Prediction

1539 год, ноябрь. — А как я могу Вас называть, эфенди? Вы так имя свое не сказали. — Можешь называть меня Бали-бей. Так меня зовут, Эмин. И сейчас мы едем в мой санджак, где настало время тебя кое с кем познакомить. Дождь то начинался, то прекращался, превращая утоптанную землю в раскисшую грязь, отчего лошадям было все труднее идти вперед. Малкочоглу не пожалел денег на теплую одежду для сына, и сейчас Эмину не угрожали ни холод, ни ветер. Вот уже второй день они провели в пути — впереди предстояла еще долгая дорога. Если повезет, они успеют приехать в этом году. Если погода испортится, придется переждать ненастье в Филибе и потом уже двигаться дальше. С наступлением темноты пришлось искать место для ночлега. Да и лошади изрядно устали — нужно было как можно скорее найти пристанище. К тому же, с наступлением темноты небольшой отряд мог стать куда более легкой добычей для разбойников. — Благодарю Вас, Али-эфенди, — Малкочоглу учтиво поклонился хозяину придорожного трактира. Эмин сидел на широкой кровати и уплетал за обе щеки только что принесенный ужин. — Если что-то понадобится, дайте знать, — старик-хозяин дружелюбно улыбнулся и скрылся за дверью, позвякивая только что полученным кошельком. — А долго нам еще ехать, Бали-бей? — Эмин, наконец, расправился с куриной ножкой и принялся за овощи. Отец всегда говорил, что их нужно есть во время пути, иначе выпадут все зубы, и часто пугал его рассказами о беззубом Ферхате. «Не будешь есть овощи, станешь таким, как он», — приговаривал Мурад-реис, и пододвигал тарелку с едой поближе к насупленному лицу Эмина. Листья и плоды аппетита не вызывали, но «беззубым Ферхатом» становиться очень не хотелось, и потому все уговоры действовали. — Долго, Эмин, долго, — Малкочоглу лежал на подушках, положив руку под голову. Где-то внизу сновали слуги, поили и кормили лошадей, ели и отсыпались после долгой дороги. — Ты сказал, что мы поедем к моему брату, но не Мехмеду, — продолжил Эмин. — У меня есть еще брат? — Есть, конечно есть, — как же хотелось все ему рассказать, не держать в себе этот секрет, эту тайну. Но всему свое время. Повернувшись на бок, Малкочоглу наблюдал за каждым его движением, за каждым взглядом, рассматривал все черточки лица, отросшие смолисто-черные кудри. Этот малыш, когда вырастет, станет настоящим красавцем, не одно девичье сердце еще разобьет. Вдруг детское лицо исказила странная гримаса — на несколько мгновений Эмин замер и перестал даже жевать. А еще через миг соскочил с кровати и с криком выбежал из комнаты. Старый трактирщик уже давно уснул, спрятав понадежнее полученный за ужин кошель, как вдруг его разбудил громкий детский крик «Ферхат-ага! Не хочу быть Ферхатом-агой!», доносившийся с лестницы. Ох, эти постояльцы, не дают покоя и сна. То дерутся, то посуду бьют, то кроватью скрипят до самого утра — громко и с выражением. То теперь носятся по трактиру и кричат. Ловко поймав обезумевшего мальчишку и усадив на табурет, Али-эфенди протянул ему яблоко и спросил: — В чем причина такого шума, сынок? Ради чего потребовалось будить старика Али? Первое время Эмин не мог успокоиться, лишь повторял всего одно имя — Ферхат, и то, как он боялся и страшился стать таким, как он. Кто был этот непонятный герой и чем так испугал мальчишку, выяснить не удавалось. Наконец, подошедший Бали-бей все же смог немного успокоить Эмина, после чего тот поведал, что скоро станет беззубым Ферхатом, в доказательство чего предъявил шатающийся зуб. Увидев это, трактирщик и бей едва не рассмеялись. — Так это же хорошо, — улыбнулся Малкочоглу. — Ты растешь, Эмин, становишься взрослым. Всевышний не случайно дал людям эту возможность: потерять одно, чтобы приобрести другое, более ценное. У тебя будет новый зуб, более крепкий, чем тот. И новая жизнь, добавил он про себя. — Так я не стану беззубым, как Ферхат-ага, Бали-бей? — Не станешь, если будешь хорошо кушать. А теперь пора спать. Впереди еще длинный и трудный путь. *** — Вот мы и приехали, Эмин. Это и есть Семендире. Здесь ты найдешь того самого бея, который, как ты говоришь, так тебе насолил, а еще здесь живет твой брат. Брат. Что это за загадочный брат такой, о котором Бали-бей твердил, не переставая? Айбиге и Мурад-реис рассказывали Эмину, что он потомок крымских ханов и венгерских королей — разумеется, у него в братьях могли быть ханзаде и принцы крови, чем он очень гордился. Но неужто один из них был здесь? Тогда интересно, кто же это тогда: принц или наследник крымского трона? Бали-бей спрыгнул с коня и, взяв его под уздцы, подошел к окну в воротах. После недолгих