***
Если ты когда-либо обнаружишь себя в центре парадокса, можешь быть уверен, что стоишь на краю истины. Диана Гэблдон
Чтобы найти верную дорогу, сначала надо заблудиться. Бернард Вербер
РОДЖЕР ПОНЯЛ, БУДЬ ОНО ВСЕ НЕЛАДНО, что он не наелся! Поклевав за столом пару картофелин и поковырявшись в мясе, он ощутил внезапный приступ дурноты, несомненно, вызванный сегодняшними переживаниями. А может, ему просто перехотелось есть после столь долгого воздержания. Из-за всех этих событий он не ел с самого утра, а тяжелый спазм в желудке совсем не способствовал аппетиту. Так или иначе, он поспешил закончить трапезу, уткнувшись в стакан с горячим брусничным чаем. И теперь, лежа в постели рядом с женой, он слегка расслабился и с досадой сожалел о своей недальновидности, вращаясь с боку на бок от требовательных позывов желудка, которые вопреки увещеваниям никак не хотели успокаиваться. Растревоженное голодом сознание мучительно преследовали видения еды, начиная от умопомрачительно скворчащей в сале свежей картошечки с обжаренным до золотистого цвета лучком – ну и чего ему не елось-то во время?! – и заканчивая сочной сахарной косточкой с истомленными кусочками мяса на ней, потушенной прямо в собственном соку, с чесночком, специями и овощами. А еще душистая корочка теплого свежего хлеба со сметаной и варением так вкусно хрустела у него во рту, что он чуть было не захлебнулся слюной. «ААА... Да что ж это за напасть такая!» – руганулся он про себя, когда живот опять выдал пару голодных трелей, вовсю истекая желудочным соком. Роджер покосился на Брианну: не проснулась ли она от столь громкого возмущения его внутренностей, но она вроде бы спала, по крайне мере не подавала особых признаков жизни. «Та-а-ак, братцы, война войной, а обед по расписанию!» – наконец, сказал он сам себе, решительно выползая из-под уютного одеяла и просовывая голову в горловину длинной рубахи. «Ладно, свечку зажгу на кухне», – пробормотал он и тихонько, чтобы не разбудить жену, выскользнул в коридор. И тут же, конечно, разнес себе палец на ноге обо что-то твердое и острое! «Ах ты, черт! Да чтоб тебя!» – минут пять Роджер чертыхался вполголоса, потирая пострадавшую конечность, потом прислушался, не разбудил ли он кого своим неуместным всплеском эмоций. «Наверное, ночью вещи сами выползают тебе под ноги в темноте», – сделал он глубокомысленный вывод, разглядев кукольную кроватку Мэнди, которую сам давеча смастерил из тяжеленьких брусочков. И которой, он мог бы поклясться, вечером тут не было! В кроватке невозмутимо возлежал плюшевый медведь, сшитый Брианной, и укутанный в кружевное вязанное одеялко. Он ехидно пялился на Роджера, поблескивая в лунном свете пуговицами глаз. «Вот же, зараза, если не заладится, то все подряд!» – с какой-то детской обидой опять ругнулся про себя отец семейства, шуранул ногой кроватку с дороги и, прихрамывая, отправился вдоль перил балюстрады к лестнице вниз, на кухню. И вдруг до него донесся странный звук, тихий и прерывистый, будто заблудший щенок скулил в ночной тишине. Он похолодел от этого жуткого подвывания до мурашек и вмиг забыл обо всех своих невзгодах. Потом подошел к спальне Мэнди и прислушался – нет, звук доносился не оттуда. Неужели Джем? Он осторожно приоткрыл дверь в комнату сына. На него повеяло характерным, слегка застоялым духом не озабоченного чистотой подросткового тела, но тоскливый звук испуганно застих. – Сынок? Ты в порядке? – шепотом позвал Роджер. Ответа не последовало. В комнате стояла напряженная тишина, даже дыхания парня не было слышно. Но Роджер всем своим нутром уловил отчаяние, которое, как кисель, сгущалось в воздухе. Ну, просто хоть ножом режь. А еще – он учуял это своим, вконец обострившимся от голода обонянием – от кровати Джема резко пахло свежим мальчишеским потом и страхом. Наконец, Роджер расслышал сдержанный сиплый вздох, который можно сделать только через рот, когда имеешь напрочь отекший нос. – Джем, ты спишь? – еще раз попытался он. Ответом ему опять была кромешная тишина. Он уже совсем было собрался притворить за собой дверь, когда разобрал полузадушенное «да», донесшееся от постели Джема. Его ребенок явно не спал, если не сказать больше – он безутешно страдал. Это было очевидно, судя по сдавленным тихим всхлипам, перемежаемым судорожными