Prediction

Море. Соленые брызги волн, бьющихся о берег, попадали в лицо, но Айбиге казалось, что все это слезы, которые катились по ее щекам. Прижимая к себе Мехмеда, она шла к лодке, где сидели Мурад и Адиль. Эмин. Он навсегда останется в ее памяти. Только в памяти. Теперь не осталось рядом более ничего, что могло бы напоминать о Бали-бее. Даже амулет — и тот был у сына, а потом и вовсе потерялся. Видно, это и есть наказание за тот грех, за тот несмываемый позор. Долго еще ханым не сводила глаз с порта — все казалось, что вот-вот выбежит на берег мальчишка и будет звать и спрашивать, почему все оставили его в Стамбуле. Привычные команды, снующие вокруг люди… Айбиге с Мехмедом прошла к каюте, где и уложила его спать. На удивление послушный, сын не стал упрямиться и через некоторое время уже дремал, тихо посапывая. За дверями каюты слышались голоса, Мурад-реис раздавал распоряжения, команда сновала по всему кораблю — казалось, что не просто так они покидают свой дом. Ветер надувал паруса и уносил корабль все дальше от берегов Стамбула. Айбиге сидела на кровати, обняв колени руками, и вспоминала тот злополучный день. *** 1525 год, Крым. По скалистому берегу Херсонского порта шли двое рослых сына калги*, а за ними, ловко перепрыгивая с камня на камень, бежала их сестра. Ну как, как еще их убедить, что не стоит сегодня плавать в море? Большие, подгоняемые сильными порывами ветра, пенные волны бились о скалы, но братья совсем не думали сбавлять ход. Вдалеке уже виднелся вытащенный на берег каик. — Эмин! Адиль! Опомнитесь, братья! Я не поплыву с вами в такой шторм! — сестра едва успевала за ними. — Да брось, Айбиге, — тот из них, что был чуть помладше, остановился и обернулся, — ты что, струсила? Какой же это шторм — даже дождя нет, просто волны да ветер. — Нет, Адиль, не струсила! — она топнула ногой. — Просто в отличие от вас с Эмином, у меня есть разум. Я сказала, что не поплыву с вами, так что остаемся. А тебя в любую погоду укачивает, нечего говорить о сегодняшнем дне. — Адиль, наша сестра права. Мы должны остаться и переждать, — вздохнул старший брат. Как бы ему ни хотелось сегодня поплавать на каике, он принимал слова и был согласен с нею. — О, Эмин! Слава Всевышнему, хоть ты услышал меня, а то этот глупый хатунзаде совсем ни на что не годен, — Айбиге всплеснула руками. — Тогда пойдем! У меня есть одна идея, — и в ее глазах блеснули два огонька. — Ты ступай, сестра, — сказал Эмин, сжав ее ладошки в своих руках. — Я присоединюсь позже, увидимся в укрытии, даю честное слово. Спустя некоторое время хлынул сильный дождь. Айбиге едва-едва успела добежать до места, называемого укрытием — деревянного домика, который им построил один умелец-ага в раскидистой кроне платана. Тут, через окошко, можно было увидеть множество кораблей в порту и осмотреть всю округу. Сейчас Айбиге, укутавшись в лежавшее на дощатом полу покрывало, всматривалась в подножие горы, на которой рос платан. Где Адиль и Эмин? Ну, ладно Адиль — он мог отправиться домой или укрыться в портовом доке, а Эмин обещал прийти в укрытие, ведь они об этом договорились, верно? Внизу мелькнул силуэт — и через несколько мгновений на пороге домика показался Эмин, весь промокший до нитки. В руках он что-то держал. Тут же Айбиге вскочила и подбежала к старшему брату, стремясь поскорее укутать его в покрывало, чтобы не успел замерзнуть и простыть. Но что такое? Почему от кафтана Эмина разило резким запахом моря и соли? И что это за царапина на его щеке? Ничего этого не было, когда ханым оставила их с Адилем в порту. Обняв брата, Айбиге почувствовала, как он дрожит. И нет, это был не озноб. — Прости, сестра, — Эмин поджал губы. Казалось, что он вот-вот расплачется. — Я не смог. — Эмин, что ты говоришь такое? — заговорила Айбиге с улыбкой, пытаясь его подбодрить. — Что ты не смог? Успокойся, если вы с Адилем плавали сегодня, то я никому не скажу. Придумаем что-нибудь! Даже в такие моменты она редко теряла самообладание. К этому приучили братья. Однако теперь старшего было не узнать. — Сестра, — он едва