Рэд. Я — цвет твоего безумия

      Неоновые отблески жадно облизывали его тело, выставляя представленный товар в наиболее выгодном свете. Подчёркивали все достоинства и умело маскировали недостатки, если таковые имелись.       Рэймонд предпочитал думать, что недостатков у его сегодняшнего образа нет вовсе.       Длительная проработка стратегии и неоднократные репетиции — попытка вжиться в амплуа, почти позабытое, но некогда активно эксплуатируемое и находившее живой отклик, приносившее создателю образа немалый доход. С той разницей, что ныне воплощение соблазна имеет иную внешность, отличную от облика, засвеченного на многочисленных фотографиях.       Как ни вспомнить добрым словом мистера Колвери, положившего начало традиции.       Стоит только подумать о нём, и хочется засмеяться. То ли торжествующе, то ли нервно. Разброс эмоций слишком велик, чтобы остановиться на одной, выбрав её из всего представленного многообразия.       Янис увидел то, чего не видели другие.       Он заметил артистизм и постарался его развить. Своеобразный подход, но весьма действенный. Попробовать, проникнуться и поверить в собственные силы. Актёрская жилка однажды обязательно даст о себе знать.       Для Рэймонда обнаружение подобного таланта стало чудесным открытием. Он воспользовался обретёнными навыками неоднократно. Примерил немало лиц, отозвался на сотни чужих имён. Высказывание о том, что жизнь — игра, обрело новый, более полный смысл, позволило открыть для себя скрытые прежде истины, проникнуться и втянуться в предложенную авантюру.       Опасения исчезли, азарт и жажда эмоций вышли на первый план.       Сегодня он снова прибег к использованию определённых навыков.       Создал новый образ.       Примерил.       Остался доволен.       Красота, что принято называть роковой. Нет больше светлых волос и нет зелёных глаз. Новая оболочка — новый человек, таящий в себе загадку и многочисленные сюрпризы, о которых во время обмена взглядами можно только догадываться. Сначала — мимолётно, а затем — всё основательнее, демонстрируя заинтересованность в чужом внимании, открыто давая понять, кто сумел вызвать ответную реакцию, а не остался незамеченным. Кто выделился из изначально безликой толпы.       Никто не знает наверняка, чего от него можно ожидать. Близкое знакомство с прекрасной мечтой, воплощённой в человеке, суждено далеко не каждому. Личность будущего почитателя таланта, достойного особой награды, предопределена заранее.       Никакого разброса и спонтанного выбора.       Лишь целенаправленное действие.       Точный выстрел.       Прямиком в сердце.       Достаточно одного пристального взгляда и взмаха ресниц.       Громкая музыка сбивала на первых порах, не позволяя сосредоточиться. Но вскоре и это препятствие удалось преодолеть, сделав его союзником, используя для реализации планов. Чтобы привлечь внимание, нужно как-то себя показать. Проявить характер, заказывая выпивку и надираясь за чужой счёт — весьма сомнительная перспектива и такая же сомнительная реклама. Пить не хотелось, если только очередную порцию «Кровавой Мэри». Очень кровавой. Созданной не на основе томатного сока, а на основе той физиологической жидкости, от которой пошло название коктейля. Большая часть состава на её совести. Кровь, как основа, боль, как дополнительный компонент и острая приправа, разбуженная похоть — украшение, дополняющее общую картину.       Выпить до дна.       Одним глотком.       И, отставив в сторону опустевшие бокалы из-под аперитивов, перейти к основному блюду.       Особое чувство, когда остаётся последний шаг.       Уже сегодня вечером оно посетит его, ведь он будет настолько близок к своей цели, как никогда прежде.       Рэймонд улыбнулся и чуть запрокинул голову, ловя неоновые отблески и улыбаясь. Он танцевал, вскидывая руки — звон браслетов был тонким и едва различимым в бесконечном потоке шума. Рэймонд наслаждался музыкальным ритмом, под который подстраивался, становился частью его, растворялся в этом звучании. Ловил на себе заинтересованные взгляды, но только один из них его по-настоящему волновал, всё остальное было липким мусором, не имеющим реальной стоимости. Помехи, от которых можно отмахнуться, не задумываясь. Которые не стоят внимания. Может, кому-то это и польстило бы, а он предпочитал их не замечать и игнорировать.       Перед тем, как отправиться сюда, он около получаса крутился перед зеркалом, внимательно разглядывая полученную картинку, оценивая.       Общее впечатление.       Вердикт.       Никакого снисхождения.       Голая правда.       Рэймонд был придирчив ко всему, даже к незначительным мелочам, но, в целом, остался доволен.       И неизменно приходил к выводу, что объект охоты равнодушным к его изощрениям не останется — обязательно проглотит приготовленную для него приманку, не подавится. Будет наслаждаться жизнью до последнего, считая, что сумел подцепить на празднике жизни шикарную куколку, с которой можно практиковать всё, что в голову придёт, не обуздывая фантазии, не думая о контроле, не ограничивая себя никоим образом.       Рэймонд знал, как выглядит со стороны, какое впечатление производит.       