вздохами. Роджер горестно сжал челюсть и шагнул через порог, плотно прикрыв за собой дверь. Он тяжело опустился на кровать рядом с сыном, со жгучей тоской ощущая его пылающее, напряженное тело возле своего бедра и положил руку между вздрагивающих лопаток. Джем вдруг обернулся рывком и зарылся лицом в его ногу, судорожно вцепившись в рубашку. – Папочка, папочка, пожалуйста, не отдавай меня им! Лучше накажи меня сам. Я НЕ ХОЧУ, НЕ ХОЧУ туда идти, Я НЕ МОГУ! – из его груди рвался тихий надсадный стон. «Боже! Господи! – потрясенно продумал Роджер, ужаснувшись своей совершеннейшей беспомощности, и сам готовый вцепиться в сына, будто какие-то злые силы хотят забрать его навсегда. – Спаси и помилуй нас». Что он мог сказать сейчас дрожащему пареньку, вжимающемуся в отца как в последний спасительный оплот? Как утешить? Да и что он мог сделать в этой ситуации, когда от него решительно ничего не зависело? Или все-таки зависело?.. Как всегда, в такие минуты сомнения, Роджер ощутил Его надежное присутствие. – Чшшш... сынок... конечно, я не дам тебя в обиду... не дам, не переживай, – он чувствовал, как задеревенел от горького спазма его голос, и с трудом перевел тягучее дыхание. – Несомненно, ты совершил большой грех и заслужил наказание, и ты понесешь его так, как угодно Господу. Но он знает, что ты раскаиваешься, малыш, – Роджер успокаивающе потормошил стиснутое тело мальчишки, – и он не будет слишком жесток, Джемми, не сомневайся. – Они отрубят мне руку! И б-будут п-пороть плетью, как дедА-А-А... – опять этот рывок в его колени, будто парнишка мучительно старается спрятаться прямо в надежном теле отца. – Нет, парень, нет, что ты! С чего ты взял? Они не сделают этого. Бог не допустит, и я не допущу! Лучше я сам выдеру тебя как следует, малец, – Роджер тихонько водил ладонью по его худощавой спине, ерошил взмокшие волосы, – но калечить тебя точно не дам! Успокойся... Ну... И с болью понял, что сам едва верит в свои слова. – Дед сказал, что он не сможет меня защитить, – глухой голос паренька пыхтел в его бедро. – Потому что, если он не накажет меня, все перестанут его слушать и от этого умру-уут. – Дед так сказал? – Да-а-а... – Боже... Ну... не думаю, что он имел в виду именно то, что тебе грозит такое наказание. Дороже тебя и Мэнди у него никого нет. Он все сделает ради тебя. Он что-нибудь придумает. – Не-е-еет, ему все-е-е дороже, кроме меня... И вообще-е-е, вы Мэ-э-энди больше любите. – Да нет же, дурачок, ну что ты заладил... – Роджер почувствовал настоящую растерянность и раскаяние, ведь все его слова теперь мало значили по сравнению с делами, а он действительно в последнее время, погрузившись с головой в насущные проблемы общины, мало обращал внимания на подросшего сына. Вот и получил сполна. – Поверь, сынок, мы все тебя очень любим... А я тебя даже больше люблю, чем Мэнди, ведь тебя я, все же, дольше знаю. «Господи! – покаянно подумал Роджер, – прости мне эту маленькую ложь!» Хотя особо-то он и не соврал, если до конца разобраться. Ведь по времени действительно получается побольше... Хотя любил он своих детей с одинаковой силой, конечно, но так по-разному. Джем немного полежал, прижавшись к его ноге и тяжело сопя отекшим носом. – Это правда, па? – наконец, выдохнул он. – Ну, конечно, даже не сомневайся! – и Роджер почувствовал, ласково растирая его спину, как медленно расслабляется скукоженное тело паренька. – Я не послушал тебя, прости... – снова донеслось до Роджера приглушенное. – Нас с Айданом в аду теперь будут жарить черти? Вечно? Да, па? Роджер опять тихонько вздохнул, потом чуть отодвинул ребенка и улегся рядом с ним, слегка подогнув ноги: бережно окружив его защитой своего большого тела. – Господи, ну кто тебе опять такое сказал? – прогудел он Джему на ухо, обнимая парня и придвигая к себе поближе, хотя ощущал, что сын и без того весь мокрый от пота. – Эми сказала Айдану. Это же правда? – горько пробухтел мальчишка в плечо отца. – Ну... не думаю. Это все происходит не так, уверяю тебя. И не надо слушать всякие глупости. Все будет хорошо, мальчик мой, верь в это, как я верю. Его размеренный голос успокаивал, когда Роджер тихонько поглаживал пальцами мягкие волосы сына, проводил ладонью осторожно по его напряженной шее к плечам, и обратно. – Все мы ошибаемся, сынок. Он