с цыганкой, и чувствовал зияющую пустоту внутри, которая клекотала и рвалась во все стороны, причиняя тупую, ничем не заглушаемую боль. Спустя некоторое время к ним подсел Весемир, раскрасневшийся от мороза. Он потер руки и налил в пустую кружку вина, делая из нее большой глоток. — Скажите, мастер ведьмак, — обратился к Весемиру Наарис, — а правда, что вам с Геральтом однажды пришлось убить лошадь, чтобы выжить, не умерев от голода в горах? Он усмехнулся, поглаживая усы. Вопрос его развеселил, и по его взгляду становилось понятно, что на тяжелом опыте наставника ведьмачьего цеха были вещи и похуже, чем убийство лошади. Наарис понимал, что может последовать за этим, и поспешно отмахнулся от ответа, приложившись к стакану и молча потягивая горькое клюквенное вино. — Эй, Ламберт! — Весемир развернулся назад. — Ламберт, пойди сюда! Ведьмак, идущий по залу, остановился и пошел в сторону наставника. — Ламберт, присядь, выпей с нами, — сказал он, обращаясь к темноволосому мужчине. — Тут наш друг с далеких земель спрашивает, ел ли я с Геральтом лошадь. Ламберт заметно оживился и уселся за стол, живо придвигая к себе стакан и наливая в него вина до самых краев. Он с интересом смотрел на Наариса, и глаза его недобро блестели. Геральт прикрыл рукой глаза, предвкушая начало рассказа, который был горячо любимой байкой в стенах крепости. Ламберт отпил из кружки, со стуком опустив ее на стол, и обратился к купцу: — Лошади! Да кому это интересно вообще? У меня есть история поинтереснее. Знаешь, из чего тролли варят свой суп?***
Хаким сидел на стуле перед бадьей и упрямо пытался вычесать колтун из отросших по плечи волос. Ему было больно, и он выдирал клочья волос в попытках вытянуть сбитые в плотные колтуны волоски. Возможно, расчесывать волосы на мокрой голове было не такой уж хорошей идеей. Но после похода за дичью он решил как следует помыться, потому что впервые так много двигался на охоте, превозмогая неприятные ощущения, которые доставляла ему травмированная нога. Тяжело вздохнув, он вытащил гребень из черных волос и сжал его в руках, чувствуя, как ноет раздраженная кожа головы. Отчаянные попытки вырвать волосы с корнем не привели ни к чему хорошему. Он вздохнул и потянулся к кинжалу, желая их срезать, но теплая рука коснулась его ладони, и мальчик вздрогнул. — Позволь лучше мне, — мягко сказала Шейне, и Хаким залился краской, — у тебя очень красивые волосы, не надо их срезать. Хаким повернулся к цыганке спиной, ощущая, как горит лицо, словно он зашел в теплую комнату с лютого мороза. Он ощущал мягкие прикосновения ее рук и крепко закрывал глаза, чувствуя невероятное смущение и стыд. Ему было приятно, но в то же время он хотел убежать подальше, оставшись наедине со своим стыдом. — Тебе больно? — обеспокоенно сказала та, и Хаким отрицательно замотал головой. Она продолжила аккуратно чесать его волосы и срезать сбитые в комки пряди, а он смотрел себе под ноги, чувствуя горечь. Он понимал, что Шейне знала о его чувствах, но не мог понять, зачем она так делает. Хаким тяжело вздохнул и спросил, пересилив себя, глядя себе под ноги: — Зачем ты так? Шейне продолжила чесать непослушные локоны, не проронив ни слова. Хаким вновь ощутил обиду, которая затаилась в нем давным-давно. Он держался за табурет и смотрел перед собой, ожидая ответа, но цыганка молчала, словно и не слышала вопроса. — Зачем, Шейне? — вновь спросил он, и она убрала руки. — Чтобы ты не чувствовал себя одиноким. Юноша грустно усмехнулся. От этих слов ему не стало теплее, лишь только потревоженные раны где-то глубоко внутри заныли. — И мне должно стать от этого легче? — угрюмо спросил он. — Зачем ты мне это говоришь? — Когда-нибудь, — Шейне пожала плечами, — все будет хорошо, Хаким. Я обещаю. Ты спрашивал у Геральта, но нашел ответ на этот вопрос сам. Он вновь склонил голову, глядя на сапоги, и цыганка продолжила вычесывать колтуны из его волос. На этот раз они молчали оба.***
