Рэд. Я — цвет твоего безумия

      На личной встрече Джейк Рамирес, на этот раз, не настаивал, вполне удовлетворившись общением по телефону. Он вновь был бесконечно эмоционален, цокал языком, щёлкал пальцами и восторгался тем, что преступник умудрился, залив всё помещение кровью, не оставить никаких следов, способных привести к нему, словно всё само собой прошло, без постороннего участия. Мистическая сила, привидения. Что угодно, кто угодно, но только не живой человек, пришедший по душу Скайфорда, попавшего в его сети.       — Это, конечно, надо видеть, — произнёс Джейк.       — Тебя снова сразили в самое сердце?       — Разумеется. Маэстро не перестаёт удивлять.       — Организуй фан-клуб имени Рэда.       — Я бы с удовольствием, но, боюсь, твой дядюшка не оценит такой подход.       — Не оценит, — согласился Вэрнон.       — Будь я на его месте...       — Ты не будешь.       — Само собой. Я не к тому, что мечтаю подвинуть мистера Волфери. Нет-нет, — тут же пошёл на попятный Джейк, осознав, насколько двусмысленно и вызывающе прозвучало выдвинутое предположение. — Не подумай ничего дурного, я просто...       Учитывая личность собеседника, сказать подобное мог лишь потенциальный самоубийца. Не позер, что старается привлечь внимание к своей персоне такими высказываниями и неглубокими царапинами, нанесёнными на кожу, а целенаправленно разыскивающий смерть. Почти нашедший.       — Говори уже, — поторопил Вэрнон.       — Такой человек не был бы лишним в вашей команде, — произнёс Джейк. — Его профессионализм заслуживает высокой оценки и похвалы. Ингмару нравятся такие люди. Разве нет?       Вэрнон высказывание не прокомментировал, несмотря на то, что сам придерживался схожей точки зрения. Именно поэтому и промолчал. Будь его собеседником кто-то другой, он бы подумал о том: стоит откровенничать или нет? А раз на том конце ожидал ответа Джейк, следовало придержать язык за зубами и не подкидывать дядюшке пищу для размышлений.       Вэрнон не боялся наёмников, приходящих по его душу в перспективе, но лишний раз обострять ситуацию тоже не хотел. Не опасался присланных под Рождество цветов. Он вообще не боялся, позабыв о существовании этого чувства, перестав ассоциировать его с собой. Страх был прерогативой детства или юности. Теперь он казался далёким и почти мифическим. Чужие поступки не вгоняли Вэрнона в ступор. Он предпочитал иной расклад. Тот, в котором он становился чьей-то проблемой, а не кто-то — его.       И если дядюшка хочет войны, он её получит, но не открытую, а тайную. В таком сражении у него нет шансов на победу.       Дорогу молодым, мистер Волфери.       Ваша песня спета.       Солнце закатилось.       А то и вовсе сгорело в вечности, остался только прах.       Но пока предположения о желании избавиться от преемника, спустив на него всех собак, и сделав виновным во всех промахах, остаются неподтверждёнными, фигуры останутся стоять на своих местах, в бой их не поведут.       — Скажи об этом напрямую Ингмару, — произнёс Вэрнон. — Только подозреваю, что за подобное предложение он с тебя шкуру спустит.       — Без вариантов, — хмыкнул Джейк. — Сдёрёт без предварительно данного наркоза.       — Тогда оставь глупые мысли и позволь озадачиться вопросом «как собирать команду?» тем, для кого это — прямая обязанность, а не развлечение, придуманное на досуге, в перерывах между задачами, полученными на основной работе.       — Ты, похоже, не в настроении? — удивился Джейк.       И Вэрнон наяву представил, как тот приподнимает брови в изумлении. Словно задаётся закономерным вопросом, не лишённым нот сарказма.       Как же так?       Не ожидал.       Совсем не ожидал от тебя.       — Это настолько удивительно?       — Ладно, извини. Вопрос глупый.       — Именно. Потому в следующий раз, если тебя посетит аналогичный интерес, сэкономь обоим время и промолчи, — посоветовал Вэрнон. — Ты знаешь, что мне нужно. Для остального ищи другие свободные уши. Подробности, улики, состав преступления. Всё это должно быть у меня в течение дня. Понятно?       — Вполне, — сообщил Джейк. — Жди. Всё будет в лучшем виде. Скину на почту, как только данные окажутся в моём распоряжении.       Вэрнона подобная постановка вопроса только порадовала, поскольку пересекаться с неприятным типом не было никакого желания. Джейк клятвенно пообещал поделиться материалами дела и, честь-хвала ему, не солгал. Все, что могло Вэрнона заинтересовать, было получено уже этим вечером. Очередное доказательство простой истины. Деньги — лучший стимул, какой только можно придумать, остальное — не столь эффективно. А ради бумажек с водяными знаками люди готовы на всё. Разница лишь в цене того или иного свершения.       Кто-то кинется исполнять за сотку, а кто-то захочет в сто раз больше.       Джейк удовлетворялся средними расценками, не работая за минимум, но и не задирая планку до неведомых высот.       Первым делом, распаковав архив, Вэрнон вывел на экран несколько снимков с места преступления.       