В мыслях сам себя он называл искателем приключений на задницу. Авантюристом, жаждущим преподнести себе своеобразный презент в связи с приближающимся праздником.       Двадцать восемь лет как-никак.       Дата, к которой он вручит себе особый подарок.       В представлении наблюдателей был одним из тех индивидов, готовых положить огромное количество сил и средств на поиск покровителя, способного подарить им билет в красивую жизнь. Но не содержанки, бросающейся на шею первому попавшемуся варианту — были бы деньги, а остальное не имеет значения. Вовсе нет. Он и рядом с ними не стоял. Правильнее сказать, они не стояли.       Сегодня ночью он был одной из тех самовлюблённых лощёных блядей, что знают себе цену и, называя огромные суммы, нисколько истинную стоимость не завышают. Сходу не определить: то ли снимают, то ли снимаются. Первое ближе к правде. Он сам выбирает, с кем провести ночь, он сам устанавливает правила игры и не позволяет собой управлять.       Он владеет вниманием, на него направленным, набрасывает и застёгивает на шеях наблюдателей те самые невидимые поводки, которые делают его хозяином положения. Потяни за любой — сопротивления не встретишь. Подчинятся беспрекословно, будут выполнять все прихоти.       Осталось только сделать выбор.       Со второго этажа обзор открывался ещё лучший, и интерес к шоу был выше.       Рэймонд не оглядывался, продолжая танцевать.       Было жарко.       Душно.       До обморока.       Рэймонд потянул острый воротничок белой рубашки, позволив верхним пуговицам расстегнуться.       Высокие сапоги на плоской подошве в сочетании с брюками, облепившими длинные ноги, будто вторая кожа, являя убийственное сочетание, производили такое же впечатление. Чёрный латекс, длинные чёрные волосы, не скреплённые заколками и шпильками, чарующие движения в такт музыке, способные продемонстрировать гибкость и пластику, присущую ему. Если он творит чудеса на танцполе, то и в кровати будет проявлять себя наилучшим образом, желая продемонстрировать все свои таланты, покорить и произвести положительное впечатление.       Тот, к кому хочется возвращаться.       Кем невозможно насытиться с одного раза.       Да и двумя дело тоже не ограничится.       Тот, кто станет наваждением и ночным кошмаром.       Тот, кто станет безумием.       В этот вечер, пока он собирался на неординарное свидание, для него снова пела Мирей Матьё. В доме музыки нашёлся проигрыватель, и винил, прихваченный на память об Оушене Брацловски — единственное напоминание о недолгом романе с законом — пришёлся, как нельзя кстати. Побывать в Париже и не приобрести сувенир на память? Глупость какая-то. Рэймонду не нужны были мелкие сувениры, он предпочитал нечто существенное и, по-настоящему, знаковое. Виниловые пластинки, как нити, связывающие прошлое и настоящее, стали идеальной покупкой, которую он таскал за собой несколько лет подряд. На память о Янисе сувениров не осталось, но его это не печалило. С Янисом было больше негативных ассоциаций, а Оушен...       Ну, так.       Щенок же безобидный.       Подрагивающий голос.       Чувственность в каждом слове.       Кисточка проводит вдоль линии роста ресниц, оставляя тёмную тонкую линию.       Приглушённо звучит песня, с которой началась его новая жизнь. Песня и несколько красных роз, что стояли на столике в спальне, пока он копался в косметических средствах, посмеиваясь над самим собой. Он не питал тяги ни к вещам, которые обычно носят леди, ни к декоративной косметике, которой они же пользуются, но сегодняшний маскарад предполагал внесение небольшого количества коррективов.       Чуть подведённые глаза и немного подкрашенные ресницы добавили выразительности взгляду. Рэймонд, запустив руку в своеобразное наследие Оушена, не следовал его примеру в полной мере. Он не надевал исключительно женские наряды, не пытался стать человеком другого пола хотя бы внешне. У него бы это, в принципе, и не получилось. Он не был похож на девушку, по ошибке заскочившую в гей-клуб, не походил на трансвестита, решившего попытать счастья. Он добился идеального сочетания мужественности и женственности, нашёл баланс, стал его воплощением и теперь старательно демонстрировал окружающим, на безвозмездной основе.       Смотри, но не трогай.       Наслаждайся, пока есть возможность.       Рискни подойти, если хватит смелости.       Когда музыки стихла, Рэймонд оглянулся.       Улыбка осветила его лицо, стоило взглядам пересечься и схлестнуться в противостоянии.       Кто кого пересмотрит.       Кто скорее отвернётся.       Наблюдатель наверняка думал, что эта ночь пройдёт по его сценарию, и Рэймонд на первых порах, пытаясь не только привлечь, но и удержать на себе внимание господина адвоката, старательно подыгрывал.       В рукаве у него притаилось несколько Джокеров — встречных предложений, содержащих в себе многочисленные поправки и детали.       Целый кодекс.       Напоминание о том, как должен вести себя примерный семьянин и успешный адвокат, чья самая страшная тайна заключена в том, что он не прочь наведаться время от времени в заведение, подобное этому, снять себе мальчика на ночь и провести положенное количество часов в своё удовольствие. Именно, что в своё. Обещание, что сладкая конфетка, а реальность — горькая настойка, вылитая в рот.       