На кухне было тихо. За окнами было промозгло, а снег, от внезапного потепления, обращался в чавкающую няшу под ногами. Геральт сидел за тяжелым столом и потрошил зайцев, чувствуя себя вновь наказанным за пакости в далеком детстве. Напротив него сидел Регис и кареглазый Войцех, который щипал рябчиков, скидывая их на стол. По правую руку от Геральта находился Эскель, вычищающий заячьи шкурки. Регис без особого аппетита тыкал вилкой тушеную брюкву, появившись на кухне слишком поздно для того, чтобы хоть как-то приобщиться к делу. Молчание затянулось: вампиру все еще не доверяли ведьмаки, а Геральт попросту держал на него зуб за по ряду причин. — Я одного понять не могу, — сказал вдруг Геральт, откладывая тушу зайца в сторону. — Почему ты мне сразу не сказал о том, что случилось с Шейне? Ты думаешь, что я сразу бы побежал разбираться с ней из-за семейной драмы? — Человеческий характер вообще удивительная штука, — вздохнул Регис, отодвигая от себя тарелку. — Всем и сразу угодить очень уж трудно. Вы лжете, плетете интриги и обводите вокруг пальца даже самых близких людей, что очень странно для меня. Этого я так и не смог понять, Геральт. Ваша жизнь настолько коротка, что вы тратите ее на столь бесполезные вещи. — Вот как будто у вас все по-другому, — сварливо возмутился Эскель, качая головой. Регис улыбнулся, не разжимая губ. — Пусть некоторые мои сородичи и не страдают гуманизмом, в высшем его проявлении, но межклановые отношения хотя бы способствуют тому, что мы говорим друг другу правду и не просим ее утаивать. Люди изобрели ложь. Не мы. Геральт жутко засмеялся, втыкая кинжал в тушку зайца и поворачивая его. Лезвие с хрустом повернулось в сторону, и вампир приподнял брови. — Регис, так почему же ты мне тогда не сказал, если ты такой честный? — Геральт ударил кинжалом по шее зайца, отрубая ее. — По какой причине? — Я обещал держать слово, — отозвался он. — Я его и сдержал. Ведьмак промолчал, но Регис был готов поклясться в том, что слышал скрип зубов, донесшийся до него через стол. Недальновидность, обуявшая его, сыграла очень дурную шутку и с вампиром, и с ведьмаком. Но тот понимал, что Геральт так и не догадался о сделке, которую Шейне заключила с О'Димом. Он и не пытался искать причинно-следственные связи, обуянный горем. А Регис не собирался ему рассказывать. — А что у вас еще такого особенного? — с насмешкой спросил Войцех, и его басовитый голос разнесся по кухне. — Может, помимо врожденной честности, вы еще и молниями из глаз стреляете? Вампир сжал в руке вилку и царапнул ею столешницу. Он ждал, когда разговор перейдет в другое русло, и был готов отвечать о чем угодно, но только не на вопросы, которые так или иначе касались Шейне. — Молнии — это вряд ли. Но вот силы и способности быстро передвигаться у нас очень недурно развиты. А еще мы не пьем кровь людей только потому, что это нам необходимо. Это миф. Я думаю, что вы, ведьмаки, должны об этом знать. — Это как это? — поднял голову Эскель. — Вот так. Все достаточно просто...***
Геральт шел по коридорчику, кусая морковь, ставшую за зиму мягкой и пресной на вкус. Они несколько часов к ряду вместе с Илией и Пиотром чистили конюшни, вынося из них навоз. После они чесали и мыли лошадей, и ведьмак признался в том, что очень скучал по верховой езде. Ему лишь осталось дождаться, когда снег сошел бы с горных троп и дорог окончательно. Они угощали лошадей морковкой, после того, как подрезали им копыта и чесали шерсть. Он долго простоял у конюшен с этой самой морковкой в руках, наблюдая, как ведьмаки седлают своих лошадей, пока не ушел оттуда, махнув на это рукой. Свою Плотву он потерял давно и очень сожалел об этом, как и о вороной