На полу, расставив лапки в разные стороны, словно в ожидании объятий, сидел плюшевый мишка. Милая игрушка, создающая обманчиво-игривое настроение, что моментально испарялось, стоило лишь внимательнее присмотреться к её внешнему виду. Несколько потемневших, успевших высохнуть, бурых пятен на шубке. Стеклянный глаз, смотрящий в пустоту, безучастно наблюдающий за человеком, лежащим на полу. И второй глаз — человеческий, некогда принадлежащий жертве.       Тёмная дорожка, проходящая по искусственному меху.       Кровавые слёзы.       — Шутник, — задумчиво протянул Вэрнон, откладывая серебристый «MacBook» последней модели в сторону и откидываясь на подушки.       Он лежал на кровати, глядел в потолок и пытался сосредоточиться на увиденном прежде, но, как назло, в голову лезло нечто иное. Конкретно — воспоминания об ушедшей ночи. Времени, когда покровы оказались частично сорваны, и Рэд рискнул пойти с ним на контакт.       Легче от этого не стало.       Узнать, кто скрывается за обезличенным прозвищем, не удалось.       Вэрнон хотел сделать это самостоятельно, без посторонней помощи.       Ему нужен был Рэд.       Для себя.       И отдавать его на растерзание дядюшки и его шестёрок, он не собирался, потому уже сейчас фактически шёл против родственника, объявляя начало нечестной игры на два фронта.       Тайное знание, о котором никто не догадывался.       Да, исходящие Вэрнона и входящие Брайана не были секретом для работников полиции Наменлоса. Даже если бы Рэд удалил историю, пробить, кому этим вечером звонил Брайан, кто звонил ему, и с кем он общался незадолго до смерти, получилось бы запросто, по первому требованию. Скрывать это — занятие бесполезное. Неоспоримый факт. Рэд тоже понимал, насколько напрасны и бессмысленны лишние телодвижения, потому историю не подчищал, оставив, как есть.       Вэрнон солгал Джейку, сказав, что вечером общался с Брайаном, и всё было нормально. На деле, его попытки дозвониться до преданной собаки Ингмара оборачивались неудачей.       Шесть раз.       Шесть предложений электронного голоса оставить сообщение после сигнала.       Удача и ответ ждали его на седьмой попытке.       Незнакомый голос, лишённый опасений, немного — самую малость — насмешливый. Готовность общаться в определённых рамках. Не лезть в душу друг другу, не пытаться играть в приятелей. Нейтральное общение, минимум подробностей, никакого бахвальства и гордости за совершённые поступки. Никакого смеха и громких заявлений в стиле «я вас всех поставлю на колени». Или раком. Или и так, и этак. Вовсе нет. Рэду наплевать было на Наменлос и на теневую власть, здесь царившую. Он преследовал свои цели и, наверное, ему можно было без сомнений присвоить одно звание.       Идейный.       Он убивал не ради денег.       Не ради привлечения внимания со стороны семьи Волфери.       Ради осуществления своей затеи.       Ради... чего-то, чего Вэрнон не знал, но не терял надежды — докопаться до истины.       Переломный момент наступил неожиданно, породив уверенность в том, что однажды маска будет разбита, и он, Вэрнон, увидит человека, скрывающегося под коротким, мало что поясняющим стороннему наблюдателю именем.       Но подвижки произошли.       Лёд тронулся.       Они разговаривали этой ночью.       И этот разговор нельзя было стереть из памяти Вэрнона так, как удалось уничтожить переписку с Брайаном.       Рэд разделывал свою жертву на составные части и вёл великосветскую беседу с Вэрноном, рассказывая ему о своих планах, подтверждая недавние подозрения и, в какой-то степени, обещая не покушаться на то, что ему заведомо не по зубам и не по рангу.       Умный и жестокий, совершенно беспринципный и на всю голову отмороженный молодой человек с отвратительным голосом, напоминавшим скрип старой телеги.       Сегодня они играли в игру, рассчитанную на двоих.       Она была придумана задолго до них, а потому на уникальность не претендовала даже минимально.       Пришлась, как нельзя кстати.       Вопрос-ответ.       Почувствуй себя непрофессиональным журналистом, делающим первые шаги в специальности. Осваивающим её и пытающимся не налажать по полной программе, уничтожив чужое желание — поддерживать диалог.       Задай вопросы и попробуй узнать всё, что тебя интересует.       Правда, попробуй.       Что тебе стоит?       Рискни.       Вдруг сегодня повезёт?       Рождённые по ходу общения вопросы, на которые можно было бы ответить развёрнуто и полно. Короткие, рубленые ответы, больше походившие не на разговор с живым человеком, а на общение с программой, которая выдаёт заготовленные фразы, не умея маневрировать из стороны в сторону. Голос металлический, без эмоций, без дрожи и минимального сожаления о содеянном. Потрясающее равнодушие, которому можно позавидовать. Не будь Вэрнон сам таким же отмороженным человеком, способным убивать без сомнений и длительного мозгоёбства, его бы проняло и заставило погрузиться в состояние страха, будто в омут с головой. Нырнуть и захлебнуться, наглотавшись тёмной отравленной воды, от которой нет противоядия. Точнее, есть. Смелостью называется. Но смелым на пустом месте не станешь, в дополнение, а вообще-то основой к ней должна идти уверенность в своих силах. Знание, что противник заведомо слабее, хотя бы на пару сотых доли процента, но слабее. Рядом с равным или тем, кто сильнее, хочется сражаться на одной стороне, а не враждовать.       