Незабываемая ночь.       Это о нём.       Увы, не в лучшем значении этого выражения.       Прости, малыш, много работы, говорит он жене и удаляется.       Извини, дорогой, много работы, повторяет, присаживаясь на корточки перед сыном и положив ладонь ему на плечо.       Виновато улыбается и уходит, чтобы присмотреть себе новую жертву. Он не маньяк, конечно. До маньяка ему, как пешком до Китая.       Он находит свои девиации вполне нормальным явлением.       И в постели с женой не ведёт себя, как чудовище.       Там он сдержан, нежен и заботлив.       Семьянин года по версии самого себя. Он присудил бы себе эту премию, не задумываясь, появись у него такая возможность.       Возможности нет, одни грёзы.       Но когда дело доходит до любовников на одну ночь, снявшихся по глупости, или из страха перед человеком, работающим давно и прочно на Ингмара Волфери, можно не сдерживаться, выпуская на свободу все свои тёмные желания и позволяя им разгуляться в полную силу.       Господина адвоката звали Норман Мастейн, и он проходил под третьим номером в чёрном списке мести Рэймонда Рэдли.       Когда Рэймонду было пять, шесть и семь лет, он, разумеется, не имел ни малейшего суждения о том, что являет собой данный человек. Каков он, что называется, изнутри. Не представлял, какую мерзость он таит в себе. Не знал, какие секреты хранит от общественности воин закона, отстаивающий в суде права тех или иных граждан. Не интересовался наличием или отсутствием дурных привычек. Не придавал значения сексуальным предпочтениям.       Все, с кем ему доводилось пересекаться в детстве, те, кто производил хорошее впечатление, при ближайшем рассмотрении и детальном ознакомлении оказывались теми ещё моральными уродами, находясь в компании которых, Рэймонд переставал чувствовать и позиционировать себя не то, что ущербным, а каким-то особенным. Когда рядом стояли они, он не выделялся на фоне, он с ними сливался, чудесным образом дополняя разношёрстную компанию, словно элемент, которого им так не хватало для гармоничного завершения определённой схемы.       Он, обнаруживший много лет назад в себе определённые черты и поставивший неоспоримый, как тогда казалось, диагноз: «моральный и эмоциональный импотент», внезапно осознал, что до корифеев жанра ему ползти и ползти годами. Плавать в грязи, не пытаясь от неё отмыться, а поглощая, пропитываясь сомнительным раствором и стараясь сродниться ещё и с нею, а не только с темнотой.       Притом, не факт, что сумеет достичь успеха.       Были те, у кого этот диагноз проявлялся давно и прочно. Не время от времени — постоянно. И находился не в начальной, а в самой запущенной       стадии из всех существующих.       Копаясь в памяти и мысленно возвращаясь к делам дней ушедших, Рэймонд успешно вытаскивал на свет все события, так или иначе связанные с именем Нормана. Усмехался, понимая, насколько отличаются друг от друга эти два образа.       Такой же двуличный, как и Ингмар Волфери, столь же склонный к широким жестам, направленным на покорение публики и общественное признание. Столь же отменно умеющий притворяться и натягивать на лицо определённые маски, меняя их в зависимости от обстоятельств, и собеседника, с которым довелось общаться.       Неудивительно, что Ингмар и Норман с лёгкостью нашли общий язык и не потеряли с годами контакты, продолжая плодотворно сотрудничать, когда того требовали обстоятельства.       Норман был нечастым гостем в особняке Рэдли, но иногда всё-таки заглядывал на огонёк, и его визиты отличались завидной продолжительностью. Если и обсуждать что-то, то не впопыхах, в промежутках между важными делами, когда выпадет свободная минутка, а обстоятельно, с чувством, толком и расстановкой. Рэймонд помнил, как Норман, тогда ещё совсем молодой специалист, едва окончивший обучение в университете, но успевший зарекомендовать себя должным образом, выиграв несколько громких дел, рисовал какие-то схемы на листках бумаги, раздавал советы и заверял Юнону в том, что она всегда может рассчитывать на его помощь, независимо от сложности дела.       Иногда они устраивались в кабинете Юноны, и тогда обо всём получалось узнать, устроив засаду под окнами — в летний период, — либо подслушав под дверью, до тех пор, пока кто-то не засечёт не слишком удачливого секретного агента, не схватит за ухо и не отведёт в гостиную, чтобы отчитать по всем правилам. Чаще всего, этим занимался Килиан, иногда — горничная. Она, естественно, за ухо Рэймонда не хватала, но замечание делала. Возмущалась так громко, что услышать можно было не только в кабинете — через дверь, но и на чердаке. После того, как его обнаруживали за этим неблагородным занятием, за чтение нотаций бралась Юнона, напоминая, что истинные джентльмены так себя не ведут.       Рэймонд джентльменом себя не считал, да и само слово считал вычурно-британским, а он и Британия никак между собой не пересекались.       Если Норман и знал о Рэймонде что-то, то только со слов Юноны. Слышал, как о будущем наследнике, преемнике, продолжателе семейных традиций, который рано или поздно займётся продвижением и развитием ресторанного бизнеса в Наменлосе и за его пределами, если карта удачно ляжет.       