кобыле, которая осталась в Сокото в таборе Ибы. В сапогах хлюпало и чавкало, пока он шел по коридорам крепости туда, где мог бы помыться и переодеться. Он грыз морковь и думал о том, что совсем скоро им нужно будет выбираться за пределы крепости, и, обнадежив себя временным чувством беспечной защищенности, они с Регисом потеряли страх перед их главным врагом, который все еще угрожал их безопасности. Он услышал стон и несколько восторженных воскликов. За этим последовало измученное бормотание и еще более восторженные голоса. Он пошел в сторону криков, сжимая морковь в руке на манер кинжала, и распахнул дверь, из-за которой доносились голоса. Лицо его перекосило от нахлынувших эмоций. На высоком стуле, посреди комнаты, сидел Регис, с окровавленным кинжалом в руке. Кровь стекала по запястью и подлокотнику стула, а под ним была недюжинная лужа, багровеющая в свете многочисленных свечей. Рядом с ним сидел Хаким и возбужденно что-то скреб пером на бумаге, то и дело вскидывая голову. А Кгози ходил вокруг вампира и делал зарисовки, что-то бормоча себе под нос. Сам Регис выглядел одухотворенным и его ничуть не смущал тот факт, что он попросту давал себе истекать кровью. Геральт молча застыл в дверях, не зная, куда ему деться, и что делать при виде этой абсолютно абсурдной ситуации. — Какого.. — лишь вырвалось из его уст, и он опустил руку, сжимающую морковку. Регис заметно оживился и вскинул голову. — А-а, Геральт! Здравствуй! Мы тут проводим экспериментальное наблюдение... Да-а. Очень... — Все это очень занимательно и волнующе, — отозвался Кгози, отрываясь от своих зарисовок, — садись. Понаблюдаешь с нами. — За чем? — спросил ведьмак и ощутил, насколько глупо прозвучал его вопрос. — За этим кровопусканием? — Ну да, — удивленно отозвался старик. — Это очень интересно! Столько нового, думаю, что это очень поможет... Согни-ка руку вот так, ага... Геральт вошел в комнату, прикрыв за собой двери. Он присел на свободный стул, откусывая крупные куски от морковки и с хрустом ее пережевывая. Присмотревшись к Регису в полумраке, он увидел, что все руки у него были исполосованы алыми линиями, до самых локтей. Но вампира это ничуть не смущало. — Так что же вы делаете? — снова спросил он в пустоту. — Знаете, просто это немного странно даже по вашим меркам. Сначала собаки, потом верблюды... Регис дернул головой, глядя на ведьмака осоловелыми от кровопотери глазами. — Мы — исследуем крайнюю точку кровопотери вампира до потери сознания и его абсолютной дезориентации, — бодро ответил он, — на моем личном примере. — Извращение какое-то, — отозвался ведьмак, снова кусая морковку. — Нет, — поспешно ответил он, — это бесценная для ведьмаков информация! Весемир очень нерешительно просил меня это сделать, если я мог бы, но видишь ли в чем вся соль: я — могу. Вот Кгози и делает зарисовки, Хаким — описывает процесс и мои ощущения, а я... — А ты, Регис — подопытная крыса. Вампир замотал головой и ответил: — Нет, потому что наука сама по себе требует некоторых жертв к искателям! Ум требует удовлетворения и постоянного штурма. Посмотри на наших друзей, они увлечены процессом! Разве тебе не интересно, что произойдет в итоге? — Высказал я как-то свое мнение на этот счет... Что за пизданутые создания? — пробурчал Геральт и откинулся на спинку стула, скептически наблюдая за происходящим. — Ты сам знаешь, что произойдет в итоге. Я подожду, иначе Хаким надорвется тебя тащить отсюда. Они продолжили описывать наблюдения состояния крайней кровопотери, когда организм уже попросту не успевал регенерировать утраченную кровь. Рукав рубахи, торчащий из-под куртки Региса, был мокрым от крови, стул, на котором тот сидел — тоже. Под стул, по его деревянной ручке капала кровь. Все вокруг словно окрасилось в багровые тона. Раны медленно затягивались и Кгози