понимает это, несомненно... Мы не можем всегда поступать правильно... Иначе, подумай, как бы мы узнали что правильно, а что нет, а, если бы не ошибались? А нам, порой, согласись, некому подсказать, кроме собственного сердца. Только оно будет знать ответы на все, когда ты впустишь туда Бога. Чтобы он подсказывал. Понимаешь меня? – Да... Кажется... – Это такой сложный путь, Джем. Довериться Ему полностью... нелегко. Но лучше для нас, если мы сделаем это. Вот, например, мы не видим будущего, а Он – видит. И только Он один знает, как будет лучше для нас, и Он... Вообще-то Он всегда показывает нам правильный путь, потому что любит нас. – Ну, пааа, тогда чего же тут сложного? Просто надо всегда делать то, что Он говорит... и всё. Ведь так? – Сынок, – Роджер усмехнулся с великим сомнением, – а что, ты всегда делаешь так, как я тебе говорю? Так и проблем бы не было, верно? Но что-то не припомню я, чтобы ты был таким послушным, да. Ну, хорошо, я, например, могу подсказать тебе, как, мне кажется, будет правильно, но ведь ты всегда сам выбираешь, как ты хотел бы поступить, так? И я, конечно, не Бог и, вообще-то, тоже могу ошибаться... А ты такой же человек, как и я, и, поэтому, у тебя должно быть свое мнение и право выбора. Но, тогда, учти, что это выходит уже твое решение и будет твоя ответственность за него. – Так я могу делать, как Я хочу? Па-а? – Джем аж привстал, захваченный такой интересной перспективой. – Хмм... нет. Пожалуй, сейчас еще не можешь, прости. Пока ты, все-таки, еще не очень опытный человек, и лучше тебе все же слушать меня и маму, и деда с бабулей, конечно, если не хочешь без конца попадать в неприятности... Жизнь-то у тебя одна как-никак, и лучше воспользоваться опытом старших, чем растратить ее всю на то, чтобы завернуть в какой-нибудь непроходимый тупик. Ты ведь, по незнанию, можешь встрять туда, откуда и вовсе не выбраться. И нам, твоим близким, доставить этим кучу переживаний. Мы же все за тебя готовы… на все что угодно, мальчик мой! А как же иначе? Надеюсь, сегодня ты хотя бы это уразумел. – Да, папа. Прости меня. Я... – Джем усердно почесал раскисший нос, – я п-постараюсь… слушать вас. – Ну-ну, надеюсь. Впрочем... – Роджер ласково усмехнулся, – зарекалась коза не ходить в огород... – Ну, па-а... я, правда, все понял уже. – Ладно, ладно... верю, малыш, – прошептал Роджер, и Джем, устраиваясь поудобнее, закинул на отца конечности, прижавшись к нему покрепче, – Так вот, хотя Бог точно знает, как будет для нас лучше, но Он ведь тоже дал нам право выбирать. И, если уж мы сделали выбор, нам придется самим иметь дело с последствиями и ответить за них. И если нам что-то не нравится, тогда мы уже никого, Джем, не можем винить в этом. Ведь выбор был наш, да? Мы можем только понять, что так не надо было делать. Это и будет твоим раскаянием, сынок и твоим личным опытом. Ведь в следующий раз ты уже будешь понимать, как тебе нужно поступить, чтобы сделать выбор получше. Изменить что-то. И, в конце-концов, тогда ты пойдешь самым верным путем. Вот так все и происходит, мальчик мой. – И как же понять, па, что, я всегда выбираю этот, самый правильный путь? – Полагаю, нужно для начала понять, куда ты хочешь прийти в конце-концов, потом думать, смотреть по сторонам и прислушиваться к своему сердцу, в котором есть часть божья... Это называется поступать по совести, дорогой. Хотя это и нелегко, да. Каждый твой поступок, даже самый маленький, он имеет последствия. Так ты идешь по жизни, все время выбирая, раз за разом и, если что-то не так, то пытаешься исправить свой неверный выбор, если это еще возможно, конечно. – Это, и правда… трудно. – Да, трудно, но Бог добр к нам и, обычно, дает шанс все поправить и… не один. У Него, конечно, свои методы, чтобы показать нам, где именно пролегает наш самый лучший путь... Иногда, кажется, что эти методы хм-м... слишком-слишком жестоки, да, и идти туда бывает так… тяжело. Но надо открыть свое сердце, довериться и смело идти, куда Он показывает, и тогда ты попадешь туда, куда тебе нужно, хотя это и не очевидно на первый взгляд. – Как это? – Ну, например, когда-то давным-давно англичане так ужасно обошлись с твоим дедом. Они поступили с ним несправедливо. Кажется, что это большое зло, то, что с ним случилось... Но на самом