Помимо этого, им довелось пересекаться и в суде, когда Рэймонд воочию увидел, как ведёт дела мистер Мастейн. Тогда решалась его, Рэймонда, судьба. Ванесса отстаивала свою правоту, прибегнув к помощи своего адвоката, Рэдли воспользовались услугами Нормана. Он оправдал все их ожидания, доказав, что цены за свою помощь устанавливает в подобных размерах не напрасно. Он своё дело знает и делать его умеет, потому можно не опасаться, что вложенные средства вылетят в трубу. Всё пройдёт легко и безболезненно, никаких проблем.       Тогда Рэймонду пришлось какое-то время общаться с Норманом, но встречи и разговоры были короткими.       В целом, ребёнок не представлял для Нормана интереса. Консультации по деловым вопросам Норман раздавал Юноне, иногда — Килиану, а на их сына и внука смотрел, как на предмет мебели, что стоит на месте, никому не мешает, но и внимания не привлекает. Пусть стоит себе дальше, пока его не решат передвинуть или вышвырнуть на помойку, предварительно разломав на части. Пусть радуется жизни наивное дитя. Недолго осталось.       Он не принимал участия в разработке плана по устранению неугодных Ингмару людей, не появлялся в ту ночь на пороге их дома, не размахивал пистолетом, не выпускал в каждого из них по несколько пуль. Неизвестно, где он находился в тот миг. Может, праздновал в одиночестве, заедая пунш или грог имбирным печеньем, может, готовил индейку, стремясь поразить кулинарными талантами очередную свою пассию, коих тогда было — не сосчитать, может, не праздновал вообще. Не имело значения, чем он занимался в рождественскую ночь.       Те, кто исполнил главные роли в спектакле Ингмара, отправились на тот свет, под бравурную мелодию — «Ода радости» прозвучала для них в последний раз.       Норман сделал свой вклад немногим позже, когда были оглашены завещания Килиана и Юноны Рэдли. Разумеется, согласно официальным документам, все их средства переходили в руки Рэймонда, но раз его тоже не стало, силу обрели иные дополнения. Всё, чем располагали при жизни Рэдли, переходит в руки Ингмара Волфери и его семьи. Кто бы мог подумать, что Юнона и её сын настолько щедры и добры к своего деловому партнёру? Братские узы, как они есть.       Килиан был мне братом. Не по крови, но... Иногда казалось, что он мне ближе родственников, в окружении которых я вырос.       Да-да, разумеется.       Именно так всё и было.       Все прониклись и почти поверили.       Несложно догадаться, кто вдохновенно составил новые документы и протолкнул их вперёд, сделав основными, актуальными, имеющими юридическую силу, засунув оригиналы, к созданию которых приложили руку истинные Рэдли, в задницу.       О Ванессе, когда речь зашла о возможности наследования, само собой, никто даже не вспомнил.       Размышляя об этом, Рэймонд радовался подобному повороту событий, осознавая, что одной жертвы всё-таки удалось избежать. Она этого не знала, вообще ни о чём не подозревала. Может, и к лучшему.       Последний раз он виделся с матерью в тот день, когда проходили похороны. Она прилетела в Наменлос, не сослалась на занятость и не стала напоминать всем собравшимся о том, что давно откололась от этих людей и перестала считаться частью семьи. Ванесса стояла, потерявшись в толпе, лицо её скрывала тёмная вуаль. Рядом отирался Ингмар, всё время пытался Ванессу обнять и наверняка утешал её, показывая, как велика потеря для них обоих.       Рэймонд крепко сжимал ладонь Терезы, не смея подбежать к родной матери и обнять её. Не смея сообщать ей правду о том, что ему удалось выжить, а хоронят совсем другого мальчишку, имевшего несчастье заночевать в особняке.       Присутствовал в тот день на кладбище и Норман.       Тогда и с этим человеком они виделись в последний раз.       А сегодня встретились вновь, в этом царстве неоновых огней, алкоголя и разврата — поиск партнёра на одну ночь, никаких обязательств и задела на длительные отношения. Со стороны Нормана, так определённо, бесспорно. Ему постоянные отношения не требовались, ими он уже обзавёлся, женившись несколько лет назад. Поздний брак, жена на пятнадцать лет моложе, сын — гордость отца, воскресные вылазки на барбекю и прочие радости жизни обычной семьи, ценящей понятие домашнего уюта и комфорта.       Рэймонд в отношениях с этим человеком тоже потребности не испытывал, и на то у него имелся целый ряд причин. Основных — две. Осведомлённость и желание отомстить. Трудно заводить романтические отношения с тем, кто прославился благодаря своим садистским наклонностям, любви к играм в постели с разнообразным — чаще огнестрельным — оружием, склонностью к контролю и потрясающей нечуткостью к жертвам своей порочной страсти. Ещё труднее заводить их с потенциальным трупом, которого именно ты и собираешься сделать из потенциального — настоящим.       Перед глазами стоит иной образ, с которым эротические фантазии несовместимы ни капельки.       Рэймонд вот представлял, и возбуждения — как ни бывало.       