Prediction

1542 год, июль. Вот уже почти два года неф дрейфовал в водах Адриатики близ Бара, лишь изредка заходя в порт и снова отправляясь в открытое море. После того, как маленький Мехмед пошел на поправку, Мурад-реис поспешил покинуть Голубиный остров — оставаться там было слишком опасно. Даже уплывать пришлось ночью, тайно, чтобы ни один огонек не горел ни на палубе, ни в каюте. И сейчас капитан зорко наблюдал за каждым движением, стараясь не упустить каждый шорох и шепот. Любой просчет, любая ошибка могли привести к страшным последствиям. Обман, на который ловко купились и султан, и все его паши-слуги, мог раскрыться, не уследи он за Айбиге. Ведь ханым всегда отличалась непокорностью — когда-то именно за это он и полюбил ее. От нее можно было ожидать что угодно, потому, под страхом смерти, Мурад-реис приказал всем членам команды ни в коем случае не отпускать ее в город. Ни одну, ни в сопровождении. В прошлый раз, в Стамбуле, такая прогулка окончилась убийством человека — кто знает, что случится сейчас? — Что будешь делать дальше? — Айбиге разминала жилистые, покрытые шрамами плечи Мурада. Еще один долгий день позади, а положение так и не улучшилось. — То же, что и всегда, — мрачно проговорил он. — Не задавай больше вопросов, жена. — Прости, — она чуть коснулась губами его шеи. Ночь. Кто знает, что случится завтра — обнаружит ли их султан или заявятся охотники за головами из стран неверных, надеясь отхватить побольше денег из Османской казны? Все это не имеет такого значения, как днем. — Сегодня ты был очень нежен, — ханым повернулась на бок и прижалась к его обнаженной груди. Ты никогда не... — она не договорила, почувствовав, как его пальцы снова заскользили меж ее бедер, проникая все глубже. За окном слышался плеск волн и голоса моряков. Взгляд Айбиге блуждал по потолку, пытаясь рассмотреть в полумраке скачущие блики от лунной дорожки на волнах. В эту ночь Мурад был ненасытен. Она чувствовала его горячее дыхание около своей шеи, вздрагивала от прикосновений его губ к ее животу и еще ниже. Она покорялась и одновременно господствовала, взбираясь на него верхом, глядя на разметавшиеся по подушке рыжие кудри, ощущая его движения внутри. Только в такие моменты реис позволял себе чуточку подчинения. — Спасибо…— тихо произнесла Айбиге, укутавшись в одеяло. Без гемлека в каюте было прохладно. — За что? — Мурад-реис перебирал пальцами ее отросшие волосы, вдыхая их аромат. Благовоние, то самое, что он купил для нее еще в Стамбуле, — Айбиге знала, как ему нравился этот запах. — За то, что рискнул всем ради нас на Голубином острове. Почему ты так поступил, Мурад? Это было так опасно. — Я не стал бы тем, кто я есть сейчас, если бы не рисковал. Так что запомни, Айбиге-хатун, — реис приподнялся на локте и заглянул в ее карие глаза. — Все, что я делаю — это на благо нашей семьи. И если для этого нужен риск — я пойду и на риск. Луна заглядывала в каюту, наполняя ее мягким светом. *** В свои пять лет Мехмед уже привык к сложной и неспокойной жизни на корабле. Конечно, друзей среди команды у него было немного — кроме Адиля и родителей с ним почти никто не общался. Ну, разве что один нанятый боснийский мальчишка, не в меру разговорчивый, успел привязаться к сыну реиса и проводил с ним и Адилем все свободное от своих дел время. Общаясь с новичком, подрастающий сын реиса понемногу учился вязать узлы, рассматривал по ночам звездное небо, запоминая, где какая звезда, изучал корабль и сравнивал его с теми, что были изображены на рисунках боснийца. Адиль же учил его военному искусству — саблей крымский ханзаде владел весьма неплохо. Часто Мехмед слышал, как из каюты сверху доносились разговоры на повышенных тонах, и не понимал, почему рядом с ним мама и папа всегда общались спокойно, но стоило уйти играть на палубу, как за спиной тут же раздавались крики. Иногда дяде приходилось ночевать с ним: в такие дни мать по вечерам долго сидела в каюте, после чего выходила оттуда наряженная, словно настоящая ханым, и отправлялась наверх в каюту отца. Мехмед уже почти не представлял себе другой жизни. До того дня, когда, случайно войдя в каюту матери, не обнаружил там нечто странное. И, как назло, рядом был только дядя Адиль. *** 1541 год, сентябрь. Внезапное исчезновение Хюррем Султан всколыхнуло жизнь дворца, словно камень, брошенный на зеркальную водную гладь. Младшие шехзаде винили в этом друг друга, старшие пытались вытащить отца из пропасти глубокого горя, и только их сестра, Михримах Султан, заботилась о том, чтобы власть и авторитет их валиде оставались непоколебимыми. Султанша взяла управление гаремом в свои руки, разогнав всех остальных «доброжелателей», не пощадив даже своих родных тетушек. Но вечно так длиться не могло. Хюррем Султан, родная мать, пропала, и вместе с управлением дворцом Михримах решила найти ее, во что бы то ни стало. Вернее, найти того, кто смог бы сделать это. Несмотря на ревность мужа, она отправила письмо