Вряд ли Рэд спал и видел, как пополнить их ряды.       Ему и без Волфери отлично жилось.       Они просто умудрились перейти ему однажды дорогу. Даже не они, а парочка их людей. Не самых важных, не самых значимых, потому не слишком волновавших Вэрнона. Он копался в этом больше для вида, нежели из-за желания отомстить Рэду, сотворив с ним то, что тот делал со своими жертвами.       Он наблюдал.       Не завидовал.       Было бы чему.       Он сам умел не меньше.       Изучал.       Сканировал.       Пытался влезть в чужую шкуру и найти причины, толкнувшие на путь убийства.       Да, пожалуй, эта задача и была для него самой значимой.       Здесь речь шла не о страхе, как таковом, а о попытках отыскать мотивы, понять, откуда тянутся нити, связавшие таинственного убийцу с его жертвами, и почему они вообще появились? Почему он пришёл только сейчас, а не раньше на пару лет или не позже на пять? Это было самопроизвольно? Или осознанный выбор? Множество нюансов и многообразие теорий, которым хотелось получить опровержение, подтверждение... Не важно, что именно. Главное — определённость, а не подвешенное состояние и вынужденное гадание на кофейной гуще. Но Рэд не открывал перед ним душу и вряд ли собирался делать это в дальнейшем. Их разговор не был запланирован заранее, спонтанное импровизационное шоу.       Убийство почти в прямом эфире, с той разницей, что нет картинки перед глазами — приходится довольствоваться тем, что услышал, и самостоятельно представлять, как оно могло бы смотреться, появись возможность взглянуть на изображение. Оценить выражение лица, резкость и продуманность движений, подготовку инструментов для проведения своеобразной операции, результат которой ныне красовался на экране ноутбука.       Хирургическая, алмазная точность, работа виртуоза, набившего руку, неоднократно практиковавшего что-то схожее и не совершающего ошибок. Несколько огнестрельных ранений, сломанная челюсть, сломанный нос, внушительная гематома на теле, вырезанная полоса кожи. Тонкая, но ставшая причиной немалого количества пролитой крови. Не просто вырезанная, а фигурно — парочка завитушек, служащих иллюстрацией попытки изобразить какой-то узор.       Ритуальное убийство?       Да нет.       Вряд ли.       Не тот случай.       — Чокер себе сделать хотел, детка? Материал не понравился? — спросил Вэрнон, потирая переносицу и усмехаясь.       Разумеется, вопрос получился риторическим. Рэда здесь не было и не могло быть, в принципе.       Вэрнон перелистал подборку снимков, акцентируя внимание на другой фотографии, демонстрировавшей ему горло Скайфорда, изуродованное ножом.       Полоска снятой кожи осталась на месте.       Её обнаружили рядом с телом, вложенную в ладонь покойника. Неизвестно, что Рэд собирался с ней делать. Факт, что по итогу от первоначальной идеи отказался. А, может, напротив, реализовал всё так, как хотел и планировал. Просто они не поняли и не оценили размах и глобальность задумки, не имея представления о стартовых мотивах.       Он поставил телефон на громкую связь, не боясь быть обнаруженным случайными свидетелями. Возможно, не напрасно. Никому из здравомыслящих людей не пришла бы в голову идея, связанная с посещением заброшенного здания в столь позднее время.       Если только они не заслуженные искатели приключений, пренебрегающие здравым смыслом и имеющие его во все дыры.       Возможно, в этот вечер он, Вэрнон, с Рэдом не перебросился бы и парой слов, если бы не спонтанное желание Ингмара — пообщаться со своей шестёркой. Не сумев дозвониться самостоятельно, он отчего-то решил, что Брайан в обязательном порядке ответит ненавистному абоненту и тут же примется объяснять причины длительного молчания. Уважение против презрения. Кому отдадут пальму первенства? Это было нелепо, но Ингмар давно обращался с логикой так же, как и искатели приключений из недавнего примера взаимодействовали со здравым смыслом.       Вэрнон смутно догадывался, чего хочет от Брайана Ингмар, отчего так бесится, не получая желаемого и вынужденно отступая.       Наверняка заботливый дядюшка жаждал, чтобы Скай проследил за Вэрноном и доложил обо всём, не упуская из вида ни единой мелочи. И в период подготовки к встрече с Сайфером, и непосредственно во время оной, и после.       Шпион его Величества.       Как же, как же.       Шпион, который хотел сбежать, не предупредив дорогое и любимое начальство, не посвятив его в свои планы. Интересно, что сказал бы Ингмар, узнай он о вероломстве своей шавки? Определённо, не обрадовался бы. Но степень гнева могла быть разной, начиная от той, что сопоставима с лёгким ветром, заканчивая штормовым предупреждением и максимально разрушительным ураганом.       Однако ему не суждено было узнать.       Вэрнон не собирался откровенничать с дядей о том, что услышал в приватном разговоре, оставив новые знания при себе.       