Да и, в принципе, Норман относился к типу мужчин, неспособных пробуждать в Рэймонде сексуальное желание. Двадцать лет не прошли для него бесследно. Он изменился. И перемены эти произошли не в лучшую сторону. Он не обзавёлся ужасающе огромным пивным животом, не обрюзг, не поседел полностью, но выглядел не слишком приятно. Отталкивающего в нём было больше, нежели привлекательного. Есть мужчины, которых возраст делает не только солиднее, но и красивее на порядок, чем в молодости. Норман к этой категории не примыкал. А, может, виной тому были воспоминания Рэймонда о своих детских годах и о наблюдении за этим человеком, накладывающиеся на восприятие нынешнее. Флиртовать с ним не хотелось. Желания шли вразрез с необходимостью. Он жаждал от взгляда ускользнуть, невидимое прикосновение сбросить. Пойти и вымыться.       Основательно.       С мылом и дезинфицирующим средством.       Чтобы изобразить дикую страсть, вспыхнувшую в миг, когда взгляды, наконец, пересеклись, достаточно было немного поиграть со своим воображением, заменить слайды, перетасовать их, подставив на место Нормана племянника Ингмара.       Вэрнон.       Младший мистер Волф-ф-фери-и.       Окажись он здесь, сию же минуту, ничего не пришлось бы изображать. Всё случилось бы само собой, вспыхнуло ослепительно ярко, лишая не только возможности видеть, но и размышлять здраво. Огромное количество разлитого топлива и зажигалка, спланировавшая в эту огнеопасную жидкость. Стремительное помутнение рассудка, взрыв, без длительного расчёта ходов и переосмысления. Без попыток предсказать результат.       В омут с головой.       Совсем не тихий омут.       Незабываемый Вэрнон Волфери.       Невытравляемый из памяти.       И собственное желание забыть не играет решающей роли.       Ожидание рисует одно.       Реальность подсовывает другое.       Если думать о молодом Волке, свихнуться — проще простого.       И лучше бы переключиться на нечто иное. Более актуальное сегодняшней ночью.       В какой-то степени, ситуация вырисовывалась забавная. Со стороны их обмен взглядами сложно было расценить как-то неоднозначно, придумав многочисленные трактовки. Ничего необычного не наблюдалось. Флирт и желание провести время в одной койке — то, что принято именовать проявлением низменных желаний, ничем не скрытых и не завуалированных. Иначе и быть не может, не так ли?       О чём ещё думать в подобных заведениях?       О позах, в которых представится возможность взять случайного любовника, о предполагаемом размере его члена, о пристрастиях? Всё, что напрямую связано с постелью. Уж точно не о том, как жить с однодневкой долго и счастливо, а потом встретить старость в уютном домике, обустроенном по общему плану.       Норман наверняка думал именно о том, что первым приходило на ум при попытке проведения спонтанного анализа. Исключение — размышления о размерах. Они его не интересовали. Он не ложился под кого-то, отдавая предпочтение позиции топа, причиняя любовникам боль, наслаждаясь тем, как они рыдали и ломались в его руках, будто куклы. Он любил таких... куколок. Брюнетов с длинными волосами, белокожих, с ярко-голубыми глазами, немного смазливых, дорогих на вид, породистых. Классика жанра. Кожа, как фарфор. Губы, как кораллы. Глаза, как озёрная синь. Белоснежка во плоти, сменившая половую принадлежность, и ставшая прекрасным юношей.       Он не убивал их, не калечил, но...       Вряд ли бы нашёлся кто-то, желающий повторить печальный опыт.       Все, кто ловился на господина адвоката в былое время, не подозревали о его пристрастиях. Реальность готовила для них немало открытий, как чудных, так и не очень. Всё-таки второе. Пистолет, приставленный к голове или засунутый в рот, палец на спусковом крючке, надсечки на коже, сделанные лезвием, оставляющим после себя кровь на простынях... И винить некого.       Сам решил пойти с этим мужчиной.       Сам согласился.       Сам предложил.       Всё сам.       Кто бы подумал, что за маской респектабельного человека, скрывается монстр?       Рэймонду и думать о предпочтениях не нужно было. Он знал всю подноготную Нормана. Изучил его досье в мельчайших деталях, разобрал, посмеялся над несовпадением формы и содержания.       Человек, играющий — как будто — на стороне закона. На практике нарушающий его с завидным постоянством и не видящий за собой вины.       Второй в жизни Рэймонда адвокат.       Первый был мягок и нежен в постели.       Второй — полная противоположность.       Но, в данном случае, Рэймонд до постели добираться не собирался. Впрочем, сообщать эту новость Норману Рэймонд тоже не планировал.       Многие знания — многие беды.       Причина веселья Рэймонда заключалась в его осведомленности об истинных целях своего пребывания здесь. Он в отличие от большинства тех, кто находился в зале, размышлял не о сексуальных фокусах, на которые каждый из них горазд, а о том, как лучше провернуть трюк с убийством, и где проще застрелить Нормана. То ли замочить в сортире, не тратя время. То ли раскрутить его на номер в отеле и грохнуть там. То ли добиться высшей степени поощрения и получить доступ в секретную квартиру, куда примерный семьянин таскал своих несчастных куклоподобных мальчиков, подцепленных в разных заведениях города.       В приоритете стоял последний вариант.       