переговоров тяжелый засов со скрипом сдвинулся, и всадники въехали в крепость. Эмин, сидя в седле, смотрел по сторонам — до чего же грязно тут! Совсем не как в столице, где дороги у родного дома вымощены камнем, а не раскисли от снега, глины и навоза, где вокруг не возвышаются мрачные крепостные стены, а благоухает цветущий сад. Но ничего — здесь он надолго не задержится: только найдет того Малкочоглу, виновника всех бед его семьи, и сразу же уедет к морю. Вместе с новым братом, которого обязательно научит всему, что уже умеет сам. А там они уйдут на корабле на Кефалонию или Хиос. Или на Голубиный остров. Или еще куда-нибудь. Только как именно отомстить «обидчику», Эмин еще не придумал. — Ого, кто к нам явился! Мой брат пожаловал! Сам Бали-бей! — Высокий человек в испачканном кафтане шел, пошатываясь и раскинув руки, навстречу гостям. Отец говорил, что такие люди очень опасны и что от них следовало держаться подальше. — А это еще кто? Новый слуга? — продолжил он, криво улыбнувшись. — Слышишь, малый, а что ты умеешь делать? А-а-а! — и тут же заорал от удара — как учил Мурад-реис, Эмин тут же изо всех сил стукнул зарвавшегося незнакомца по лбу. — Надеюсь, это выбьет из тебя всю дурь, Малкочоглу Ахмед, — строго сказал Бали-бей, помогая Эмину слезть с коня. — Надеюсь, что ты все же станешь прежним, как раньше. Где твой сын? Где Яхья? — Яхья… да с учителем он, занимается, учится, — бей потер шишку. — Ох… не ждал я тебя, брат, прости, не ждал. Видишь — даже не встречаю, как следует. Но скажи, — он покосился исподлобья на Эмина, — кого ты с собой притащил? — Так это Вы, бей Малкочоглу, — Эмин едва держался, чтобы не заплакать. — Из-за Вас мой отец оставил меня в городе, а сам в море ушел. Из-за Вас я больше никогда брата Мехмеда не увижу! — тут же вцепившись в кафтан Ахмеда, он изо всех сил начал пытаться повалить противника на землю. С трудом Бали-бей смог оттащить его от ничего не понимавшего брата и взял на руки. — Он заслуживает наказание, правда, — строго сказал старший Малкочоглу. — но не сейчас, дорогой Эмин-реис. Пойдем в дом, нужно отдохнуть с дороги. Их разговоры прервал выбежавший навстречу мальчишка — на вид достаточно опрятный, лет пяти. Позади него плелся уставший слуга. Из слов взрослых Эмин понял, что это и был Яхья, сын того незнакомца-пьяницы. И от своего отца он очень отличался: хотя бы тем, что не носил такую испачканную одежду. Уже через несколько мгновений дети, в сопровождении слуг, шли по коридору замка к одной из комнат. — Смотри! — Яхья толкнул вперед тяжелую дверь. — Это мое самое любимое место. Отсюда я управляю всем здесь. А когда вырасту, попрошусь на службу к султану, и он меня примет. Перед глазами Эмина предстала настоящая сокровищница: именно о такой он мечтал на корабле Мурада-реиса. Деревянные сабли и мечи, легкие луки и стрелы, наконечник для копья, всяческие найденные на улице веточки и разноцветные камушки, рассованные по множеству маленьких ящичков и шкатулок, несколько монет, порванных цепочек и поблекших бусин — видимо, новый знакомый тащил сюда все, что только мог счесть ценным. И окно — одно, но из него видно почти всю округу. Крепость с главными воротами, реки, леса, дороги. И, похоже, именно тут и был Яхья, именно отсюда и увидел, как Эмин въехал в Семендире со своим новым другом и его людьми. А Бали-бей? Вот уже третий удар отвесил он младшему брату, вот уже в который раз воззвал к его совести. Все было бесполезно: Ахмед лишь плакал, как девка, не в силах не только дать отпор, но и устоять на ногах. Он сидел на полу у кровати, закрывая голову рукой, и никак не мог успокоиться. — Хватит, брат! Ты должен идти дальше, должен, — встряхнув его за воротник, прикрикнул Бали, которому уже изрядно надоело его нытье. — Я смог, сможешь и ты. Теперь нам с тобой есть, ради кого жить. Отпусти Симисшах, смирись с ее смертью, не вини в этом своего сына. Он — твое будущее, твоя надежда и опора. — Да разве ты поймешь меня? — пробубнил Ахмед, пытаясь в очередной раз подняться на ноги. — Твоя хатун хотя бы жива. И сынка своего ты сюда смог привезти. Да, она осталась живой. Но предпочла другого, стала его женой. И даже сейчас она там, далеко с ним. Возможно, в ее сердце давно уже нет места для их запретной любви. К вечеру Ахмед, уже одетый и причесанный как следует, ждал брата и племянника в своих покоях, чтобы разделить с ними вместе трапезу после долгой дороги. Бали-бей строго-настрого запретил подавать к столу вино, а ключ от погреба стал носить с собой. Эти неверные запасли в крепости еще много бочек, и если Ахмеду удастся добраться до них — все