Когда-нибудь

Мизинец открывает рот, его губы медленно двигаются, разбрасывая по холодному воздуху слова. Санса давно заучила эту его потребность в словах, которыми он усыпляет бдительность своих собеседников. Ему не нужны их ответы, восхищение, одобрение его мыслей, действий, не нужны ему и согласие или, напротив, протесты, но с каждым новым словом Санса ловит себя на мысли (или она попросту желает так думать), что восхищённых внимательных взглядов ему хочется видеть чуть больше всего прочего, к чему его отвергнутая душа всё также остаётся равнодушной. За маской подлеца всё ещё скрывается раненный остриём клинка отринутый любовник, а за песней пересмешника — скупая, но искренняя улыбка, которую Петир Бейлиш привык прятать сызмальства за ухмылкой Мизинца. Он продолжает говорить, но Старк не может расслышать ни слова за грохотом своего стучащего сердца, его губы все так же лениво, с улыбкой замирают на миг, а после выпускают в зимний воздух Винтерфелла клубы белесого пара и очередной поток лжи, в которой, и Санса в том уверена, он сам не способен заплутать. Серая скудность обстановки навевает тоску, а Бейлиш продолжает роптать, вызывая в ней волнами искрящийся гнев — отражение рыжего огня в старом камине — как может он продолжать столь беспечно лгать, заглядывая в её глаза с прежним участием. Лжецы ошибаются, оступаются, со скорбью признает она, выворачивая руки и отворачиваясь от наглеца — сил смотреть в лицо смерти ей не найти в эту ночь. И вряд ли ей удастся уснуть до бледного рассвета, не красящего наступающий день теплом белого зимнего солнца. Зима уже давно топчется на ее пороге, не решаясь войти, но не желая и уходить. Родные стены крепят в ней дух воина, но сил, чтобы свершить правосудие, девушка в себе не находит. — И что вы думаете, она собирается делать с этим письмом? — Его ироничный вопрос заставляет голубые глаза заискриться кристаллами льда и снега, а девушку задохнуться. — … — И думать ничего не хочу. — возвращает ему с неохотой. А после Санса поджимает губы, с вызовом заглядывая в мужское лицо, различая россыпь мелких морщин вокруг его остекленевших глаз и их серую радужку, на которой оставила отпечаток многолетняя ложь в виде недоверия и отчуждённости, холодности и зимнего безветрия. Не помня себя, она решительно делает два шага, становясь напротив и слишком близко, да настолько, что запах перечной мяты с головы до ног окутывает ее, мягким травянистым туманом обволакивая и чуть расслабляя. Не верить, ни единому слову его не верить, пока туман этот всё больше путает мысли, а сама девушка позволяет себе подобраться кошечкой к нему и, с горьким послевкусием сожаления, коснуться сухих и горячих губ лорда Бейлиша. Ей бы тоже хотелось жить в другом мире, в том, где надежда и вера стали бы ценнее в разы будоражащих кровь интриг и холодящих сердце отмщений: — Петир… — звук его имени из собственных уст пугает, или этот страх и эту дрожь вызывает в ней решимость, с которой она разрешает ему коснуться нежной ее щеки, чтобы не дать ей миражом исчезнуть в порошистой и мглистой пурге. Голос Сансы срывается, дрожит и меркнет, когда осторожно, но с напором лорд Бейлиш притягивает ее к себе. Она сдаётся, он чувствует это, приникая долгим поцелуем к мягким бледным губам, стискивая чуть сильнее и чувственнее, чем это мог бы сделать Мизинец, шествуя с оторопью кончиками оледеневших пальцев по щекам, шее и ключицам. На утро этот мираж развеется, метель стихнет, а рука занесет над его головой валирийскую сталь, но сейчас Санса позволит себе почувствовать в полной мере вкус поцелуев пересмешника, ласковой россыпью рассыпавшихся по ее коже. И пускай губы шепчут в бреду его имя после, а мир останется прежним.