Но Норман был непредсказуем в этом плане. Задуманное могло получиться, а могло и нет.       Обмен взглядами прекратился.       Стоило завершать подготовительные работы и переходить к решительным действиям.       Пробиться к барной стойке и попросить что-нибудь освежающее, обмахиваясь ладонью.       Рэймонд подхватил бокал с коктейлем. Поднёс его ко рту. Прихватил губами трубочку, делая вид, что пьёт. Одна видимость. В реальности — ни глотка.       От него не остался незамеченным жест бармена, подлившего что-то дополнительное, не включённое в состав предложенного коктейля, в бокал.       Прошлое клофелинщика дало о себе знать, позволив отследить чужие манипуляции с предложенным напитком, а информация, почёрпнутая из собранного досье, окончательно расставила всё по своим местам. Микроскопическая доля наркотического препарата — первый подарок от мистера Мастейна для очередной куколки, что вскоре окажется в его постели, безвольная и потрясающе беззащитная, неспособная на активное сопротивление.       Поставлено на поток, никем не пресекаемо.       Причина? Есть.       Вы сомневались?       Человек, работающий на Волфери.       Этим всё сказано.       Даже если половина посетителей передохнет от таких манипуляций, в прессе не вспыхнет скандал. Всё замнут сразу, на старте, тормознут и не дадут хода. Тот, кто служит Волфери верой и правдой, достоин поощрения.       Рэймонд усмехнулся.       Веселили его не порядки Наменлоса. Веселило новое открытие.       Ему подмешали что-то в напиток. Считай — клюнули.       Значит, дело за малым.       Последний штрих, нанесённый на холст алой краской. Последние недостающие детали, необходимые для создания шедевра, потрясающего воображение.       Нужно только остаться наедине с героем-любовником и всадить в него несколько пуль. Без жалости, без сомнений, без напрасных переживаний. Он того заслуживает в полной мере. Заслуживает безоговорочно.       Главное, чтобы в процессе не дрогнула рука.       У него она давно не дрожит.       * * *       — Детка, тебе помочь?       — Не стоит. Сам как-нибудь справлюсь.       Иногда он подумывал о том, что коллекционирование предсмертных высказываний жертв могло бы стать довольно занятным хобби, а главное — необычным. Завести себе красивый альбом, научиться каллиграфии и записывать каждое изречение, пока оно не выветрилось из памяти, выделяя для каждого отдельную страницу. Ставить рядом с высказыванием инициалы, перечитывать под настроение, резюмируя, каким стал последний момент в жизни того или иного человека.       Останавливало осознание, что большинство высказываний будет схожим между собой. Мало кто, уходящий на тот свет не фатальной, а насильственной смертью выдавал саркастические, ироничные и остроумные фразы, достойные того, чтобы о них вспоминали веками потомки.       Ну что примечательного он мог занести в альбом теперь?       Наменлос. Конец года 2016-го — начало 2017-го.       Список жертв и их слова.       Уитмар Леган в последние секунды жизни красноречием не блистал. Он изумлённо смотрел на Рэймонда, стоявшего рядом с кроватью с пистолетом в руке. Приоткрыл рот от удивления, сомневаясь, что зрение не подводит, а потом, когда немая сцена завершилась, только и успел выдохнуть:       — Ты.       Брайан Скайфорд кричал «нет» безвестным голосом, позволив на практике убедиться в том, что эмоциональная окраска играет немалую роль, и каждое слово можно произнести по-разному, расписав его, как минимум, десятью оттенками. Угроза, мольба, попытка давить на жалость, отрицание очевидного и неизбежного, страх, отчаяние... И многое-многое другое.       Норман Мастейн предложил помощь детке, закрывшейся в ванной под предлогом того, что ей немного жарко и нужно умыться. Видимо, господин адвокат всерьёз озадачился происходящим, моментом вспомнив о методах, с помощью которых не столько ломал, сколько предупреждал сопротивление. В голове его, возможно, промелькнула мысль о побочном эффекте жидкого экстази, а ещё о том, что у «детки» могла проявиться непереносимость данной вещи, и страстная ночь вот-вот обернётся катастрофой, когда вместо горячего любовника в постели окажется стремительно остывающий труп. Остановка сердца за считанные секунды, если перешагнуть тонкую грань. Доза не меняется от раза к разу, но индивидуальные особенности организма никто не отменял. Риск ошибиться и оступиться есть всегда. А если идти по накатанной дороге, не пытаясь совершенствовать систему, провал обеспечен.       Детка откидываться и экстренно отчаливать на тот свет не торопилась, хотя, идею с одним выжившим одобряла, собираясь всячески способствовать развитию событий в подобном ключе. Смотрела на себя в зеркало, отмечая немного потёкшую тушь и размазавшиеся тени, ехидно улыбалась и сильнее сжимала в ладони рукоять пистолета, отсчитывая секунды до того, как откроется дверь.       Норман ожиданий не обманул — пригласил к себе.       Оплатил коктейль и уже в машине пытался добиться ответных услуг. Получил минимум из обширной программы.       Рэймонд его даже не целовал.       Глупо целовать жертву.       Зачем?       Облегчать работу ищейкам, оставляя на коже немного своей ДНК?       Ещё чего.       