Prediction

Что произошло в тот миг на площади, Малкочоглу толком не понял. Лишь обернувшись на звук топота копыт и крики людей, едва успел заметить Эмина, сжимавшего в руках кулон. Через мгновение все уже было кончено. — Мурад-реис! Это Мурад-реис! Стража! — послышался голос Рустема. Паша был явно не в духе. Но что ему понадобилось от этого морского волка? Стоя в толпе народа, прижимая к себе плачущего Эмина, Бали-бей пытался понять, что же случилось. Внезапно один из бостанджи, окруживших Мурада, схватился рукой за шею — и уже через миг лежал на рыночной площади, истекая кровью. Этого хватило, чтобы рыжий пират смог скрыться. — Убили! — раздался чей-то вопль. Протиснувшись через толпу, Малкочоглу подошел к лежавшему на площади трупу так близко, как только мог, и увидел нож, торчавший из раны. Тот самый нож, который когда-то одна юная дерзкая крымчанка рискнула приставить к его шее. Она была здесь. Сейчас. Только что. Мысли лихорадочно проносились в голове. Айбиге, его любимая Айбиге, была совсем рядом и могла даже его видеть. С трудом, стараясь не попадаться на глаза Рустему-паше, Малкочоглу, держа Эмина на руках, выбрался из толпы и сел у столика одной из уличных кофеен. Сидя рядом, ребенок уже почти затих, лишь изредка его плечи дергались от всхлипов. Должно быть, тот всадник сильно его напугал. Бали-бей наблюдал за ним, рассматривал каждую черточку его лица, нахмуренные брови, темные глаза. Пытался отыскать хоть что-то, что напоминало бы ему в Эмине его мать. Но все, что осталось — это лишь маленький кулон на цепочке. В остальном же это был настоящий сын рода Малкочоглу. Он почувствовал, что что-то не так, когда мягкая детская ладошка изо всех сил вцепилась в рукав его кафтана. — Эфенди, не уходите. Мне страшно, я хочу домой, — голос Эмина все еще дрожал. Ох, ребенок, что теперь с ним делать? Как ему объяснить, что у родителей, возможно, сейчас проблемы, и их не только не может оказаться дома, но и вообще в столице? А если… нет, Аллах не позволит, не допустит такое. Сколько раз они оба оказывались на волосок от смерти? Сколько еще придется умирать? Вздохнув, Малкочоглу снова — как и в тот раз — присел на корточки перед ним и произнес: — Домой сейчас нельзя, — и тут же увидев, как на глаза ребенка навернулись слезы, поспешил его успокоить: — Но мы можем поехать к твоему брату. — Мехмед, — на лице Эмина появилась робкая надежда, — я увижу Мехмеда? Хотя Бали-бей имел в виду другого брата, ему хотелось надеяться, что младшенький все же остался в доме реиса. В любом случае туда следовало наведаться, чтобы окончательно развеять все сомнения. Если Айбиге там — он заберет ее с собой в Семендире. Украдет, увезет подальше отсюда вместе с Эмином. Они решили сократить путь и отправились мимо порта. Внезапно ребенок остановился, замер на мгновение и стремглав понесся к причалу, от которого отчалил большой корабль. Мальчишка тянул вперед руки, кричал, плакал, звал отца, мать, брата, но было уже поздно: судно находилось уже слишком далеко. Лишь один ага, несший сети и улов, — по-видимому, узнавший его, подбежал и долго что-то объяснял, отчего Эмин плакал все громче. — Они не смогут сейчас вернуться, — лишь смог расслышать подошедший к этим двоим Бали-бей. Не смогут. Все — Айбиге-хатун, этот пират и их сын уплыли, оставив Эмина здесь. Зачем, для чего они это сделали? Мысли путались в голове, но среди всего сумбура наиболее выделялась одна: побег от цепких лап Рустема-паши привел к такой спешке. И до сих пор свежи были воспоминания о визите реиса в таверну, о том, как он при всех ударил Эмина. Мимо этого события Малкочоглу пройти не мог. Верный друг Насух вовремя сообщил султану о проступке пирата. Пусть Повелитель теперь разберется и решит, как быть. Странно только, что он отдал приказ Рустему схватить Мурада-реиса, а не просто пригласил на разговор. Пусть и можно было решить вопрос иначе и пойти к кадию, Малкочоглу подумал об Эмине — что стало бы с ним, если меры были приняты слишком жесткими? А если бы раскрылась тайна его рождения? Простой люд куда наблюдательнее и болтливее дворцовых советников и пашей. — Все, что я могу — это отправить весть о Вас, — продолжал ага. — Мы можем отправить весть с одним из моих голубей. Корабль плывет на юг, а значит, зайдет в порт на Голубином острове. Отправить весть? Это хорошая мысль, прекрасная возможность. И Бали-бей уже знал, что именно он готов сообщить беглецам. — Это все тот Малкочоглу! Все беды нашей семьи из-за него! — голос Эмина вырвал из размышлений. Мальчишка стоял на причале, всматриваясь в удаляющийся силуэт корабля, и говорил страшные слова, обвинял, оскорблял — видно, всего этого он набрался от окружения того пирата. — Тише, успокойся, маленький реис, — Бали-бей с трудом пытался утихомирить ребенка, и вскоре это подействовало. — Своей злобой ты ничего не изменишь. Но, — тут он ненадолго задумался, — я могу помочь. Могу отвезти тебя к этому бею, если он действительно так сильно