поспешно давал об этом знать. Регис хладнокровно сжимал в руке кинжал и снова делал разрезы на руках, длинные и алые. Ведьмак испытывал отвращение к тому, что происходило в стенах этой комнаты, но продолжал сидеть и смотреть, предвкушая очень занимательное окончание эксперимента. Он отметил, что Хаким, который начал обучаться у старика, становился все менее брезгливым, и крышу ему сносило уж точно ничуть не меньше, чем самому Кгози. Он сидел и смотрел горящими глазами на подопытного, записывая все то, что Регис говорил вслух. Раны снова затянулись, и Кгози вновь попросил вампира сделать надрезы. Геральт приложил руку к лицу, испытывая искреннее непонимание, почему ради такого люди позволяют себе идти на страдания. Кгози победоносно вскинул руки и опустил зарисовки на стол. Геральт поднял голову и увидел, что Регис медленно стекает по стулу, закрыв утомленные глаза. Присмотревшись к нему получше, он увидел, что резал тот не только руки. — Даже не знаю, что сказать на этот раз, — ехидно сказал Геральт, подходя к остальным. — Может, просто поможете мне?***
Valravn – Kom Alle Væsener
Хаким несся по двору крепости, поскальзываясь и падая на мокрый снег. Попасть снежком в голову Ламберта было не такой уж и хорошей идеей. Он никак не ожидал того, что тот понесется вслед за ним, швыряя в его сторону снежные комья. Ведьмачьи рефлексы были отточены до невозможных пределов, и уворачиваться от града летящих снежков хромому мальчишке не представлялось возможным. Он падал и хохотал, а Ламберт нещадно забрасывал его снегом, пока в его голову не прилетел здоровый снежок, размером с небольшую репу. Тот, получивший мощный удар по своей голове, повернулся в сторону бросавшего. За парапетом лестницы стоял Эскель, отряхивая перчатки от налипшего снега. Ламберта взбесило это выражение лица, и он, взбеленившись, швырнул снежок в Эскеля, но тот ловко увернулся. В спину прилетел очередной снежок от Хакима — и он взревел, обещая каждому из нападавших как следует надрать задницу. Это Хаким понял и без перевода. Они перемещались по двору крепости, прячась за оградой и лестницами, слушая чужие шаги и скрип снега. Мальчишка внимательно следил за беззвучно шагающим Ламбертом, идущим по самому краю стены, и вскрикнул, когда на него обрушилась снежная гора. Хаким стряхнул с себя снег, попытавшись разглядеть нападающего, но не увидел ничего. — Регис! — взмолился мальчик. — Их двое, они здоровые ведьмаки, а я один! Да еще и хромой. Останься на моей стороне! Тень примкнула к стене и вампир осел на снег, отряхивая перчатки от снега. Он кивал и улыбался. Вампир слепил плотный снежок и выглянул из-за укрытия. В его сторону полетели несколько снежков, и он пригнулся, вновь растворяясь в воздухе. Хаким восхищенно смотрел за тем, как снежок, словно в невесомости, поднимается в воздухе и с завидной силой летит за пределы убежища. Раздался возмущенный крик Ламберта: — Эй, так нечестно! — А двоим против хромого мальчишки честно? — раздался голос издалека, и Хаким с Регисом выглянули из-за убежища. — Из крепости вас не только хорошо слышно, но еще и видно, идиоты! Геральт бежал через двор, уворачиваясь от комьев снега, летящих в его сторону, и швыряя их в ответ. Он прошмыгнул под лестницу, выглядывая из-за нее. — Ты что, — воскликнул Ламберт, — хочешь объявить войну и пойти против своего короля, чернь?! — Нет, — белоголовый выглянул из убежища, — я предлагаю собрать армию и вести осаду замка. Хаким ведь не знаком с нашими забавами. Вот и поймет, что к чему. Снег, его ведь не только жрать можно, Ламберт! Ламберт и Эскель выглянули из убежища. Регис и мальчишка встали, выходя из-за каменного заборчика на открытое пространство. — Что он сказал? — спросил Хаким у вампира. — Он сказал, что мы будем вести осаду замка. У мальчишки загорелись глаза, и он