Не собирался он откровенничать и о том, что ещё ночью, задолго до появления полиции, побывал на месте преступления, разыскивая там следы постороннего пребывания, а натыкаясь на пустоту. Рэд исчез раньше, чем появился Вэрнон. Исчез, не оставив на память о себе ничего, кроме плюшевого мишки, который в реальности смотрелся ещё отвратительнее, нежели на плёнке, с этим своим пугающе живым глазом, имплантированным хирургом-новатором, в то время, как на лице Скайфорда появилась зияющая пустотой глазница.       — Работаешь на кого-то?       — Нет.       — Удивительно. Я думал о вероятности такого расклада, но всегда отметал вариант, в котором не фигурировала бы поддержка. Бросить вызов системе управления Наменлосом и попробовать изменить её... Это одновременно так самонадеянно и так нелепо, что я не знаю, как относиться к твоим порывам. Признать их геройством? Или сумасшествием?       — Как хочешь.       — Значит, ты одиночка?       — Очевидно.       — И что привело тебя в наш город?       — Дела.       — Важные?       — Подумай.       — Важные.       — Молодец.       — Ещё жертвы будут?       — Возможно.       — Этот ответ стоит расценить, как согласие?       — Может быть.       — И кто следующий?       — Не волнуйся, не ты. Ты мне вообще не нужен.       — Правда? А Скайфорд говорил, что ты обещал утопить Наменлос в крови, и...       — С каких пор твоё имя и название города стали полноценными синонимами? — поинтересовался собеседник, и Вэрнон представил саркастичную ухмылку на тонких губах.       Подсознание с завидной настойчивостью подкидывало ему на оценку образ человека с тонкими губами. Таким злые улыбки идеально подходили.       Словно одно было создано для другого.       И наоборот.       — С давних. Если ты угрожаешь городу, значит, ты...       Рэд не дослушал. Перебил, частично раскрывая мотивы своего поведения, внося ясность.       — В таком случае, бедняга Скай читал мои послания через задницу. Или просто ею. Я не говорил, что утоплю в крови город. Я обещал, что он, не город, а Скай, захлебнётся своей кровью, и это обещание я исполнил. Он захлебнулся. Интервью окончено. Приятно было пообщаться, мистер Волфери. На этом спешу откланяться. Дела ждут и отлагательств не терпят. Может, пересечёмся однажды. А, может, и нет. В любом случае, невелика потеря.       — Для тебя или для меня?       — Для обоих.       Рэд сбросил вызов ровно в тот момент, когда система засекла местоположение телефона, показав Вэрнону, где стоит искать диковинную красную птичку, способную стать достойным украшением коллекции.       Не успел.       Птица улетела раньше, чем он успел сделать ответный ход. Ни единого пёрышка в качестве сувенира не оставила.       — Ещё не вечер, — произнёс Вэрнон, подходя ближе к медведю, нажимая ему на живот.       Не сдержал нервного смешка, услышав, как медвежонок признаётся ему в любви. Голосом, похожим на голос того, кто эту игрушку здесь оставил.       Отшвырнув медведя, Вэрнон покинул пустующее здание и, убедившись, что ловить здесь нечего, отправился домой.       Сварил кофе, выкурил сигарету и отправился досыпать, урвав себе хотя бы пару часов отдыха. Бессонная ночь сказывалась на общем состоянии.       Вэрнон чувствовал себя не лучшим образом.       В середине дня разбудил его телефонный звонок.       Рамирес, принесший плохие новости.       Злободневные сообщения, с его точки зрения, но уже потерявшие актуальность для Вэрнона, наблюдавшего за всем в режиме реального времени, задушевно болтавшего со своим коллегой и знающего, что за убийством Брайана последует ещё одно. Или не одно, а серия их. Не обязательно эти преступления будут похожи между собой. Первое и второе отличались друг от друга разительно. Ничто не мешало и в третьем случае проявить фантазию, замутив нечто феерическое, неповторимое и незабываемое.       Рэд показался из тени.       Не окончательно, продолжая поддерживать ореол таинственности вокруг своей личности, но, тем не менее.       Это была его ошибка.       Наверняка он думал иначе.       Заблуждался.       Вэрнон не торопился переубеждать.       — Иди ко мне, — произнёс он. — Иди же.       Произнёс и засмеялся. Так счастливо, как смеются дети, получившие в своё распоряжение желанную игрушку.       Он ещё не получил.       Но знал, что сможет это сделать.       * * *       Крайние несколько дней его жизни напоминали сумасшедший аттракцион. Карусель, что вращается на сумасшедшей скорости, и нет возможности остановить её, чтобы передохнуть хотя бы немного, сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, уничтожить перманентную тошноту, порождённую кружением и высокой скоростью. Остановка планом не предусмотрена, не в ближайшее время. Что там, за поворотом, ожидает, сложно сказать сходу, потому не стоит заранее обольщаться.       Некоторые планы пришлось подвергать корректировке, менять местами, устраивая грандиозную рокировку. Среди прочего оказалась и грядущая встреча с Сайфером, прошедшая несколько раньше запланированного срока.       Как и ожидалось, обмен ничем омрачён не был, всё прошло, как по маслу. Сложись подобная ситуация при других обстоятельствах, Ингмар рассыпался бы в благодарностях за чудную организацию, похвалах и прочих способах словесного поощрения, но сейчас, привезя дядюшке новости и товар, Вэрнон получил в награду только хмурый взгляд и царственный взмах руки, трактовать который разными способами не выходило. Единственный существующий вариант, никаких манёвров и иносказаний.       