старания будут насмарку. О своем родстве с Эмином Бали-бей сообщил только Ахмеду, чем лишь подтвердил его смутные догадки. Мальчишка уж очень был похож на него. Сам Эмин пока ничего не знал — и так на его долю в столь юном возрасте выпало немало горя, нечего рассказывать ему всякие сказки о похождениях матери. Так решил Малкочоглу, подумав, что это будет лучше для сына. Он обязательно ему все скажет. Но позже. Позже. А пока он будет другом и защитником юного сына реиса. *** 1540 год, апрель. Полуденное солнце пряталось за облаками, сегодняшний день выдался не слишком погожим. За окном то начинался, то прекращался снег, укрывая двор белым покровом. Эмин и Яхья сидели у камина в покоях Ахмеда и кутались в его старый кафтан в попытках согреться. На коленях Яхья держал ту самую драгоценную шкатулку, где хранились серьги покойной матери. — Смотри, — он достал старый листок пергамента, спрятанный под серьгами, — я научился его читать. Я читал, когда папе было плохо. Махмуд-челеби научил меня. В свои годы Эмин читал достаточно сносно. Склонившись над листом, исписанным витиеватыми иероглифами, он разбирал слова, написанные уже изрядно поблекшими чернилами. — Айбиге… такое же имя, как и у мамы, — он задумчиво смотрел на огонь. — Очень красивое имя. И мое здесь тоже есть. И Бали-бея. Вот дела! — Я знал, что ты меня найдешь, Эмин, — Яхья таинственно улыбнулся. Так делают, когда рассказывают самую сокровенную тайну. — Я просил Аллаха о том, чтобы помог нам встретиться, и он услышал. Привел тебя. Эмин с опаской поглядел на него. Что-то внутри, в душе, говорило о том, что не случайно, очень не случайно это письмо попало сюда. Не просто так там упоминались все три имени. В голове тут же всплыли слова Малкочоглу, сказанные еще давно, перед отъездом из столицы: …Домой сейчас нельзя. Но мы можем поехать к твоему брату. Сначала Эмин действительно считал, что в Семендире где-то живет его брат. Но чем больше проходило времени, тем меньше он верил в это и почти не надеялся уже найти ничего, что хоть как-то напоминало бы ему о родственниках. Однако это письмо перевернуло все с ног на голову. — Я так рад, что ты приехал, Эмин! Что Бали-бей нашел тебя и привез сюда, — Яхья крепко обнял его и уже чуть тише добавил: — Брат. Но это невозможно: он сын Мурада, одного из самых известных реисов в Османской империи. При чем тут еще какой-то Бали-бей? Откуда взялся, да и как его нашел? Эмин пытался собраться и осознать, что сейчас, в этот момент, возможно, рядом с ним сидит далеко не чужой человек. Что он мог быть его родственником. Но как? Ведь это всего лишь Малкочоглу Яхья, племянник санджакбея Семендире, не принц крови и не ханзаде Крыма. Все это совсем не укладывалось в голове. Сначала пошатнувшийся зуб разрушил все мифы о беззубом Ферхате, которого Эмин так боялся. Ничего страшного не случилось, наоборот — через полупустой рот можно было смешно свистеть и выплевывать косточки от вишневого варенья. Теперь письмо, пошатнувшее уверенность в том, что его брат мог быть столь высокороден, как казалось ранее. Неужели вся та жизнь, которой жил Эмин до сегодняшнего дня, оказалась лживой сказкой, в которую его заставили поверить? — Подожди здесь, Яхья, — сдавленно проговорил он и, поднявшись, вышел вместе с одним из слуг из покоев. Письмо же он взял с собой. *** — И кто же она? — Девлетшах-хатун. — Что, та самая Девлетшах-хатун, за которую златые горы обещают? — из покоев раздался заливистый смех Ахмеда. — Говорят, она очень красива, восхитительно поет и вышивает. Прекрасный, замечательный выбор, брат! Если, конечно, ее родители согласятся. Ну, давай, прогони с лица этот мрак, словно ты на похоронах. — Я хороню свои чувства и свою любовь. В который раз мне приходится это делать. А сейчас обязан жениться на девице с богатым приданым, потому что мой непутевый брат чуть весь санджак не пропил. Сквозь приоткрытую дверь доносились голоса. В покоях Бали-бея был серьезный разговор. Эмин стоял около входа и ловил каждое слово. — Чувства, говоришь? И к кому у тебя такие чувства? Неужели к той крымчанке, дочке хана Гирея, не помню уже, как ее звали… Это ведь она сына тебе родила? А похож ведь, прям две капли воды. По щекам текли слезы. Горячие слезы. Не может быть, невозможно! Все эти годы Эмин считал себя сыном реиса — а на самом деле его отцом был совсем другой человек. Тем, кто принес столько несчастий его семье — да какой там после таких слов семье? — оказался его самый близкий друг, Бали-бей Малкочоглу! Глотая слезы, Эмин вошел внутрь и замер на пороге с единственным вопросом: — Почему Вы… не сказали?