побежал к Геральту. Они втроем поднялись к двум ведьмакам и принялись возбужденно обсуждать план осады. Регис переводил это все Хакиму, и тот восторгался мужчинами, которые были старше него вдвое, но были готовы играть так, словно были такими же юнцами, как и он сам. Разработанный ими план был, по их мнению, безупречен. Они принялись лепить снежки из мокрого снега, которые отлично держали форму и были очень крепкими. Глаза горели у всех. Геральт и Ламберт лепили здоровые снежки, больше напоминающие по размеру пушечные ядра. Эскель и Регис, вместе с мальчишкой, лепили снежки средних размеров, которыми вряд ли можно было бы серьезно навредить несчастному, попавшему под беспощадный обстрел. Налепив достаточно снежков, они разошлись по укрытиям, и Хаким уселся за лестницей вместе с белоголовым ведьмаком. Они ждали, пока не скрипнут тяжелые двери крепости, ведущие внутрь, и Ламберт, стоящий в авангарде, истошно не заорет на всю округу, дав команду к действию.***
Noisia – Grave Calling
Кгози терпеливо наблюдал, как по трубочкам перегонного аппарата стекает дистиллят. Напротив него стоял Весемир и смотрел, как под спиртовой горелкой кипит жидкость. Рядом со стариком Регис, одетый в тяжелый кожаный фартук, мелко резал причудливые коренья, скидывая их в ступку. За окном была ночь, и они, спустившись в подземелья по просьбе Весемира, уже несколько недель к ряду искали эффективное и сильное обезболивающее. Наставник Каэр Морхена подробным образом изложил им суть проблемы, связанной с прохождением Испытания Травами. Он много лет своими силами пытался отыскать подходящий вариант отвара, который бы избавлял от нечеловеческих страданий тех, кто подвергался Испытанию. Поиски занимали много ночного времени, и делать они это старались в тайне от остальных, потому как даже у ведьмаков Испытание вызывало лишь волну порицания. — Я не считаю, что корень гинации так уж сильно притупляет боль, — вздохнул Кгози, и Эмиель принялся переводить сказанное, — надо оставить затею с этим, Весемир. Я исследовал его свойства и пришел к выводу, что некоторые компоненты отвара из этого ингредиента могут стать катализатором сильного яда. От чего становится еще больнее. Седовласый наставник ведьмаков понимающе закивал. — Мне в голову пришла весьма занятная мысль, — сказал Регис, — поглядывая на ведьмака. Я изучил свойства М. autumnalis и пришел к занятному выводу о том, что в сочетании с некоторыми компонентами оригинального состава это может стать очень сильнодействующим отваром. — Ваша флора удивительна, — восторженно сказал Кгози, и вампир снова пересказал сказанное Весемиру, — я все свободное время трачу на то, чтобы изучить ее как можно подробнее. У вас можно найти аналоги нашим растениям на юге, но что самое удивительное, так это то, что некоторым вашим растениям у нас просто нет замены! Потрясающе! Регис принялся толочь порезанный корень в ступке, превращая его в кашицу. В комнате пахло спиртом и горькими вытяжками, но дурная духота не способствовала торможению рабочего процесса. Все работали в полную силу, а Весемир ждал, наблюдая, как вампир и старик смешивают содержимое склянок и ступок. Он был терпеливым человеком и обладал сильным духом, потому не боялся, что в процессе экспериментов и поисков может лишиться жизни по чьей-нибудь ошибке. Регис мешал готовый отвар, остужая склянку в бадье с холодной водой, а Кгози набирал в жуткого вида шприц готовую вытяжку желтовато-зеленого цвета. Он подошел к Весемиру, и тот закатал рукав, сжав правой рукой подлокотник стула. Старик перетянул руку ведьмака и ввел жидкость. Весемир откинулся на спинку стула, ощущая, как по жилам разлилось тепло. Вдруг он резко выгнул голову в сторону и крепко стиснул зубы. Лицо его потемнело, а на лбу выступили все сосуды и капилляры, словно почерневшие от яда, который попал в его кровь. — Давай, — хрипло сказал ведьмак, и Регис поднес к его лицу склянку, давая испить отвар.***