Иди, свободен.       Вэрнон думал, что так ни слова от старика и не добьётся, но голос Ингмара настиг его у самой двери кабинета и заставил повременить с завершением визита:       — Стой.       Вэрнон послушно выполнил просьбу.       — Что-то ещё?       — Ты ищёшь? — спросил Ингмар.       Уточнять, чья судьба его занимает, не требовалось. Здесь не существовало большого разброса личностей, о которых можно вести речь. На повестке дня был и остаётся единственный шутник.       — Да.       — Успешно?       — Более или менее, — откликнулся Вэрнон, прислонившись к двери плечом и исподтишка наблюдая за дядей.       Ингмар сидел, сцепив ладони в замок и прислонившись к ним лбом.       — Точнее?       — Скорее более, чем менее, — хмыкнул Вэрнон.       — Хорошо.       Многословностью Ингмар в этот день не отличался.       — Я найду, — пообещал Вэрнон. — После праздников в обязательном порядке.       — Почему такие сроки? Почему не раньше?       — Планирую немного отдохнуть. Встреча с Сайфером прошла успешно, я заслужил награду. Хочу такое поощрение, да и есть кое-какие задумки. Печально, если упущу возможность. Это нечто важное для меня, потому возлагаю на праздничную неделю большие надежды. Вы с Камиллой вроде тоже планировали отдых в Норвегии, — произнёс Вэрнон.       — Уже нет.       — Почему?       — Именно потому, что я не могу пустить всё на самотёк и отправиться на отдых, когда какой-то самоучка-дилетант убивает моих людей.       — Если судить по отчётам Рамиреса, там дилетантством давно не пахнет, — констатировал факт Вэрнон, заставив Ингмара отвлечься от созерцания гладкой столешницы и одарить взглядом собеседника.       — Тебе прежде доводилось о нём слышать?       — Нет, но он точно не новичок. Может, раньше работал под другим именем. Может, просто умудрился уничтожить всю информацию о себе и своих деяниях в имеющихся базах. Когда убивают впервые, почерк другой. Да и отходняк длится дольше. Сначала это стресс, притом огромный. Недели не хватит, а если и удастся уложиться в этот срок, будет больше ошибок и осечек. Даже при условии сохранения внешнего спокойствия, дилетант будет нервничать и налажает так, что его можно взять тёпленьким, недалеко от места преступления. Здесь такого не предвидится. Но тебе не понять, как работает эта схема. Ты почти всегда действовал через посредников, а не напрямую. Отдавать приказы проще, чем исполнять их, но да не о том речь, дядя. Здесь видно, что рука набита давно и основательно, потому я поддерживаю Джейка. Неизвестно, скольких ему пришлось уложить в былое время, но Уитмар — не точка отсчёта. Скорее, очередной пунктик в длинном-предлинном списке.       Ингмар не ответил.       Вэрнон постоял на пороге ещё немного и, не дождавшись реакции на сказанное, выскользнул за дверь.       В молчании же покинул дом.       Утром пришло сообщение о месте и дате грядущих похорон. Ингмар снова взял организацию на себя, демонстрируя своё почтение и признательность всем тем, кто погиб за правое — по его словам — дело.       Вэрнон вспомнил обрывки разговора с Рэдом и ремарку о желании Брайана сбежать за пределы не только Наменлоса, но и страны. И снова же благородно промолчал. Брайан никогда не провоцировал пробуждения тёплых чувств, и судьба его не представляла для Вэрнона особого интереса, но было что-то несправедливое в перспективе, открывавшейся в случае оглашения секретной информации. Если бы правда открылась, Брайана ждали бы не шикарные проводы в последний путь, а наскоро вырытая яма на окраине города и сухостой, наспех собранный по окрестностям и брошенный на землю сверху, вместо роскошных букетов.       Занимательные перемены во взглядах на жизнь, которых он сам от себя не ожидал.       Признаться откровенно, Вэрнону не слишком хотелось тащиться на кладбище, но того требовали негласные правила, потому пришлось выкроить в графике время под новый пункт.       Похоронная процессия, назначенная на завтрашний полдень, подготовиться к которой требовалось уже сейчас.       Мелочи, из которых складывается нечто масштабное.       Корзина с цветами от всех и букет от каждого лично. Заказом общего занималась помощница Ингмара, потому не стоило сомневаться, что в очередной раз не обойдётся без белоснежных лилий. Вэрнон не знал, какие цветы лучше всего подойдут для такого мероприятия, но в магазин всё-таки заехал, чтобы присмотреться, прицениться и сделать окончательный выбор.       Оказавшись в царстве срезанных растений, он внезапно осознал, насколько последняя неделя, начавшаяся приятной вылазкой, выдалась муторной, изматывающей и суматошной.       Тот случай, когда приметы не оправдали себя.       Тон должно было задать одно событие, но оно, пожалуй, так и осталось единственным проблеском.       