держался. — Адиль, наш дорогой брат… — из-под покрывала показалась крепко сжимавшая черную шерстяную шапку рука. Увидев то, что осталось от прикрепленного оберега, Айбиге закрыла рот руками, чтобы не закричать. Адиль, любимый брат — конечно же, это была его шапка! И тот оберег Айбиге сама на нее прикрепляла бессчетное количество раз, когда он вдруг мог отцепиться во время лазания по деревьям, игр в пещерах или других затей. Эмин плакал навзрыд, бормотал что-то невнятное — не уберег, не защитил — но она его будто не слышала. Сидя на полу, Айбиге молча прижимала к себе шапку брата и не могла осознать, что он остался там, в море, что теперь им никогда больше не играть вместе втроем, не убегать ночью из дворца. Хотелось надеяться, что этот сбивчивый рассказ Эмина — выдумка, что это неправда, что на самом деле он просто шутит, а Адиль просто спрятался и ждет их где-нибудь. А может, он попросил брата разыграть сестру, а сам попросту отправился домой? Ох, несладко же ему придется, когда она отцу расскажет про эти шуточки! Но время шло. Все члены большой семьи, включая и самого Сахиба Гирея, смирились со столь тяжелой потерей, носили траур по погибшему, и лишь Айбиге верила в то, что он жив. Верила до последнего, что его, наверно, спасли рыбаки или пираты. Пусть они бы спросили выкуп — да все, что угодно, Гиреи в то время могли заплатить любую цену — лишь бы Адиль вернулся домой. Но выкупа никто так и не потребовал. С тех пор Айбиге почти не уезжала из Херсона. Надеялась, что Адиль когда-нибудь возвратится, и их жизнь будет такой, как прежде. Однако отъезд в Стамбул изменил все. *** Ночью не спалось. Перед глазами стояла та рыночная площадь с толпой народа, слышались голоса и крики людей, осуждавших всадника, который не сумел удержать свою лошадь. Тихо закрыв за собой дверь, Айбиге вышла на палубу. Слабый ветер едва дул в паруса, подгоняя корабль. Несмотря на позднюю осень, эта ночь выдалась на удивление теплой. Оперевшись о борт, ханым всматривалась в горизонт. Море, только море и небо окружали их корабль на многие мили вокруг. Волны бились о борт, унося судно все дальше и дальше. — Сестра! — окликнул ее чей-то до боли знакомый голос. Обернувшись, Айбиге увидела стоявшего на мостике юного Адиля — таким, каким в последний раз запомнила его в Херсонском порту. В богатом кафтане и расшитых сапогах. Еще без уродливого шрама на лице. — Я не умер, видишь? — и он медленно спустился по лестнице с мостика на палубу. С кафтана капала вода, а лицо в свете луны было слишком белым для живого человека. — Я знаю, — одной рукой опираясь о борт, а другой пытаясь вытащить из ножен спрятанный за спиной кинжал, проговорила Айбиге. — Конечно-конечно, дорогой брат, ты не умер. Я это знаю. Где команда? Почему на корабле нет ни одной живой души? Как такое возможно? Мурад-реис всегда приучал всех к жесткой дисциплине. А сейчас не было не просто спящих — Айбиге не могла рассмотреть вообще ни одного человека. Куда они могли подеваться? — Но почему ты меня боишься, сестра? Смотри, что я принес тебе — на ладони брата покоилась подвеска-амулет. То, что Айбиге когда-то подарила сыну. — Уходи! — выставив вперед кинжал, дерзко выкрикнула ханым. — Уходи прочь, Адиль! — Ты все же боишься меня, — голос все так же спокоен. — Проваливай!! — вскричала Айбиге, взмахнув кинжалом. Тут же в глаза брызнула кровь. Ударить брата, драгоценного и любимого брата, по которому скорбела вся их семья — неужели ханым только что сделала это? И только сейчас она поняла и осознала, что сидит на кровати в своей каюте, укутанная покрывалом. Что никакого молодого Адиля рядом нет, да и не было вовсе. И что кинжал, сжимаемый в руке, лишь сбил со стоявшего рядом стола кувшин с водой. Сон, это все сон — из-за тех страшных воспоминаний. Рядом с ней, где спал Мехмед, покоилась записка, гласившая, что Мурад-реис забрал сына в свои покои и клятвенно заверил в том, что присмотрит за ним, пока Айбиге будет приходить в себя. За окном уже светало. Накинув на плечи теплый плащ, Айбиге вышла на палубу, стараясь не думать о ночном кошмаре.