Малкочоглу — единственному человеку, которому она могла доверять в такой ситуации. Бей приехал так быстро, как только смог. — Я возлагаю на Вас огромную ответственность, Бали-бей, — султанша стояла за узорной ширмой, прижимая к глазам платок. В его присутствии ей почему-то хотелось дать волю слезам. Хотелось выплакаться, рассказать, как ей сейчас тяжело и одиноко без мамы. Но Михримах понимала — сейчас нельзя. Она законная жена визиря, султанша по крови. Не пристало ей показывать характер в присутствии других мужчин. — Прошу, найдите мою валиде. — Я сделаю все, что в моих силах, госпожа, — сухо отвечал он. — Но Вы же понимаете, что… Из-за ширмы послышался всхлип. «Нет», — тихо произнесла султанша и оперлась на подоконник. Неужели он позволил себе думать, что мать уже можно не найти живой? Собравшись с силами и снова стерев слезы, она продолжила: — Валиде жива, Малкочоглу, я это чувствую. Найдите ее, прошу Вас, иначе я не смогу уберечь братьев. В это время я могу доверять только Вам, — Михримах говорила быстро, стараясь держаться. — Пожалуйста, — добавила она уже чуть тише. Малкочоглу шел по коридору дворца, обдумывая все сказанные ему сегодняшним днем слова. Старая рана на сердце постепенно затягивалась — он старался почти не вспоминать об Айбиге, получив в один из дней весть о ее смерти, и теперь его мысли снова занимали дела санджака и поручение Михримах Султан. Если согласиться и суметь выполнить просьбу султанши — его щедро вознаградят, возможно, даже сделают одним из советников самого Повелителя. И из долговой ямы можно будет выбраться, обеспечить Эмину и Яхье блестящее будущее, чтобы они ни в чем не нуждались. Время расставит все по местам, думал Бали. Только одному Всевышнему известно, как сложится его судьба и судьбы дорогих ему людей. *** 1542 год, июль. — Вот так, Мехмед, молодец! А теперь нападай! — Адиль стоял на палубе, держа в руке деревянную саблю. — Да ты великим воином станешь! — внезапный удар пришелся очень больно по ноге. С криком «Я победил!» Мехмед занес саблю, чтобы окончательно сразить противника «смертельным ударом», но подоспевшая Айбиге тут же вмешалась: — Хватит, сынок. Так ты убьешь дядю, — и, взяв его за руку, направилась к каюте Мурада-реиса. — Пойдем, папа уже соскучился по тебе. Адиль остался на палубе и всматривался в безоблачный горизонт. За много лет корабль стал ему вторым домом. Когда-то давно, в одной команде вместе с Мурадом-реисом они вместе выкрали этот неф прямо из-под носа у венецианцев. Увидели бы неверные сейчас свое творение — не узнали бы никогда. За пролетевшие годы корабль сильно изменился, как изнутри, так и снаружи. Теперь он более походил на укрепленное османское судно, чем на творение венецианских корабельных мастеров. От первоначального облика, пожалуй, осталась только смутно видная надпись на корме, означавшая название. Но из-за постоянных замен обшивки и промазывания досок смолой ее вид только сильнее портился. В остальном даже сам мастер, построивший этот неф, мог его не узнать и забить тревогу, решив, что османские пираты напали на его город. Воевать с неверными, особенно близ их вод, было совсем невыгодно: их силы слишком превосходили, и в любой момент они могли сдать капитана и всю его команду султану. Посему Адиль понимал, что его друг ходил по лезвию ножа, находясь поблизости от Бара. Капитан давно бы уже покинул эти берега, но что-то постоянно шло не так. Сперва при килевании поднявшийся сильный ветер разорвал шкоты, и двое моряков погибли под судном, потом, прямо перед отплытием, еще трое устроили потасовку из-за несправедливо (как они решили) назначенного дежурства — эти нанятые боснийцы никогда не отличались покорностью и верностью. Ряды команды редели на глазах, и найти новобранцев было крайне сложно. — Хасан! Марко! Вы двое — со мной, — снова скомандовал капитан и направился к борту. Внизу, на воде, уже ждала шлюпка. Если повезет — сегодня они смогут привести еще нескольких моряков. — В чем дело, Марко? Ты не слишком разговорчив, — здоровяк Хасан, на голову выше Мурада-реиса, толкнул новичка-боснийца в бок и громко захохотал своим почти беззубым ртом. Безусый долговязый юнец-мечтатель Марко, прибывший только несколько дней назад, уже успел порядком всех достать. Часами он мог твердить о том, как же рад встрече с такими людьми и какой прекрасный человек Мурад-реис, что привез его сюда. Ведь он, Марко Обилич, так мечтал о том, что станет пиратом, ужасом для всех кораблей, портов, империй. А сейчас шел молча, не проронив ни словечка. — Я могу продолжить, — начал, было, босниец, но тут же получил подзатыльник от Хасана со словами «Ни в коем случае!» И уже через несколько мгновений оба сидели в шлюпке. Город становился все ближе. Стоя у борта, Адиль не сводил глаз со шлюпки. Что-то странное казалось ему в поведении Марко, но что — этого он разобрать не мог. Вдруг послышался детский крик. Прогнав все мысли, ханзаде тут же поспешил в каюту сестры.