Рэймонд всё время был начеку, продумывая дальнейшие действия на несколько ходов вперёд и намереваясь выиграть начатую партию всухую.       Норман млел и гладил его колено, поднимаясь всё выше и выше, касаясь бедра и планируя в самое ближайшее время запустить руку в штаны.       Первое, что бросалось в глаза, стоило переступить порог квартиры — фотографии, украшавшие стены.       Не эротика — чистейшей воды порнография.       Обнажённые тела, безумные совокупления, совершённые в самых разнообразных комбинациях.       Привет, Янис, давно не виделись, так и рвалось с языка Рэймонда при взгляде на снимки.       Эти работы принадлежали кому-то другому, но навевали воспоминания о прошлом в бешеном темпе.       Рэймонд внимательно осмотрелся по сторонам, оценивая обстановку.       Секретная квартира для встреч, где есть всё необходимое для того, чтобы довести очередного мальчика до нервного тика, боязни своей тени и многочисленных проблем, связанных с сексуальной сферой. Сложно поспорить с тем, что есть любители подобной «любви», для которых ганплей и бладплей — явление повседневное, почти привычное и активно практикуемое.       Подойди Норман с предложением к кому-то из любителей, никаких бы проблем не возникало, но он предпочитал неосведомлённость. Ему нравился страх в расширенных зрачках, ему нравились крики, ему нравилась боль, которую он причинял, что ощущалась практически на физическом уровне, впитывалась в стены, наполняла собой комнату. Ему нравилась идея мести куколкам, идея появления трещин и сколов на идеальных лицах и телах. Ему нравилось ломать. Не добивая, но способствуя появлению многочисленных надломов.       Он от этого тащился.       Он от этого кончал лучше и быстрее, чем от медленного и нежного секса с любящей женой.       Боль, поцеловавшая его этой ночью, наслаждения не принесла. Она пришла в иной компании, привела с собой смерть.       Классические приёмы.       Резко развернуться и выстрелить, глядя, как на некогда белоснежной рубашке расплывается тёмно-красное пятно, будто спонтанно опрокинутый бокал с красным вином залил ткань и пропитал её насквозь. Второй выстрел порождает иные ассоциации. Контрольный. Хэдшот. И всё, и нет проблем.       Дело сделано.       Можно отдыхать.       Предварительно провести очередную линию, вычёркивая третье имя из списка.       Близок тот сладкий миг, когда на экране появятся титры.       Осталось дойти до финала.       Всего один шаг.       Рэймонд переступил через тело, лежавшее на полу, с плохо скрываемой брезгливостью и поспешил удалиться. Ему здесь нечего было ловить. Посиделки наедине с трупом, может, и не шокировали его до глубины души, но и в топ любимых развлечений не входили.       Думая о семье Нормана, Рэймонд не испытывал раскаяния и не сожалел о совершённом преступлении. Он вообще мало о чём сожалел с тех пор, как в его дом, распахнув дверь грязными ботинками, вошли два человека и принялись ломать привычную жизнь, убивая всех, кого он, Рэймонд, любил. Он заморозил в себе все человеческие чувства, крепко-накрепко вбив себе в голову одну фразу: «Человек человеку волк». В его случае, это крылатое выражение звучало по-особенному актуально.       Волк.       Ещё какой волк.       Большой и чёрный.       Опасный.       Нападает посреди ночи, без предупреждения.       Цепляется в глотку и рвёт до победного конца, до тех пор, пока всё вокруг не уделает кровью. До тех пор, пока не удостоверится, что с жертвой покончено.       Удача Ингмару благоволила.       Но бывают в жизни огорчения.       Одна осечка может стоить слишком дорого, а обиженный ребёнок, сумевший спастись в общей суматохе, однажды вернётся и перебьёт всех, кто покусился на самое дорогое для него. На то, на что никогда и ни при каких обстоятельствах не стоило поднимать руку.       Двадцать лет.       Двадцать долгих лет он шёл к этому, прокладывая себе путь, сложенный из костей и политый кровью.       Двадцать долгих лет засыпал и просыпался с мыслями о белых лилиях, одноглазом медвежонке, шоколадках, рассыпанных по полу, украденном ожерелье и вечных улыбках, не сходивших с лица Ингмара.       Сначала плакал.       Потом стискивал кулаки в бессильной злобе.       Затем начал использовать фотографии, найденные в сети и распечатанные на дешёвом принтере, неисправном, а оттого тянущем краску, в качестве мишеней. Ингмар улыбался в камеру, а Рэймонд смотрел на него сквозь оптический прицел и с нетерпением ждал момента, когда стальные шарики тренировочного оружия станут настоящими пулями, а размытые портреты — настоящим Ингмаром, оказавшимся на мушке.       Он ждал.       И сейчас был до восхитительного чувства всеобъемлющего восторга близок к исполнению заветной мечты.       Он убрал с доски всех пешек, которые были связаны с его историей.       Осталась последняя фигура.       Либо убей, либо умри.       Конечно, первое.       Вернувшись домой, Рэймонд первым делом взялся за осуществление мечты, появившейся ещё во время пребывания в клубе. Не затягивать время, не тратить его попусту, продолжая ощущать на себе липкость чужих взглядов и прикосновений — через ткань, но всё так же противно. От осознания того, что прямого контакта не было — нисколько не легче.       