виновен. — Правда, эфенди? Али-ага говорит, что домой нельзя идти. Что там меня ждут паша Рустем и злые люди из дворца. — Тогда не смеем более задерживаться. *** После того боя прошло несколько дней. Корабль несся все дальше и дальше по бескрайнему морю, обходя все поставленные на пути преграды. И сейчас пришлось совершить небольшую остановку в одном из портов — набрать пресной воды и пополнить численность моряков. Из прежней команды оставались только Тугрул, Синан, Энгин и Адиль — остальные все были новичками, принятыми на борт в разных городах. Раны постепенно заживали — все же талант Адиля в лекарском деле был несомненно велик, — однако нескольких моряков спасти так и не удалось. Тусклый огонек свечи освещал каюту. Мурад-реис сидел на подушках, в одной легкой рубахе и нижних штанах, держа в руке кубок с вином. Это питье неверных, по его мнению, заглушало боль. Рядом сновала Айбиге, уже изрядно подучившаяся от брата сменять повязки и накладывать нужную мазь на раны. — Мы справились, пережили и это, — вздохнул он, коснувшись губами ее ладони. — Да, — вздохнула ханым. — Мы здесь, мы живы, — она постаралась произнести это как можно спокойнее, но Мурад все понял и тут же изменил тон: — Прекрати, Айбиге! Ты лишь зря мучаешь себя, зря терзаешься. Эмин предстал перед Всевышним, его уже не вернуть, — крепкая ладонь все сильнее сжимала кубок с вином. Айбиге чувствовала, что реис начинал злиться, ощущала напряжение в его теле, разминая руками крепкие плечи, покрытые множеством шрамов. В такие моменты она обычно оставляла его одного, а он крушил всё в своей каюте. И вся команда знала: к капитану в это время нельзя, если не хочешь попасть под горячую руку и нарваться на неприятности. — Он жив, Мурад, жив, я это чувствую. Мой Эмин, мой маленький львенок, не погиб. Ты не этому учил меня. Ты всегда говорил, что нельзя сдаваться, пока есть надежда. Что нужно верить до последнего. Вот увидишь — мои молитвы будут услышаны. — Айбиге! — он схватил ее за руку и крепко сжал запястье. — Пойми уже, наконец! Проснись! Я все видел, этой надежды нет теперь, — строгий голос реиса переходил в крик. Насилу высвободившись из его цепких пальцев, ханым, не проронив ни слова более, убрала на место все склянки и сосуды с мазями и отварами, и, закутавшись в кафтан мужа, поспешила к выходу. — Ты так говоришь, потому что Эмин не был твоим, — едко сказала она, и едва успела захлопнуть за собой двери, в которые с грохотом полетел бокал с вином. За спиной слышались крики мужа, но было уже все равно. Сейчас лучше побыть с Мехмедом и братом. — Тугрул-ага! — раздался громкий голос за дверями. Тут же один из моряков бросил работу и проследовал к капитану. Через некоторое время он снова вышел наружу и, пройдя к трюму, что-то шепнул появившемуся у поднятой решетки Синану. *** А в это время Мурад-реис уже допивал третий кубок вина. Правы были неверные — этот напиток действительно мог заглушать боль в теле — перевязанная рука уже почти не саднила. Внезапно двери отворились, и на пороге показалась девица, очень напоминавшая Айбиге, только чуть повыше ростом. Увидев капитана, она тут же забилась в угол. — Не бойся, — Мурад пытался говорить как можно спокойнее, — ты… не бойся меня, я ничего тебе не сделаю. Ты знаешь этот язык? — Немного, — хатун стояла в углу, боясь пошевелиться. — Немного. Глупая. Страх не поможет тебе сейчас. Не вернет тебя домой, к родным. — Раздевайся, — прозвучала короткая команда. За спиной реиса виднелась лохань с водой, а рядом, на тахте, лежала чистая нижняя рубаха. Девица поморщилась, выбирая между грязью трюма и своей честью, однако, после недолгого колебания, потянулась к пуговицам на кафтане. — Айбиге, — тихо произнес капитан, прижимаясь щекой к плечу незнакомки, лаская влажную спину, смывая с белой кожи грязь и пот. — Сегодня тебя зовут Айбиге, — и его ладонь скользнула вниз, погружаясь в теплую воду. — Я буду часто приглашать тебя. *** 1540 год, февраль. Утро выдалось холодное, ветреное. Моросил мелкий дождь, и лишь немногие жители портового города, что рядом с Голубиным островом, решили в это время выйти из домов. По одной из улиц спешила молодая девушка — ветер развевал полы ее серого кафтана, а на поясе в ножнах висела большая сабля. Сжимая в руках оберег, она спешила в порт — корабль отца-паши должен был вот-вот отплыть, а старик забыл дома один из своих медальонов, приносивших удачу в плавании. Повезло — корабль отца еще стоял в порту. Однако внезапно внимание привлекло нечто странное: под мостками причала спала девица, прикрыв лицо, одетая до боли в знакомый кафтан. Странно. Почему она осталась именно тут? Почему не послушала наставлений отца и не покинула империю? Оставалось надеяться, что корабль не уплывет в ближайшее время. Осторожно спустившись под мостки, девушка подобралась поближе к спящей. — Айбиге-хатун! Айбиге-хатун, вставайте, здесь холодно. Сильный порыв ветра откинул покрывавший лицо платок, и юная дочь паши, вскрикнув, чуть не выронила оберег из рук.