Он сидел у камина в Большом Зале и плел из цветов венок. Сегодня они ходили вместе с ведьмаками на охоту, и из-за проталин в снегу он увидел нежные маленькие цветы, которые проклевывались прямо из-под снега. Он долго спрашивал у Геральта, как те называются, но тот оставил попытки переводить на родной Хакиму язык слово «подснежники», потому как в офирском попросту не было аналогов слову «снег». Он собрал их очень много и, испытывая какую-то светлую грусть, плел венок. Ему нравились эти дымчато-фиолетовые бутоны, маленькие и нежные, как те пустынные цветы, которые очень ярко отпечатались в его воспоминаниях. Но и подснежники были такими же сильными: если белые цветы пустыни могли выжить под палящим солнцем, то эти умудрялись цвести среди холодных снегов. Он постоянно испытывал неловкость, когда его называли мальчишкой, потому что он не считал себя таковым. Но среди мужчин, которые не раз вкушали горький жизненный опыт, он чувствовал себя так, словно до сих пор ходил пешком под стол. Ему было неловко, но он пытался становиться взрослее, обучаясь ремеслу у Кгози и слушая вечерние байки от ведьмаков в большом зале. Он перенимал чужие знания и понимал, что понемногу растет. Как человек и как личность. С приходом весны в Каэр Морхен все стало изменяться. Крепость постепенно начинала пустеть, ведьмаки, проводящие долгую зиму в ее пределах, разъезжались кто куда. Он хорошо общался с Илией, ведьмаком со светлыми глазами и темными волосами с проседью. Нрав у мужчины был покладистый, и он много шутил, поднимая пьяный хохот за общим столом. Он впервые взял его на охоту, переубедив остальных в том, что кость срослась давным-давно и что пора бы и Хакиму приобщиться к общему делу. Он немного подучил Всеобщий за зиму, проведенную в крепости, но часто обращался к Геральту или Регису, чтобы те перевели ему сказанное. Перед отъездом Илия вручил ему красивый кинжал, и Хаким был рад первому настоящему оружию. По настоянию Геральта он даже начал тренироваться, что было ему в новинку. Каждая мышца на его теле ныла после нескольких часов тренировки под началом мастера меча, но он был доволен тем, что был полезен и обучался чему-то новому. Он подрезал стебли подснежников, критически оглядывая проделанную работу. Венок получился очень большим. Мальчик вдохнул аромат с маленьких бутонов, и ему почудилось, будто они дыхнули ему холодом в лицо. Хаким был готов к любым насмешкам, но ему хотелось преподнести этот подарок Шейне, во что бы то не стало. Убрав кинжал в ножны, он поднялся со скамьи и пошел в сторону лестницы к башне. Вечер был промозглый, за окнами шел не то дождь, не то мокрый снег. Он шагал по лестнице, пряча за спиной венок, словно боясь, что затаившийся в темноте ведьмак, мог увидеть его. Он постучался в двери и отошел на несколько шагов, ощущая накатывающее смущение. Двери распахнулись, из-за дверного проема на него смотрела цыганка, сжимая в руках гребень. — Хаким? — удивленно спросила она. — Что ты тут делаешь? Он протянул ей венок, и она сжала его в руках, рассматривая со всех сторон. Хаким, почтительно склонив голову, развернулся, и пошел вниз. — Хаким, — окликнула его цыганка, и тот остановился, — давай поговорим.***