Повод посмеяться над собой.       Щепетильный убийца.       Брезгливый.       Принципиальный.       Сочетание того, что по идее не сочетается.       Барахтаться в крови и дерьме, но при этом вздрагивать, вспоминая о прикосновениях определённого мужика.       Омерзение. Ничего, кроме омерзения.       Когда Рэймонду было пять лет, он верил, что большинство людей, с которыми приходится сталкиваться, в целом, неплохие. Удивлялся, слыша, как Юнона отзывается о них, говоря, что терять бдительность, слепо доверяя каждому встречному — себе дороже.       Она была умной женщиной — бабушка Юна.       И сама же погорела на своей доверчивости, не сумев вовремя распознать лицемерие, в кокон которого их с Килианом обернул старый знакомый. Оплёл, как паук — лишил доступа кислорода, не позволил выбраться.       Странности жизни.       Загадки истории.       Рэймонд потушил сигарету о стенку пепельницы, стоявшей на краю ванны, запрокинул голову, глядя в потолок и провожая взглядом сизую струйку дыма.       — С днём рождения, милый, — произнёс тихо. — Тебе двадцать восемь. Ты уже совсем взрослый мальчик. Заебись, какое достижение. Впрочем... Сарказм твой — херня на дешёвом постном масле. В твоей ситуации, достижение и есть. Ты хотя бы жив и бродишь по земле целых двадцать восемь лет. Двадцать восемь. Ты тогда не думал, что так долго протянешь, мистер Рэдли-младший. И единственный.       Закрыв глаза, Рэймонд набрал в лёгкие воздуха и нырнул под воду.       В последний раз, как сам для себя решил.       Хватит играть в русалку.       Нырнуть, вынырнуть, выбраться из ванны и добраться до спальни.       Весьма тоскливая программа, посредственный, не вызывающий дикого энтузиазма сценарий наступившей ночи. Всё тихо, мирно, спокойно, скучно. Хуже, чем в детстве. Праздники — не его стихия. Он не умеет отмечать и не любит это дело.       Посмотреть какой-нибудь триллер, заедая картинки, не пробуждающие страха, купленными сладостями — напоминание о потерянном детстве, которое тоже невозможно вернуть.       Как и Юну.       Как и Килиана.       Как и Уолтера.       Как и самого Рэймонда Рэдли.       Такого, каким он мог стать, развернись жизнь по иному сценарию.       Такого, каким он уже никогда не станет.       Телефонный звонок застал Рэймонда врасплох и вынудил вынырнуть раньше, чем закончился запас воздуха. Вода с шумом выплеснулась через бортик. Пальцы ухватили край полотенца, наброшенного вскоре на голову.       Увидев номер, отразившийся на экране, Рэймонд прикусил щёку изнутри, прикидывая, как поступить. Вариантов, как обычно бывает, перед ним раскинулось немного. То ли ответить, то ли проигнорировать, то ли сбросить, показав, что разговаривать он не намерен. Не получилось сделать этого прежде, не стоит пытаться и теперь, когда воспоминания о днях, наполненных непонятными чувствами, похожими на вязкую трясину, почти стёрлись. Как дополнение-расширение, можно рассмотреть чуть усовершенствованные версии прошлых предложений, вынесенных на обсуждение с самим собой. Выключить телефон и погасить свет в доме, тем самым, дав понять, что гостей здесь видеть не желают, и вообще-то нормальные люди в столь поздний час не звонят без особой надобности. Или пожертвовать техникой, разжать ладонь и утопить творение яблочной марки в ванне. Списать всё на неосторожность и скользкие после мыльной воды руки, между тем, прекрасно зная, что в реальности послужило причиной экстравагантного до глупости поступка.       Или не усложнять себе задачу и не копаться в вариантах.       Не отвечать.       Или ответить.       Всё просто.       Третьего не дано.       Да и гори оно всё синим пламенем.       Палец скользнул по тачскрину. Принять вызов. Принять, всенепременно. Безоговорочно.       Хотя бы сегодня.       Нахер все разногласия, нахер все недомолвки, а-ля младший школьный возраст и разборки в песочнице.       — Будь моим Валентином, — произнёс Рэймонд вместо приветствия.       — Мне кажется, или до дня влюблённых ещё приличное количество времени? — удивлённо выдал Вэрнон, растерявшийся от подобного предложения.       Звучало оно на редкость странно, особенно, если учесть, на какой ноте завершился их прежний разговор, и к каким умозаключениям они оба пришли.       За Вэрнона Рэймонд поручиться не мог, но за себя — вполне. А для себя он делал определённый вывод, гласивший, что лучше оборвать все нити и прекратить обречённое общение. Сегодня дал слабину, не сомневаясь, что пожалеть о случившемся придётся. Ещё как. Но ему наплевать. Просто-напросто.       Впервые за долгое время.       — У меня есть другой повод. Гораздо круче и весомее.       — Например?       — День рождения, — усмехнулся Рэймонд. — И я хочу подарок. Нет. Не так. Я хочу тебя. Ты — единственное, чего я вообще хочу.       Дожидаться ответа он не стал. Сбросил вызов, не сомневаясь, что уже через пять — самое большее десять — минут на пороге дома появится Вэрнон.       — С днём рождения, милый, — повторил, засовывая в рот ещё одну сигарету, подпаливая её и поглаживая гравировку на крышке, ставшим привычным жестом. — Быть может, этот праздник будет не таким уж паршивым. А, может, хуже, чем обычно.