От помощи продавцов Вэрнон отказался. Скорее, отмахнулся. Хотелось тишины и одиночества. Что, впрочем, так и осталось данью мечтам, потому как среди покупателей, решивших заглянуть сюда этим днём, Вэрнон заметил знакомый силуэт. Поначалу усомнился, подумав, что вполне мог обознаться, но присмотрелся, подошёл ближе и окончательно уверился: зрение не подвело. Это не обман его, порождённый воспоминаниями о начале недели и мыслями о грядущем отдыхе.       Рэймонд Теккерей — светлые волосы, дерзкая улыбка на тонких губах, пленительный взгляд ярко-зелёных глаз, знакомый френч и такой же знакомый узкий шарф, напоминавший о происшествии на крыше — действительно прогуливается в цветочном магазине, разглядывая ассортимент, уделяя некоторым растениям чуть больше времени, чем остальным. Сейчас вниманием Рэймонда всецело завладели любимые лилии Ингмара, и он стоял напротив стеклянных витрин, скрывающих белоснежное великолепие. Стоял неподвижно, словно статуя, застывшая во времени и пространстве. Казалось, ещё немного, и он протянет руку, чтобы осторожно прикоснуться к лепесткам, погладить их, ощущая под пальцами гладкую поверхность, а потом, без сожаления отломит один из цветков и сожмёт его, раздавит в руке. Раскроет ладонь, позволяя упасть на пол изломанному творению природы, и улыбнётся.       Но их разделяло стекло, и Рэймонд никак не мог сделать того, что нарисовала вдохновенно фантазия Вэрнона.       Приближение постороннего Рэймонд заметил благодаря отражению в стекле. Вскинул голову, улыбнулся, не оборачиваясь, продолжая стоять на месте. Но руку, как и в недавних грёзах, навеянных игрой воображения, поднял. Не прикасаясь к стеклу, но делая вид, что именно тем и занимается. Жест можно было расценить по-разному. То ли, как прикосновение к цветку, то ли — к отражению человека, приближающегося и теперь находившегося совсем рядом. Ладонь опустилась, Рэймонд оглянулся.       С каждой новой встречей он всё сильнее приковывал к себе внимание.       Невозможно не заметить.       А если заметил — невозможно отвести взгляд.       — Какая встреча, мистер Волф-ф-фери-и, — произнёс он, не дожидаясь приветственных слов от Вэрнона.       Они перешли определённый рубеж, за ним остались некие условности, некие формальности, среди прочего — официоз, но разговоры Рэймонд неизменно начинал именно с подобного обращения. Что-то, вроде традиции. Растягивать произношение, обращаться по фамилии, смаковать её. Потом можно и по имени. Можно и по фамилии, произнесённой в привычном формате, но сначала — так.       — Не думал, что нам доведётся встретиться здесь, — заметил Вэрнон.       — Жизнь иногда подбрасывает немало поводов для размышлений, — философски заметил Рэймонд, но тут же усмехнулся, стряхивая с себя остатки повышенной серьёзности и показной эмоциональной сдержанности. — Вообще-то я завернул сюда не просто так, на то были определённые причины. Я собирался заказать несколько рождественских композиций и венок для украшения дома. Перерыв дом музыки, с удивлением обнаружил, что у бывшего хозяина нет искусственной ели, и украшать мне нечего. Некоторые традиции стоит соблюдать, и я решил облегчить себе жизнь, переложив ответственность за создание праздничной атмосферы на других людей, которые больше моего понимают в декоре.       — В доме музыки искусственных елей нет по той простой причине, что бывший владелец не придавал значения праздникам. По правде сказать, он их вовсе не замечал. Для него, что будни, что праздники — всё было едино. Скорее, год делился на отличные дни, когда вдохновение посещало. И дни поганые, когда оно отсутствовало.       — Даже так?       — Представь себе.       — Откуда познания о бывшем владельце? Только не говори, что был поклонником его музыки.       — Не был. Я даже не знал, что именно он сочиняет, поскольку большую часть творений он утаивал и не желал демонстрировать публике. То есть знал, что-то слышал, но целенаправленно не изучал, довольствуясь малым. Кажется, в молодости он был гораздо активнее, а в преклонном возрасте с головой погрузился в создание того, что называл делом всей жизни. Какой-то гимн, если мне не изменяет память. Или марш. Или симфония. Конечный результат в начале работы не был известен даже ему. Что получится, то получится. Главное, чтобы вообще желание работать не пропало. Я не самый преданный поклонник и уж точно не смогу перечислить поэтапно все музыкальные темы, им созданные. Но это не мешало нам разговаривать чисто по-человечески, по-соседски. Не длительные задушевные беседы, но такое... В целом, необременительное и приятное общение. Он был знаком с моими родителями. Они вроде даже приятелями друг друга считали, потому мне доводилось не только перебрасываться парой фраз с бывшим владельцем, но и бывать у него дома. Когда его поздравляли с каким-то праздником, будь то Рождество, день Благодарения или день рождения, он удивлялся, поскольку сам эти знаменательные даты успешно игнорировал.       — Стремление увенчалось успехом?       — Наполовину. Он написал нечто торжественное и невероятно красивое. В Наменлосе эту мелодию сделали аналогом траурного марша. Считается, что она щемящая, проникновенная и бесконечно грустная.       — Господин Моцарт, вы ли это? — задумчиво изрёк Рэймонд.       — До Моцарта ему было далековато.       — Но история...       — Частично курьёзная. И на легенду, связанную с именем легендарного австрийца, нисколько не похожа.       — Почему?       — Последнее творение называлось «Ода радости». И ничего бесконечно грустного там быть не могло, — заметил Вэрнон, оторвавшись от созерцания отражений в стекле. — Она — гимн жизни, восторг каждым прожитым моментом и каждым новым днём. Но люди плачут. Так всегда бывает, когда какой-то авторитетный человек продвигает мнение в массы. Скажи кто-то с улицы, что трава красная, его закидают камнями и обольют грязью за тупость. Сделай такое заявление кто-то, имеющий особый вес в мире науки и в обществе, как многие усомнятся: а не подводят ли их глаза? Может, действительно красная, а не зелёная?       — Какое разное восприятие бывает у людей.       Рэймонд коротко хохотнул. Не выдержал и засмеялся. Вэрнон, когда узнал правду о странной судьбе творения, тоже развеселился, сейчас же ограничился сдержанной улыбкой.       Они продолжали стоять напротив ваз, забитых лилиями. Теперь уже вдвоём разглядывали представленный в магазине ассортимент. С чем ассоциировались «Касабланки» у Рэймонда, Вэрнон не знал. Собственные параллели были не слишком приятными.       Спасибо дорогому дяде, сформировавшему мировоззрение и отношение к этим цветам.       Непоколебимо.       — Никто не указал на ошибку? — поинтересовался Рэймонд, отсмеявшись.       — Знающие люди указали, но исправлять ничего не стали. В последний путь в Наменлосе вот уже несколько лет идут под «Оду радости».       — Чем больше узнаю об этом городе, тем сильнее он меня удивляет, — признался Рэймонд.       — Приятно или не очень?       — Пятьдесят на пятьдесят.       — Пересматриваешь отношение и ищешь причины задержаться?       — Всё ещё в активном поиске веских причин, которые я не смогу отмести, а не мимолётных, — уголок рта дёрнулся, приподнимаясь.       Вэрнон усмехнулся, оценив ответ.       Укусили.       Попытались это сделать.       Он придерживался иного взгляда на сложившуюся ситуацию и заранее определил победителя столкновения. Достойный соперник. Но признание этого — не повод отдавать победу в его руки.       Скорее, повод сражаться в полную силу, чтобы противостояние вышло запоминающимся.       — Но мои поиски не зависят от поступков окружающих. Я борюсь с самим собой. Часть меня хотела бы остаться, а часть подсказывает, что это невозможно.       — Любишь этот период? — спросил Вэрнон, меняя тему.       — Какой? — уточнил Рэймонд.       — Рождественские и новогодние праздники.       — Терпеть не могу, — признался Рэймонд.       — Тогда зачем украшать дом и следовать традициям, которые тебе совсем не близки?       — Просто так. Ради разнообразия. И, наверное, именно потому, что я его не люблю. Могу по пальцам пересчитать года, когда я и те, кто в тот или иной момент жизни считались моей семьёй, праздновали. Чаще мы следовали примеру господина композитора и благополучно забывали о грядущих праздниках. Либо нарочно игнорировали их наступление. Родители не любили эту суету, считая её вытряхиванием денег, дядя много пил и становился невыносимым, а мой любовник, с которым у нас, на тот момент случился вялотекущий роман, тоже мало думал о, собственно, праздновании. У него были другие приоритеты и другие задумки. Он предпочитал работу и... действительно работал. Он был творческой личностью и полностью отдавался процессу. Всё, что кроме, его не волновало. Хочется переломить традицию и отпраздновать так, чтобы запомнилось, а не стало ещё одним обычным днём, как много лет подряд.       — Запланированное путешествие никто не отменял, — напомнил Вэрнон. — А, значит, празднование этого года уже прилично отличается от стандартной программы. Или ты передумал ехать, но пока не набрался смелости, чтобы сообщить мне об этом?       — Чтобы ответить отказом на какое-нибудь предложение, не обязательно быть невероятно смелым, — произнёс Рэймонд.       — Зависит от того, кому ты отказываешь.       — Стоит расценивать, как угрозу?       — Больше, как предостережение.       Рэймонд покачал головой, позволив волосам снова стать подобием ширмы, разделяющей их с Вэрноном и не позволяющей сразу заметить перемены, отразившиеся на лице.       Постучал носком ботинка по полу.       Вэрнон подозревал, что ещё немного, и Рэймонд снова засмеётся. Сильнее и громче, чем в первый раз, во время рассказа о метаморфозах, происходящих с музыкальными произведениями малоизвестных композиторов.       Не случилось.       Не засмеялся.       Стал серьёзнее обычного. Прихватил зубами губу, несильно её покусывая.       — В общем контексте разговора прозвучит странно, но мне эти слова кажутся трогательными, — заметил Рэймонд. — Может, потому, что обычно меня не предостерегали ни о чём. Просто брали и били по голове. В переносном значении, конечно. Предварительно ещё и бдительность усыпляли, чтобы не вырывался и покорно сносил. А здесь необычно. Такая забота. Если бы подумывал отказаться или метался в сомнениях между двумя вариантами, после твоих слов в очередной раз пересмотрел бы решение, но сейчас для меня пересмотр не актуален. Смена обстановки пойдёт мне на пользу. Солнце и вода — тоже. Мне их не хватает. Я не передумал. Соглашение о совместной поездке в силе. Более того...       