Во главе восседал Весемир, а за двумя сдвинутыми вместе столами сидели все оставшиеся в крепости ведьмаки и зимовавшие гости. Они внимательно слушали то, что говорил им наставник, и Наарис вставлял поправки, если то требовалось, в вынесенной на обсуждение теме. Остальные молчали, потупив взгляд. Некоторым ведьмакам было интересно, что излагал купец, но остальные быстро заскучали, словно обуянные страшной рутиной. Хаким и Геральт играли в гляделки. Получалось у юноши худо, но занять себя чем-то еще он не мог, поэтому пытался переглядеть желтые глаза ведьмака, вперившиеся в него и неотрывно сверлящие. Регис внимательно слушал или же напротив — только делал вид, что ему было интересно. Они с Кгози были оторваны от чрезвычайно важного дела, которое им же и поручил сам Весемир. Подробности их деяний особо не распространялись, но Геральт понимал, что это было связано с Испытанием Травами. Хаким лишь пожимал плечами, потому что об этом Испытании все рассказывали с неохотой и старались уходить от темы. Шейне разглядывала свои руки и водила пальцами по линиям, высеченным жизнью на коже. Она была отстранена от всего того, что происходило в зале, и не понимала, зачем продолжает тут сидеть, если даже Всеобщий, на котором говорили купец и Весемир, давался ей с особым трудом. Ей хотелось есть и не хотелось слушать, что там, по ту сторону стола, бормотал Наарис. — ...потому обстоятельства требуют вмешательства ведьмачьего цеха, — закончил Весемир. — Наарис поподробнее расскажет об условиях контракта и об оплате. Купец встал из-за скамьи и, оглядев сидевших, начал: — Я сам стал одним из тех, кто породил этот кошмар. Но, многое переосмыслив, я понял, что фанатику с идеями мирового господства нельзя давать предпринимать даже попыток к действию. Я достойно заплачу за помощь и содействие в этом деле, Весемир, ваш наставник, пообещал мне правильно составить контракт. Повисло тяжелое молчание. Ведьмаки обдумывали то, что вынеслось на совет. — Так по этой части нужны чародеи, — отозвался Войцех, — мы со своими фокусами против некромантов хреновые помощники. Все загудели, перекрикивая друг друга, но Весемир быстро призвал к порядку, и все замолчали. — В этом деле не только чародеи замешаны, — отозвался седовласый мужчина и оглядел сидящих, — к тому же, мы уже составили и отправили несколько писем в Новиград и Оксенфурт. Чародеи будут, и несколько из них уже готовы заключить контракт. Через несколько недель они прибудут в крепость. — Не беспокойтесь о золоте и крыше над головой, — добавил купец. — Плата будет достойной. — Даю вам несколько дней на размышления, — сказал Весемир, — кто будет готов заключить контракт — спрашивайте Наариса о всех подробностях. В начале червеня все, кто согласятся, отбудут в Офир вместе с купцом. На этом все. Сидящие за столом словно облегченно выдохнули. Ведьмаки расходились по крепости, обсуждая условия контракта и сумму, которую выплачивали за его принятие. Золота обещалось куда больше, чем при любом другом ведьмачьем заказе, потому алчность вела ожесточенную борьбу с инстинктом самосохранения. Геральт остался сидеть за столом, царапая ногтем потемневшую от времени доску стола. Хаким с грустью смотрел на ведьмака и молчал. — Вот и закончилась зима, — вздохнул Геральт, вставая из-за скамьи, — надо собираться в путь. — Геральт, — вдруг сказал Хаким, — я буду скучать по тебе. Я надеюсь, что ты приплывешь в Офир. Когда-нибудь. Белоголовый тепло улыбнулся и кивнул. К ним подошел Наарис, прикрывая глаза от падающего через витражи солнечного света. — Отчего вы такие кислые? — спросил купец, приглаживая бороду, которая уже доходила ему до пояса. — А я-то смотрю ты шибко веселый, — буркнул Геральт, — я-то тебе до самой смерти не забуду эти твои экзекуции с прутиком в руке. — Да брось ты, Геральт, — смущенно отмахнулся купец, — что было, то прошло. Я больше так не стану делать, не переживай. А что до расставания — так мы отбудем только через полтора месяца. Он похлопал ведьмака по плечу и удалился. Геральт задумчиво смотрел себе под ноги и, прогоняя тоскливое настроение и предвкушение бесчисленных дорог под ногами, бодро спросил у Хакима: — Ты обучен верховой езде? — Немного, — сказал он, пожимая плечами, — а что? — Пойдем. Покажу тебе окрестности. А то вдруг больше не доведется.