деле, если бы этого не произошло, то он никогда бы не встретил Клэр, твою бабушку. А я бы никогда не встретил твою мать, потому что ее бы не было. А ты и Мэнди, хмм... никогда бы не родились. Вот так задумал Бог. Но мы его замыслы можем понять только сейчас, из будущего. Он сам потерял свой голос, когда его повесили. На тот момент это казалось страшной катастрофой, но сейчас Роджер склонен был рассматривать это событие, скорее, как обряд инициации. Запоздалой, да. И, поэтому, жестокой. Но, в конечном итоге, он перешел на другой уровень, если это можно так назвать. Он с удивлением смотрел на того наивного тридцатилетнего мальчика, каким он был тогда, и понимал, что Бог готовил его. Ему нужно было срочно взрослеть, чтобы выдержать то, что произошло дальше. – Если бы деда не... били плетьми, то мы бы не родились? – Джем был так крайне ошарашен этим поворотом, что, даже, позабыв про свои беды, снова оторвал голову от плеча отца и во все глаза смотрел на него в темноте. – Ну, выходит, что так. Видишь, вовсе не обязательно то, что случается с нами плохого, на первый взгляд, оказывается так уж и плохо. И мы узнаем все замыслы Бога только потом... ну... когда-нибудь. Это нужно понимать, Джемми, и не нужно бояться и... обижать Его... своим недоверием. Все, что с нами происходит, это нам для чего-то нужно. – То, что со мной случилось сегодня, это мне нужно? Зачем па-ап? – Джем озадаченно сопел в темноте. – Я не знаю. Правда. Это знает только Он. А нам надо довериться, что так будет лучше для нас и идти спокойно. Как пошел Иисус, когда во всем положился на Отца своего. Спокойно. Это и есть настоящая Вера, сынок. Так что сейчас давай не будем страшиться, малыш, – Роджер притянул к себе Джема и обнял его крепко, пытаясь сам верить в то, что говорил, – вдруг все еще будет хорошо, а мы с тобой уже устанем от страха... Ведь Бог обещал защищать нас вообще-то. Всегда. Так что не слишком-то это правильно – переживать заранее... – уже не столько для Джема, сколько для себя, успокаивающе шептал он. Теплый, мягко вибрирующий голос отца обволакивал его измотанное сознание, и Джем, наконец, почувствовал покой. – ... и еще Он все время пытается до тебя достучаться. Очень пытается... Учит тебя. Как и отец, который сильно тебя любит и наказывает только для того, чтобы ты не сбивался с лучшей для тебя дороги. Хоть ему это и нелегко, поверь... – А как Бог поймет, что я все понял и сожалею? – Джем усиленно пилигал сонными глазами, а из-за расплющенной подушкой щеки его слова звучали не слишком внятно. – Ну... как сильный человек прощает слабости другим людям, так и Он прощает нам. И ты попроси прощения, сынок, искренне скажи Ему, что раскаиваешься, Он обязательно увидит, что у тебя не было злого умысла, что ты по-настоящему сожалеешь, и простит тебя. И обязательно даст тебе шанс все исправить. Вспомни, как я тебя учил... давай вместе. Роджер крепче прижал к себе сына и зашептал в его теплую, чуть влажную макушку, еще больше согревая ее своим дыханием. – «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои... Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня... ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною...» (Пс 50:3-5) – ... не отвергни меня... от лица Твоего... – беззвучно шептал Джем непослушными губами, временами теряя связь с реальностью из-за того, что проваливался в сон. Роджер до конца произнес покаянную молитву над спящим сыном, чувствуя, как и на него самого нисходит умиротворение. Потом, услышав, наконец, ровное посапывание, ласково поцеловал ребенка в спутавшиеся на лбу пряди и стал потихоньку, стараясь не дышать, вытягивать затекшую руку из-под потяжелевшего тела парнишки. Но, когда Роджер пошевелился, Джем опять сонно встрепенулся, вцепившись в рукав отца. – Папа, папочка... не уходи, пожалуйста, мне страшно... – заплетающимся языком пробурчал он, так до конца и не просыпаясь. С некоторой грустью Роджер понял, что его поздний ужин отменяется и, смирившись с неизбежным, расслабился и закрыл глаза. Ладонь его успокоительно легла на теплую спину сына, ощущая доверчивое биение родного сердца. – Да, да, Джем, конечно, я здесь, я с тобой, спи, балбесина ты мой. Все будет хорошо, – прошептал он, погружаясь в зыбкую пелену сна. Хотя сам он был в этом не настолько уверен.