Он снова сделал выразительную паузу. А, может, запнулся, не ведая, что сказать. Или ведая, но сомневаясь, что данным умозаключением стоит делиться с посторонним человеком.       — Что? — поторопил Вэрнон.       — Знаешь, я не до конца уверен, что тебе она нужнее, чем мне. По-моему, для меня эта поездка важнее в разы. Чтобы отказаться от неё, надо быть настоящим кретином без единой извилины.       — Так говоришь, словно от неё зависит твоё дальнейшее будущее.       — Зависит. И очень сильно. В какой-то мере, это вопрос жизни и смерти, — выдохнул Рэймонд, приложив палец к губам Вэрнона и осторожно погладив серединку нижней, но не оттягивая её вниз, просто наслаждаясь прикосновением к немного шершавой коже.       Мгновение, и он тут же отдёрнул руку, вновь уделяя большее внимание цветам, не замечая ничего и никого вокруг, кроме них.       Вэрнон прищурился.       Заявление Рэймонда звучало неоднозначно.       Провокационно.       Предостерегающе.       Вот она — истинная угроза.       Не призрачная.       Из плоти и крови.       — Моей жизни и смерти, — произнёс Рэймонд, словно сумев перехватить направление мыслей и внося необходимое уточнение. — Исключительно моей.       Он сделал несколько шагов вперёд, сокращая расстояние и вплотную подходя к витринам, скрывающим лилии.       — Они тебе нравятся? — спросил Вэрнон, вспоминая ту внезапную ассоциацию, что пронеслась в голове прежде, до того, как он подошёл, нарушая задумчивое одиночество Рэймонда.       Перебитые стебли, сломанные лепестки.       Ладонь, сжимающая цветы и превращающая их из природного произведения искусства в обыкновенный мусор.       — Кто конкретно? Жизнь? Смерть? Или цветы?       — Лилии.       — Есть идея? — Рэймонд не удержался и подмигнул Вэрнону. — Хочешь презентовать их мне, если вдруг отвечу «да»?       — Просто уточняю.       — Всего-то? У меня был вариант куда романтичнее. Берёшь и забрасываешь меня ими, как самый преданный поклонник, с которым мне доводилось когда-либо иметь дело.       — Мне интересно твоё мнение об этих цветах. Ты так зачарованно на них смотришь, словно они — страстная любовь всей жизни. Или же, напротив.       — Напротив? — эхом повторил Рэймонд, обернувшись и перестав внимательно разглядывать белоснежные лепестки с едва заметным зеленоватым отливом.       — То, что ты страстно ненавидишь.       — Красивые, — произнёс Рэймонд, не придав значения словам Вэрнона; услышав, но не прокомментировав. — Очень красивые. Потрясающие растения, я бы сказал. Восточный гибрид. В них всё примечательно. Высота, окраска, размер цветка, нежный, немного пряный аромат. Они созданы для того, чтобы ими восторгались. Подарить их кому-то, всё равно, что сказать на языке цветов: «Это так восхитительно находиться рядом с тобой!». Но в моей жизни была одна прекрасная леди, которая их не любила. А, когда я спросил, чем вызвано отторжение, она ответила, что для неё лилиями пахнет смерть. И этот случай отлично подходит для иллюстрации твоего замечания о людях, обладающих авторитетом. После её слов я начал воспринимать «Касабланки» в ином ключе. В моём представлении, они тоже стали цветами смерти. Для меня они пахнут ею, и ничем другим, кроме неё. Не пахнут. Воняют до омерзения. Не скажу, что это ненависть, но отторжение порождают.       — У меня тоже.       — Правда?       — Разумеется. Не люблю их, и отторжение к ним возникло не на пустом месте, есть целый список весомых причин.       — Кто бы мог подумать, что мы сумеем найти нечто общее, разговорившись о цветах? Для меня ты и цветы — несопоставимые понятия.       — Да и я не ожидал встретить тебя здесь. Как видишь, мы оба умеем удивлять, — развёл руками Вэрнон. — Может быть, раз нам довелось сегодня пересечься, составишь компанию? Для флористического марафона у меня всё равно нет подходящего настроения, но зато я бы не отказался от перспективы — провести немного времени в твоей компании.       — Хорошо, — легко согласился Рэймонд, даже не спросив, что его ожидает, то ли по причине беспечности, то ли по причине бесшабашности и безбашенности. — Поехали.       Его не пришлось долго уговаривать.       Его не пришлось уговаривать вообще.       Покидая торговый зал цветочного магазина, он прошёл мимо Вэрнона, оставив на память о себе шлейф аромата дорогого парфюма — терпкого и немного... горького. Идеальное сочетание, лучше которого для данного человека не придумать.       Будь у добровольного сумасшествия какой-то аромат, он был бы таким же, как парфюм Рэймонда.       У него была бы такая же внешность, то же лицо.       И то же имя.       Рэймонд сам был воплощением безумия.       Не для всех и не для каждого, само собой.       Для определённого человека.       Если бы Рэймонд, поддавшись необъяснимому порыву, ударился в патетику и пафос, обхватил лицо Вэрнона ладонями и прошептал что-то вроде «Я — твоё безумие», Вэрнон не стал бы спорить. Только спросил бы, где подписать, и сразу, не откладывая в долгий ящик, подмахнул документ-постановление, фиксирующий и подтверждающий закономерность озвученного утверждения.